Ник словно окаменел, но Пенни заметила, что прежде он успел поморщиться.

Красная от ярости и боли, она встала и шагнула вперед.

– Я выше этого! – выпалила она.

– У нас нет времени на сцены, – спокойно заметил Ник.

Пенни затрясло, руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Говорить о том, что чувствуешь, – не значит устраивать сцену!

Ник приподнял аристократическую бровь.

– А тебе не приходило в голову, что меня, возможно, не интересуют твои чувства?

Кровь отхлынула от ее лица, выразительные глаза уставились на него потрясенно.

Когда Пенни резко отвернулась, Ник стиснул зубы. Солнечная улыбка, которой она его встретила, вызвала в нем вспышку негодования. Пенни, которую он помнил, в такой ситуации выглядела бы смущенной, скованной… совсем не такой! Невольно Ник вспомнил ее неистовый, сладострастный ответ в ту ночь, когда их формальный брак превратился в реальность, и мгновенно почувствовал возбуждение, что безумно разозлило его.

Желая наказать себя, он сосредоточил внимание на детском манеже и его крохотном обитателе. Малыш на удивление пристально наблюдал за ним. Глядя на мальчика с печальными темно-карими глазами и слегка испуганным выражением лица, Ник вдруг с удивлением обнаружил, что находит его привлекательным. Он быстро отвернулся, но прежде сказал себе, что забота об этом ребенке лежит теперь и на нем. Кто еще поможет ему?

Пенни, твердо решив довести разговор до конца, как бы ни расстроило ее отношение Ника, с жаром воскликнула:

– Мы хорошо провели время в постели прошлой ночью! Это был просто секс – я понимаю. Но таким образом я хотела попрощаться с тобой. И совершенно ни к чему относиться к этому как к грозящей затянуться случайной интрижке!

Ник смотрел на нее темными, непроницаемыми глазами и продолжал хранить возмутительное молчание. Пенни расправила узкие плечи.

– Хочешь верь, хочешь нет, но теперь я просто счастлива получить развод. В моей жизни есть человек, которому я небезразлична. И, освободившись, я смогу наконец соединиться с ним. У него есть сердце и воображение… и он разговаривает.

Прищуренный взгляд Ника заставил ее похолодеть.

– Ты закончила? – ледяным тоном поинтересовался он.

Пенни поджала губы и отвернулась, спрашивая себя, с какой стати страдает, пытаясь достучаться до него?

– Мне нужно взять детское сиденье…

– Ты собираешься брать ребенка с собой? – удивился Ник. Пенни с возмущением повернулась к нему.

– А куда же я его дену? Тебе просто не приходило это в голову, не так ли? – с нажимом спросила она. – Куда бы я ни направлялась, Алану приходится меня сопровождать.

С горящим от негодования взором Пенни прошествовала мимо него. Когда вернулась, он забрал у нее сиденье.

– Я отнесу его в машину.

По пути в Нью-Йорк Пенни изо всех сил старалась не смотреть на Ника. Их отношения, казалось, завершили полный круг. Он опять вез ее к Люси Тревис и опять собирался навсегда уйти из ее жизни. Мысли Пенни вернулись на одиннадцать лет назад, к их первой, роковой, встрече…

Ее отчим, Джек Уоррен, умер, когда девочке исполнилось только девять лет. В своем завещании он назначил ее опекуном Эдгара Блейна, с которым в детстве был очень дружен и которого не раз выручал из мелких мальчишеских бед с помощью увесистых кулаков. Поскольку Джек со школьных времен не встречался с Блейнами, ему оставалось только надеяться, что богатый нефтепромышленник, возможно, позаботится о его жене и падчерице.

В то время Лиз с дочерью жила в Лос-Анджелесе, перебиваясь с хлеба на воду. Джек был само очарование, однако заядлый игрок. Только после его смерти девочке стало известно, что он не ее отец. Эдгар Блейн послал Ника в Лос-Анджелес, чтобы разыскать их. К тому времени Лиз поняла, что не в состоянии справляться с материнскими обязанностями.

– У меня не было ни работы, ни денег, ни приличного дома, и я не могла обеспечить тебе нормальное образование. Я думала, что Блейны позаботятся о тебе до тех пор, пока я не устрою свою жизнь. А потом я заберу тебя, и мы снова будем жить вместе, – поведала она годы спустя, когда мать и дочь наконец встретились после долгой разлуки. – Разве я могла тогда представить, что пройдет девять лет, прежде чем мы снова увидимся?

Лиз до сих пор было горько вспоминать об этом. Эдгар Блейн обратился в суд, чтобы установить над ее дочерью полную опеку, и добился своего.

Нику тогда исполнилось всего двадцать, но он был не по годам умен и зрел. Пенни пришлось ждать за дверью их убогого бунгало, пока Ник говорил с ее матерью. А через два часа Пенни уже летела с ним в Хьюстон.

Ник явно не умел разговаривать с детьми, однако изо всех сил старался утешить ее. Похоже, он тоже считал, что девочку оставят в семье, и с воодушевлением описывал их старинный, просторный загородный дом. Но по прибытии туда Пенни смутило и испугало холодное неодобрение, которым встретил ее Эдгар Блейн. И очаровательная мать Ника, Кара, проявила к ней внимания не больше, чем к приблудной кошке, заметив только, что она весьма сообразительна для своего возраста. Мои родители очень занятые люди, – смущенно объяснил Ник в ответ на взгляд наполненных слезами синих глаз.

– Я им н-не нужна, – горестно прорыдала Пенни. – Зачем вы привезли меня сюда?

– Мой отец – твой опекун.

– А как же мама?

– Сейчас она не может должным образом заботиться о тебе, а ей хочется, чтобы ты закончила школу.

На следующий день они уже летели в Нью-Йорк, к Люси Тревис, которая встретила Пенни с распростертыми объятиями и до отъезда в Швейцарию лечила ее душевные раны домашним лимонадом и печеньем.

Как мог объяснить Ник девятилетней девочке, что его отец пришел в ярость от свалившейся на него ответственности? Безмерно гордившийся своей респектабельностью, Эдгар Блейн чурался любого скандала. Условия, в которых жила Пенни со своей матерью, не говоря уж об открытии, что Пенни не родная дочь Джека, убедили Эдгара Блейна в необходимости оградить девочку от всяких контактов с Лиз…

Очнувшись от воспоминаний, Пенни взглянула на Ника. С начала поездки они не сказали друг другу ни слова. Алан, который поначалу из кожи вон лез, чтобы привлечь его внимание, оставил Ника в покое и задремал.

Пенни обнаружила, что не отрываясь наблюдает, как солнечный луч, проникший сквозь тонированные стекла, играет на блестящих черных волосах, оттеняет мужественный абрис скулы и подчеркивает длину густых ресниц, с каким изяществом загорелая рука покоится на колене. О Боже, даже его руки прекрасны, подумала Пенни и неслышно втянула в себя воздух так глубоко, что закружилась голова.

Тем временем Ник, как ни странно, решал судьбу Джонни. Вернувшись от машины, чтобы помочь донести Алана, он услышал конец телефонного разговора Пенни с приятелем.

– Ник везет меня к Люси. Сейчас я спешу. Позвоню, когда вернусь. Я приготовлю обед, – добавила она, видимо, под влиянием момента.

Этот ее дружок – пройденный этап, сказал себе Ник. У отношений, в которых нет ни верности, ни честности, нет и будущего. И если Пенни сама этого не понимает, следует ей объяснить. Пенни нужно начать жизнь с чистого листа. Поэтому условием его щедрой финансовой поддержки должен стать уход Джонни со сцены. Для собственной пользы и пользы ребенка ей придется привыкать к более спокойному, более достойному образу жизни, с мрачным удовлетворением думал Ник.

Однако нельзя было не признать, что Пенни сильно изменилась. Прошлой ночью Ник ожидал признаний в любви. Он и сам не понимал, почему ее нежелание вести себя привычным образом так раздражает. Ник намеренно старался извлечь из памяти отталкивающие подробности их шестинедельного брака. Пенни чуть ли не ежечасно звонила ему в офис… Пенни читала вслух стихи за завтраком… Пенни каждый вечер ждала его возвращения, даже если он приходил только под утро… Пенни, не в меру чувствительная и уязвимая, но обладающая деликатностью и тонкостью армейского танка… Однако любящая, до такой степени любящая, и дарящая… Его затуманившийся взгляд вдруг застыл. Скольким другим мужчинам она дарила себя за последние полтора года?