Китаец перевернулся на спину и с усилием выдохнул из себя.

— Сволочи….Какие сволочи!

Гроздь белых цветов над ним колыхнулась, словно согласилась с нами и обдала медовым ароматом. Подниматься никто не торопился. Самое главное на сегодня мы выяснили: активное наблюдение за эфиром ракетчики все-таки ведут, но мы их почему-то не интересуем…. Гуманизм в них взыграл, что ли? Человеческая солидарность? От этой мысли откуда-то из глубины сознания появилась злость.

Поняв, что ракетчики себя проявлять сейчас никак не собираются, мы осторожно вернулись туда, где и остались наши НАЗы.

Тут все было по-прежнему — небо, лагерь, лес и река. Не было только геройски погибшего «воробья».

Если все то, что недавно произошло у реки, можно было бы назвать ничьей, то это было явное поражение. Нужно было что-нибудь сказать, чтоб оно не было таким позорным. Не важно что. Ругаться уже не хотелось — всякая ругань от слабости, но хоть слово… Раздражение щипало язык, словно газированная вода, только в голове было звеняще пусто.

— Да-а-а-а-а, — нашелся мой китайский друг, обуреваемый примерно теми же чувствами. — Не любят паразиты гласности…

Ощущение, что нас вместо того, что попросту прихлопнуть только легонько щелкнули пальцами по любопытному носу, не проходило. Понятно было, что пожелай наши скромные таинственные враги избавится от нас, то только что у них был для этого отличнейший момент. Отличнейший. Лучше и придумать было трудно. Два дурака на горе. Могли бы обойтись одной ракетой на двоих.

А они не пожелали…

Кто бы другой может быть, и обрадовался бы этому, но не я. Наши соседи по планете были опасны, и мы понимали меру опасности, но при этом логика их поведения оставалась непонятной. Это означало, что удар мог последовать когда угодно — через секунду, через минуту, через час, через неделю…

И все же почему не сейчас?

Ощущение унизительного удивления скребло не только мою душу. Чен стоял рядом и тряс головой.

— Уложил? — спросил я.

— Что?

— Ты головой трясешь, словно мозаику там укладываешь…

Чен отбросил волосы назад и принялся задумчиво кусать ноготь — имелась у него такая привычка. Я смотрел на него понимая, что отсиживаться тут мы не будем и думает он не о том, как сберечь наши жизни, а о том, как разузнать побольше о хозяевах остатков корабля, но я ошибся.

— Нет. Не складывается, — наконец сказал он. — Есть в этом несообразность.

— Какая?

— Временной лаг. Он ведь минут пять передавал картинку, а?

Чтоб быть точным я включил планшет и прокрутил запись.

— Четыре минуты с секундами…

— Для людей любой ценой стремящихся сохранить тайну это многовато. Не считаешь? Чего они ждали? Сразу не засекли? Не поверю… Он же с первой секунды нам сигнал передавал.

И вот тут при этих словах меня проняло!

Ощущение было не из приятных. Такое наверное испытывает дерево, когда в него попадает молния. От пришедшей в голову мысли в горле стало сухо, и я испытал постыдное желание отпрыгнуть подальше и сбежать. Сдержался, конечно, но на лице у меня что-то проступило, и Чен оглянувшись переспросил, понизив голос:

— Ты чего?

Не в силах сопротивляться нахлынувшему страху я все-таки положил НАЗ на землю, хотя какая-то часть меня была уверенна, что бояться поздно. Ушло время. Я вытер вспотевший лоб и, с трудом разжав зубы, произнес:

— Похоже, что нам их и вовсе бояться не следует…

— Это еще почему?

— Когда маячок на НАЗе включается?

— В момент раскрытия, — озадаченно произнес мой товарищ.

Он думал о чём-то другом, и смотрел на меня, явно не находя смысл в моих словах.

— Тогда получается, что наши маячки давным-давно сигналят… — высокомерно усмехнулся я. — Чуть ли не с момента посадки.

Чен, наконец, понял. Логика в моих словах была проста, как атом водорода. Раз те, на том берегу, узнали о «воробье», то они наверняка контролируют эфир. А раз так, то наверняка через наши НАЗы знают о месте нашего присутствия с точностью достаточной, чтоб пустить туда ракету и поставить точку в нашей с Ченом дискуссии.

Глядя друг на друга, мы думали, пытаясь каждый себе как же все это объяснить. Давешнего позорного страха, слава Богу, уже не было. Чен тряхнул головой.

— Не понимаю…. Выходит, что мы им и не нужны вовсе?

Вопрос, конечно, был провокацией чистой воды. Нужны.

— Не были бы нужны, так и дали бы нам мимо пролететь… Нет. Чушь какая-то получается. — Он в раздражении щелкнул пальцами. — С одной стороны, по нам стреляют, с другой стороны никто не ищет, чтоб добить. Не стыкуется это все.

Я промолчал, но Чена жгло изнутри.

— В фактах не может быть нестыковки. Если и есть где нестыковка — то в наших головах, в интерпритации. Думать нужно… По сторонам смотреть.

Я не возразил. Как только я понял, что расстреливать нас егодня не будут, я успокоился.

Лагерь расположился правее и ниже. Там не было никакого движения. Скучно. Изредка только кто-то ходил с факелом из палатки в палатку. Хоть еще раз туда иди…. Чен уселся на НАЗ и я сел рядом. Сидеть было неприятно, как только вспоминалось, что сижу на действующем радиомаяке.

— Хорошо. Давай говорить о фактах. Раз нас сбили, то значит мы им мешали…

— Согласен…

— А на счет того, чтоб «добить» ты не прав. Добить нас они все-таки пытались. Помнишь метатель? Так что пытались, просто в тот раз у них не вышло.

— Ну ладно. Не буду спорить. А вот что потом? Уже на берегу?

Он смотрел на меня с иронией, словно знал ответ. Но это только казалось. Ничего он не знал… Правда и я знал не больше.

— А потом мы хорошо спрятались.

Ничего другого в голову не пришло.

Эсхан-хэ повесил фонарь на место и, тяжело вздохнув, присел на лавку рядом с эркмассом. Тот молчал, уставясь в стену, за которой из леса торчала страшная железная башня.

— А почему он не взял крыльев? Может быть не успел?

Этот вопрос звучал не в первый и не во второй раз. Отвечать на него устали. Промолчали все, кроме монаха.

— Все может быть. Только я думаю, что он все-таки взял, что хотел. Он пришел сюда с неба не для того, чтоб вернуться. Он пришел, чтоб остаться и творить зло!

Эвин поморщился толи от услышанных слов, то ли от боли.

— Мы еще не знаем, кто это, а ты уже сказал, зачем он пришёл.

Эркмасс сунул руку под стол, достал кувшин и пододвинул раненому свой кубок. Этот человек нравился ему все больше и больше. Он знал не больше других, но предлагал делать, а не ждать, пока все разъяснится.

Пить не хотелось, но из уважения Эвин пригубил.

— Найдём его завтра. Обязательно найдем…. — уверенно сказал он, и эта уверенность передалась даже монаху. — Ящик он не спрячет, тень свою не спрячет. Куда ему деваться? А когда найдем — спросим.

Мы разговаривали, дремали, опять разговаривали, и от этих разговоров все только становилось непонятней и непонятнее. Темнота стала сереть и звезды пропали, стертые с небосклона новым днем.

— Ничего мы сейчас не придумаем, — сказал я. — За правдой надо туда идти…

Оба мы понимали куда. Так же нам было понятно, что завтра, если все останется, как и было сегодня, прольется большая кровь. Туземцы не просто так пришли. Они полезут за реку и тогда ракетчики покажут себя во всей красе. В их внезапное раскаяние отчего-то не верилось… Прольется кровь….

Я не знал, что мы можем изменить, но что-то делать следовало. Смотреть на все это со стороны значило в моих глазах стать на сторону этих нелюдей.