Вид серых стен и шкафов с бумагами вызвал у Хамфриза едва ли не слезы радости. По крайне мере, здесь они в безопасности. Эрик выпустил Рональда; стажер, покачнувшись, осел на диван.

— Господи, — прошептал юный жнец. — Да у меня вся жизнь перед глазами пронеслась!

— У меня тоже, — сочувственно отозвался Алан. Эрик ссадил его на стол и зарылся в тумбочку в поисках припрятанной в бумагах фляжки с виски. Нашел, подумал, тяжело вздохнул и протянул Ноксу всю фляжку. Рон тупо на нее уставился.

— Мне кажется, — медленно выговорил он, — что я до сих пор чувствую ее зубы.

— Ты выпей лучше. Казаться перестанет.

Рональд, явно не слишком соображая, что делает, отвинтил крышечку, сделал несколько больших глотков и откинулся на спинку дивана. Юношу колотила крупная дрожь. Эрик торопливо изъял из трясущихся рук фляжку и спрятал под горой ведомостей.

— Ох, Рон, прости, пожалуйста! — покаяно простонал Алан. — Если бы не я…

— Хамфриз, заткнись ради Бога, — еле шевеля губами, ответил Нокс. — И без тебя тошно.

Несколько минут они просидели молча. Алан терзался угрызениями совести, Эрик ждал, пока Рональда перестанет трясти и на его лицо вернутся человеческие краски. Сейчас Рон напоминал свой собственный предсмертный портрет на мелованной бумаге.

— Все, пошли, — наконец поднялся Слингби. — Надо рассказать Спирсу. Пусть думает, что с этим делать.

— А он здесь? — с надеждой на то, что шеф в отсутствии, спросил Хамфриз. Он страшился того, что скажет и сделает Спирс, узнав, из-за кого три жнеца потеряли косы.

— Здесь-здесь. В лазарете.

— Где?! — вскричали стажеры. Рон даже ожил.

— Лечится. Его гончие погрызли. Надеюсь, — пробормотал Эрик, — он ничем от них не заразился…

Уильям лежал в лазарете и тихо, безмолвно страдал. Вчера Малена, используя неизвестные Спирсу греческие слова, поведала ему, что думает о тех, кто сперва подставляет ногу под когти гончих, а потом бодро скачет на ней же, добивая разорванные мыщцы, связки и жилы. Шеф английского отдела покорно внимал, пока гречанка занималась кройкой и шитьем. Напоследок она приговорила его к трем неделям постельного режима и ушла; а в Уильяма запустили когти две гарпии — одна хрупкая и белокурая, другая, точней, другой — рыжий и… на этом печатные эпитеты у Спирса заканчивались. Он и не подозревал, в какую пытку могут превратить сущестовование два «любящих» создания. И если Грелля в конце концов можно просто ударить косой, то позволить себе такое по отношению к леди Уильям не мог. Наконец он попросту притворился спящим, что принесло ему целых два часа блаженного покоя. Он уже даже стал по-настоящему засыпать, когда его палата вдруг снова превратилась в площадку для митинга протеста.

— А я не позволю вам беспокоить Уилли всякой ерундой!

— В самом деле, Слингби, я считала, что у вас больше сострадания!

— Прекратите шуметь в лазарете или я позову госпожу Малену!

— Ой, Господи, а что вы сделали с моим Ронни?! Почему он такой зеленый?!

— Шеф, отцепись от меня, ради Бога, ты не в моем вкусе!

— Да перестаньте же орать, можно подумать, мы его вскрыть заживо собираемся…

Уильям открыл глаза. В палате шумно выясняли отношения: Грелль, Нокс, Флер Легран, гречанка — помощница Малены, Эрик Слингби и… нет, его стажер, вжавшись в стенку, скромно молчал. Подумать только, всего пять шинигами, а шуму столько же, сколько от восстания луддитов…

— Хамфриз… — тихо позвал Уильям; юноша вздрогнул, с видимым усилием отделился от стены и робко подошел. — Что стряслось? И почему вы здесь? Я еще не разрешал жнецам забирать стажеров.

Хамфриз явно переживал духовную драму. Это так сильно отражалось на изможденном лице и в огромных глазах, что Спирс ощутил непривычное чувство жалости.

— Это я виноват, сэр, — еле слышно прошептал стажер. — Простите! Из-за меня Ронни чуть не съели! А я только хотел посмотреть турбины, и там еще следы зубов на прутах, ох, я знаю, что нужно было дождаться наставника, но мне не терпелось, а потом там появились гончие…

Уильям снял очки, потер глаза и устало сказал:

— Хамфриз, вы что, бредите?

— Ннннет, сэр, — сглотнул стажер. — Я рассказываю.

— О Господи. Попробуйте начать сначала, перейти к середине, а потом уже — к концу. Иначе я сойду с ума раньше, чем пойму, о чем вы пытаетесь мне поведать.

Алан собрался с духом и стал рассказывать. К облегчению Спирса, гомон в палате постепенно стих. Гречанка ушла, остальные расселись кто где. Грелль, слава Богу, обратил свою заботливость на Рональда; хотя бы временно, и то хлеб…

Когда юноша закончил, то Уильям несколько секунд молчал. В иной ситуации он оставил бы от стажера мокрое место, но силы шефа были подорваны несколькими часами общения с Греллем и Флер. Да будь он проклят, если еще раз подпустит их к себе на расстояние пушечного выстрела! Поэтому Уильям ограничился кратким:

— Я позже подумаю, что следует с вами сделать, Хамфриз, за ваши фокусы.

Алан облегченно перевел дух. Казнь откладывалась.

— Насколько я вас понял, выломанные прутья наш злоумышленник использовал затем, чтобы открыть клетки. При чем, будучи существом разумным, в отличие от вас, Хамфриз, — Алан залился краской, и Эрик успокаивающе положил руку ему на плечо, — воспользовался верхним концом прута. Интересно, как он ухитрился вернуть прутья на место и почему не попытался взять инструменты Старка…

— Но мы же не проверяли вентиляционные турбины, — заметила Флер. — Он мог попросту дождаться, пока Цебби вернут в клетку и восстановить статус кво.

— Трудновато взять инструменты Старка, — добавил Рональд. — Он почти безвылазно сидит в своей подсобке, а когда выходит, то уносит свои палки с собой. Он уходит-то только псов кормить.

— Откуда вы знаете? — спросил Спирс. Нокс кашлянул.

— Сэр, я бы предпочел об этом не распространяться…

— Ну и фантазии у твоих девиц, — после короткой паузы заметил Эрик. Рон вспыхнул.

— Флер, — сказал Уильям, — надо осмотреть решетку и турбину. Маловероятно, но вдруг там остались следы. Собери группу для осмотра. Эрик, отправь стажеров в мир людей. Похоже, быстро это все не кончится.

— Вот видишь, Алан, все обошлось, — заметил Эрик, когда они вернулись в кабинет. Рон хмыкнул.

— Ничего, у большого босса впереди еще пара недель на больничной койке. Что-нибудь измыслит, тем более, что все равно ему нечем заняться, кроме интеллектуального труда.

Алан печально вздохнул. За потерю кос Спирс обычно уничтожал на месте; немногие из провинившихся могли похвастаться тем, что сохранили внятную речь после беседы по душам с главой отдела.

— Ты мне его не пугай, — строго одернул Нокса жнец. — Сидите тут, я метнусь за косами.

— А это не опасно? — вскинулся Хамфриз.

— Не думаю, что гончие сидят около наших кос и ждут, когда мы вернемся, — пожал плечами Эрик и исчез, предусмотрительно заперев перед этим дверь кабинета, чтобы стажеры опять не отправились искать приключения себе на пятую точку. Рональд опустился на диван и поник, как цветок без поливки. Даже его жизнелюбие не вынесло испытания тесным общением с адской гончей. Алан включил чайник и зашарил в шкафчике в поисках еды.

— Хочешь сэндвич? С ветчиной?

Нокса передернуло.

— Благодарю, — прошипел он. — Меня тошнит от мяса.

— А чаю?

— Мне бы лучше бренди. Хочу нализаться до потери пульса.

— У меня валерьянка есть…

— Боюсь, что мне она не поможет, даже вводить ее внутривенно, — Рон поежился. Алан, проявив редкую душевную черствость, развернул сэндвич и жадно в него впился. Нервные потрясения всегда вызывали у юноши приступы зверского голода.

«Ни стыда, ни совести», — думал Рональд, подавляя рвотный позыв. Он уже стал оценивать преимущества вегетарианской диеты.

— Как ты догадался про турбину?

— Никак, — Алан насыпал каркаде в чашку и залил кипятком. — Под окнами нашего номера в мотеле стоял ветряк, а ты что-то там говорил про гильотину. Это был единственный способ спустить Цебби с цепи и не оказаться первым же обеденным блюдом.