Аллегорическое зрелище имело огромный успех. В эти тревожные дни городу, пославшему лучшие свои силы на разгром Колчака, угрожали войска белофиннов и белоэстонцев. Северный корпус генерала Родзянко взял Гдов и Копорье. Зиновьев издал паникерский приказ об эвакуации Петрограда. Но героический дух не покидал защитников Питера, революционную молодежь.

Едва смолкли овации и возгласы, Черкасов бросился на четвертый этаж, где была большая гардеробная и уборная статистов. Там его облачили в шитый золотом и украшенный каменьями боярский костюм, наклеили бородку. Скоро выход — во второй картине пролога «Бориса Годунова». Николай вместе с другим рослым новичком, Женей Мравинским, был назначен выступать в первой паре бояр вслед за Борисом — Шаляпиным в сцене его венчания на царство. После занавеса — переодевание для «польского» акта, потом участие в сцене смерти Бориса. Велика была боязнь новичка совершить оплошность, неверно выполнить указания скуластого приземистого И. Дворищина — режиссера шаляпинских спектаклей. Но старательного статиста ни в чем нельзя было упрекнуть.

Ему было велено явиться на репетицию завтра же. А через три дня он опять был боярином и поляком в «Борисе Годунове». Хотя внутреннее напряжение новичка-статиста на сцене было еще очень сильным, он при случае с интересом посматривал и в зрительный зал: нет ли знакомых среди ребят — учащихся второй ступени, для кого давали этот спектакль.

В начале июня приказом Штаба внутренней обороны все театры были закрыты. Сезон окончился. Зато появились новые дела. Подошло окончание школы. И хоть мягкими стали требования, но запущенные предметы Коле Черкасову пришлось подтягивать. А через несколько дней после выпускного акта Николай отправился на рытье окопов. Он, как и многие его сверстники, был мобилизован Всевобучем на оборонные работы — враг продвинулся к Гатчине.

Едва Николай вернулся с окопов — с мозолями на руках, гордый (считай, что с фронта!), как отец завел разговор о выборе профессии. Среди Колиных приятелей-выпускников особым вниманием пользовалась Военно-медицинская академия. И в самом деле, почему бы и не поступить туда? Как заманчиво стать и военным и врачом сразу. Тем более что изучавшим в гимназии латынь академия оказывала предпочтение. Отец такой выбор одобрил. Он рос в семье, отмеченной болезнями и смертями, где редко находились средства пригласить доктора. Не мечта ли черкасовского рода иметь своего врача побудила Константина Александровича самого пойти с сыном в приемную комиссию академии? Николай тем временем прочитал вересаевские «Записки врача». Этого оказалось достаточно, чтобы понять свою непригодность к врачебной деятельности. Последние сомнения у Николая отпали, когда он увидел несчастного, только что попавшего под трамвай.

Учиться юноша все же начал, но в студии мимистов, открытой А. Кларком. Пройдя небольшой курс под названием «Как вести себя на сцене», Черкасов усвоил основы мимики и выразительного жеста, научился легко и в согласии с музыкой двигаться на сцене, танцевать вальс, мазурку, полонез, менуэт и прочие нужные для оперных спектаклей танцы.

Высокий молодой статист появлялся и на сцене Большого драматического театра. Благо от Мариинского до Оперного зала консерватории, где помещался тогда недавно возникший театр, было рукой подать — перейти лишь Театральную площадь. Младший брат научил Колю, к кому пойти и что сказать. Костя чувствовал себя уже «ветераном» БДТ. Он был статистом в «Дон Карлосе», которым театр открывался. Коля же участвовал в

«Разрушителе Иерусалима» и «Дантоне». В первом спектакле он сопровождал императора Тита, которого играл Ю. Юрьев в очередь с Н. Монаховым. Особым успехом в этом спектакле пользовалась сцена вакханалии, ее балетные номера в исполнении артистов мариинской сцены. После спектакля в БДТ братья приносили домой по две-три воблы и по полфунта хлеба.

Однажды по дороге из булочной Коля начал щипать краюшку, не мог остановиться и съел весь дневной паек семьи. Слезы матери и сестры были тяжелее любого наказания и укоров. После этого случая у него на долгие годы появилась потребность добывать и приносить домой что-нибудь из съестного.

В «Дантоне» Черкасов показывался не только в массовках. В эпизоде последнего акта ему доверили крохотную роль газетчика. Требовался характерный образ парижского гамэна, вечно поющего, приплясывающего. В памяти артиста Г. Мичурина сохранилась картина, как был выявлен на «конкурсе» статистов подходящий кандидат. «Паренек, хотя и казался переростком, исполнил песенку выразительно, озорно и поразительно музыкально, продемонстрировав буквально обезьянью гибкость и сопровождая пение такими ужимками, что вызвал настоящий восторг нашей „приемной комиссии“. Фамилия этого Гавроша была Черкасов, имя Николай…»

На сцене и за кулисами театра Черкасов встретил В. Максимова, Б. Сушкевича, Ю. Юрьева, Е. Тиме — тех, кто в будущем станет его учителями, партнерами и коллегами по сцене.

Романтические, красочные постановки БДТ Николаю нравились, но все его помыслы и чувства были безраздельно отданы оперному и балетному искусству.

Студия Кларка помогла превращению статиста в штатного мимиста третьей категории. Черкасов успешно выполнил в открытом конкурсе ряд этюдов и 23 июля 1919 года стал счастливым обладателем театрального контракта на год. В дополнительном пункте договора значилось:

«Я, Черкасов, обязуюсь в случае необходимости участвовать в течение недели в семи спектаклях во всех государственных театрах Петрограда по указанию администрации».

Молодого актера это жесткое условие не пугало. Поздним утром выскакивал он из дому в вечно короткой одежонке и вприпрыжку бежал меж сугробов, стараясь не зачерпнуть снег латаным ботинком. Лермонтовский проспект с наглухо заколоченными магазинами, Ново-Египетский мост, еще немного — тут тебе и Крюков канал, на котором стоит величественное здание — Мариинский театр. Над входом его красуется новый лозунг, который был вывешен на 7 ноября: «Нет больше чести, как умереть за красный Петроград». Николай влетал к «себе» на четвертый этаж, в уборную мимистов. Какое счастье, если батарея чуть теплая — можно отогреть покрасневшие руки. Потом, обжигаясь, выпить кружку морковного чая.

До начала репетиции остается еще более часа времени. Можно заглянуть в костюмерную и помочь развешивать к завтрашнему спектаклю костюмы. Кафтаны, шубы, мундиры, бальные платья… Кружева, бархат, сукно, шелка… Сквозь запах нафталина иногда пробивается аромат духов. В длинной гримерной на втором этаже так увлекательно рассматривать себя в зеркале — неузнаваемого то в «версальском», то в «пейзанском» парике, бородатым, усатым, носатым. На лице невольно появляется зверская или дурашливая гримаса. Рожи у Николая получаются такие неожиданные, что от смеха не удерживаются опытные гримеры, не говоря уж об ученике — Васе Ульянове. Пора спускаться на сцену — скоро начало репетиции.

Откуда только у вчерашнего нерадивого гимназиста взялось прилежание! Он неутомимо извивался, изображая водоросль в «Садко»; в «Юдифи» старательно вышагивал в церемониальном марше мимо шатра Олоферна правофланговым отряда ассирийских воинов.

Вообще Черкасова охотно «мобилизовывали» в войска всех времен и народов. Он был воином в «Князе Игоре», стрельцом в «Хованщине», рыцарем в «Лоэнгрине» и в балете Глазунова «Раймонда», в котором обычно дирижировал сам композитор, алебардистом в «Спящей красавице», приставом в «Борисе Годунове», тамбурмажором в «Петрушке» и Рыцарем Дня в «Жар-птице» И. Стравинского, кавалергардом в «Пиковой даме». Задания он выполнял точно, обладал выразительным жестом. И хоть чаще приходилось бывать горожанином в «Фаусте», студентом в «Богеме», гостем на балах в «Евгении Онегине», рабом в «Дочери фараона» и евнухом в «Корсаре», стали перепадать ему рольки интересные, даже ответственные. Запоминался зрителям эффектный эпизод в «Хованщине». Когда князь Иван Хованский отправлялся по обманному вызову к царевне Софье, в дверях возникала высокая хищная фигура стрельца. После страшной паузы стрелец — Черкасов высоко заносил руку с кинжалом, удар — и князь падал как подрубленное дерево.