Профессор Фриш в Штутгарте воспользовался этими манускриптами для издания сочинений великого реформатора астрономии; они заключают в себе много ценного, относящегося к биографии и научным взглядам Кеплера.

При основании Пулкова было решено, что оно, по примеру других обсерваторий, будет ежегодно печатать отчеты о произведенных астрономических наблюдениях. Но как истинный ученый Струве отказался от подобного издания в первое время существования обсерватории. Это было возможно в Дерпте, где он долгое время работал один. В Пулкове же работы по приведению обсерватории в должный вид были слишком сложны, особенно вначале. Однако через пять лет после основания Пулковской обсерватории Струве издал особый отчет о ее широкой деятельности за этот промежуток времени. Затем периодические отчеты обсерватории появлялись без задержек.

Мы уже не раз говорили, что жизнь каждого замечательного человека имеет свою особенность: ясность и точность были самыми выдающимися чертами Струве. Совершенствуя свои инструменты и способы наблюдений, он в то же время совершенствовал и самого себя. Бросается также в глаза удивительная последовательность, которую он проявил в создании Пулковской обсерватории, и тонкая артистичность в самом исполнении своих широких планов. В описании Пулковской обсерватории, изданном Струве в 1845 году, эта артистичность проявляется во всем своем разнообразии; видно, что все мелочи приняты были во внимание и употреблены для достижения одной великой цели.

До шестидесяти четырех лет Струве неизменно имел цветущий здоровый вид; никогда самые близкие к нему люди не замечали в нем ни малейших признаков какого-нибудь недомогания. Умственные силы его отличались такой свежестью, что он легко мог не замечать своих лет.

Обсерватория, сразу хорошо “поставленная”, как нельзя лучше справлялась со всеми затруднениями. Струве то и дело представлял доклады о новых научных экспедициях и открытиях своих сотрудников, не говоря уже о его собственных трудах. “Bulletin physico-mathematique”[5] Петербургской Академии наук в эти годы полон сообщений В. Струве. В 1851 году он проявил большую энергию при организации наблюдений полного солнечного затмения, произведенных в различных местностях России. Теперь у него было много союзников, в трудах его принимало участие наше Географическое общество и все другие обсерватории России, с которыми Струве находился в деятельных и непрерывных сношениях. В докладах учеников Струве, относящихся к пятидесятым годам, замечается сильное влияние их славного руководителя. Укажем, например, на доклад Линдгагена об экспедиции в Норвегию для определения длины дуги меридиана; его можно было бы принять за доклад самого Струве по горячей преданности делу науки, по строгому отношению к наблюдениям и по естественности и простоте самого изложения. То же самое относится к известным нам докладам Савича, Отто Струве и других ученых.

Струве в последние годы своей научной деятельности и жизни. – Болезнь и смерть. – Наследственность таланта в семействе Струве

С годами административные способности В. Струве заметно стали ослабевать, он постепенно утрачивал страсть руководить и распоряжаться, все меньше и меньше уделял внимания работам других и все более сосредоточивался на своих собственных трудах. Всегда неутомимый труженик, он под старость не мог оторваться от предмета, раз овладевшего его мыслью. Невольное, пассивное внимание брало, очевидно, верх над произвольным, активным. Разнообразие обязанностей стало его утомлять, – такая перемена в нем составила особенность внутренней организации. Обыкновенно бывает наоборот: ученые под старость перестают работать сами и с большим усердием отдаются преподаванию. Эти перемены в характере знаменитого астронома послужили только на пользу науки и не принесли никакого ущерба Пулковской обсерватории. В то время сын Струве, Отто, был вторым астрономом обсерватории и проявлял такие выдающиеся способности администратора и руководителя, что директор со спокойной совестью предоставил ему исполнение многих своих обязанностей. Сын где мог заменял отца; но везде, где отец был незаменим, он действовал сам. И на долю обоих приходилось много труда.

Отто Струве. Портрет, написанный художником И. Н. Крамским в 1887 году

В 1857 году в первый раз родные и друзья В. Струве заметили в нем проявление усталости и уговорили взять отпуск для поездки за границу. Однако он не отдыхал, но пользовался своей поездкой, чтобы встречаться с учеными иностранных государств для обсуждения вопроса о градусном измерении по долготе, которое должно было простираться через всю Европу от Астрахани до Атлантического океана. Этот план, однако, был несколько изменен: решено было такое измерение произвести между Валенсией в Ирландии и Орской крепостью в Оренбургской губернии.

Начальный пункт градусного измерения Тартусская астрономическая обсерватория после перестройки башни в 1824 году.

В то время уже во многих государствах производилось измерение участков земли с различными целями; Струве горел желанием соединить эти разрозненные труды в одно целое. В его голове зрел план упомянутого грандиозного научного предприятия. Он успел вызвать в Англии и на континенте интерес к общему делу. В этой последней научной миссии Струве сделал блестящее употребление всех своих способностей и свойств характера. Здесь пришлось ему иметь дело не только с учеными людьми всех наций, но также и с высокопоставленными лицами всех государств, в руках которых, как всегда, находились материальные средства. Нужна была житейская опытность Струве, чтобы убедить в пользу такого предприятия людей с различными мнениями и взглядами. Струве питал надежду, что такой труд послужит решению геодезическим путем вопроса о форме и величине Земли.

В начале 1858 года тихая, трудовая жизнь пулковской колонии астрономов шла своим обычным путем; родственные связи закреплялись общими научными интересами, а последние, в свою очередь, очень часто приводили к. первым. По воскресеньям у Струве обычно все собирались вместе. 14 января, в день рождения жены старшего сына, обнаружилась болезнь В. Струве, которая быстро разрушила его силы и свела его в могилу. Это горестное событие навсегда врезалось в память членов его многочисленного семейства. Оно случилось вскоре после смерти вдовы одного из младших братьев астронома. В. Струве очень беспокоила участь племянницы; он, как всегда, спешил на помощь своим близким. В этом случае он поручил своему зятю астроному Деллену съездить в Дерпт и хорошенько разузнать о ее положении. Исполнив это поручение, В. К. Деллен возвратился в Пулково в роковой день к вечеру, когда вся семья и гости собрались у О. Струве. Во весь вечер зятю не представилась возможность поговорить с тестем о деле. Маститый ученый отличался обычным своим добродушием и веселостью, и никому не приходило в голову, что ему, мирно раскладывающему пасьянс, грозит опасность. После отъезда гостей члены семьи собрались в кабинете хозяина, но В. Струве не пожелал выслушать рассказ зятя о результатах его поездки в Дерпт и просил отложить этот разговор до следующего дня, а старший сын напомнил отцу, что завтра необходимо ехать в Петербург, чтобы присутствовать на заседании в Академии наук, на котором предстояло обсуждение очень важных вопросов, непосредственно касавшихся Пулкова. Струве, как оказалось, и сам отлично помнил, что нужно было ехать в Петербург, но при всем том обнаруживал стремление остаться дома. Это никого не удивило, потому что склонность знаменитого астронома к домашней жизни и кабинетным занятиям все возрастала, и он, как говорится, становился все тяжелее и тяжелее на подъем. Всем членам его семьи часто приходилось противодействовать этой возраставшей склонности, особенно же энергично восставал в этом случае Отто Струве, превосходно знавший дела своего отца. Большей частью отец легко уступал почтительным, ласковым, но упорным настояниям сына. На этот раз он объявил, что не поедет в Петербург, потому что у него болит шея и ему трудно одеться. Это слово “болит” как непривычное в устах Василия Яковлевича встревожило всю семью; сыновья и зять попросили показать больное место и к ужасу своему увидели страшное зрелище – сильно развившийся карбункул. Все были поражены мужеством и терпением старика, который сознался, что, не чувствуя боли, не придавал этому важности. О поездке в Петербург, разумеется, не могло быть и речи; больного уложили в постель и послали за доктором. К несчастью, эта болезнь вызвала более опасные и тяжелые последствия: некоторое расстройство деятельности спинного и головного мозга и душевную болезнь. Долгое время Струве находился между жизнью и смертью. К счастью для него, он не сознавал своего положения, и одно время память его так ослабела, что он забыл весьма многое, относившееся к ближайшим событиям его жизни, преимущественно ко времени его болезни. Из его памяти изгладились следы самых сильных потрясений и глубоких впечатлений, испытанных им перед болезнью. Мы говорили уже о путешествии Струве за границу с научной целью в 1857 году. Возвращаясь в Петербург, он узнал в Берлине о трагической смерти пастора Морица: тот утонул в Неве во время катастрофы, случившейся с пароходом. Многолетняя дружба связывала В. Струве с пастором Морицем и со всем его семейством. Смерть эта сильно его огорчила, помимо того он сокрушался об участи осиротевшего семейства. И все это болезнь вытеснила из его памяти. Когда миновал первый период болезни, Струве мало-помалу начал обращать внимание на все окружающее; он удивился, увидев дочь Морица у себя в доме в глубоком трауре, и, спросив свою жену о причине этого, был поражен ее рассказом о смерти пастора Морица, как будто слышал о ней в первый раз. Он мягко упрекал своих близких, что они скрыли от него это несчастье из боязни огорчить его, и говорил: “Ну как можно утаивать такие вещи, – прошу вас, как бы я ни был болен, не скрывайте от меня ничего такого!” После небольшого промежутка времени Струве снова до такой степени забыл о смерти Морица, что, увидев дочь его в трауре, страшно удивился и предложил жене своей известный нам вопрос; затем последовали то же огорчение и те же упреки…