Была картина и на стихотворение Пушкина: «Под вечер, осенью ненастной, в пустынных дева шла местах».
Некоторые картины-листовки на этой выставке носили познавательный характер. Хотя уже и существовала четверть века николаевская железная дорога между Москвой и Петербургом, однако даже вблизи от нее – а что говорить о далеких, за тысячи верст отдаленных углах, – «глазастый пыхтун» – паровоз считался силой дьявольской. И одной из самых ходовых листовок, опять-таки с простым, ясным рифмованным текстом, была «Железная дорога»: дымящий паровоз выводил вагоны из-под вокзального прикрытия, а под рисунком такой текст:
Сытин на этой выставке лишний раз убедился в том, что распространение среди малограмотного и неграмотного народа печатных иллюстраций с доходчивым текстом является делом не только выгодным, но и благородным, общественно полезным. Прийти к такому выводу и оценке своего дела было не так трудно. Ведь что знал, что видел, где бывал житель русской деревни? Два «общественных» заведения: церковь и кабак – и такую пустоту в своей избе, что от лихого недруга можно было ее «запирать» веником в скобу или деревянной лопатой впритык. И никто не заглянет: взять там нечего и посмотреть не на что. Крестьянин того времени не знал ни книг, ни газет, ни журналов, ни календарей. Разве забредет в деревню с поводырем слепой старец, споет что-нибудь о непорочном зачатии девы Марии; да еще, собравшись вечерком при свете лучины, мужики, чередуясь, расскажут сказки-вранины. Вот и вся «культура». В таких условиях появление лубочного «простовика» и литографской картины в духе того же народного лубка было делом добрым и полезным. И на Всероссийской художественно-промышленной выставке не случаен оказался интерес к сытинскому разделу.
Иван Дмитриевич наблюдал, изучал впечатления и суждения публики о лубочных картинах, кому и что нравилось, а что оставалось незамеченным. Вот произведения не какого-нибудь «подворотного» рисовальщика, а знаменитого скульптора, художника, издателя журнала «Пчелка» Михаила Осиповича Микешина. Его картинки для народа подписаны по-лубочному: «Изобразил Миша М». Написаны они были красочно и выразительно, привлекали внимание публики, а в лавках офени почему-то избегали их много набирать: как бы не залежались. В чем дело?.. Подошел Сытин к публике, разглядывавшей микешинские вещи. На одной из них изображена пляшущая, с длинной косой, деревенская красавица, вся в окружении ярких цветов. Краски так и бьют в глаза. Казалось бы, честь и место такой картинке в избе всем на любованье. И надпись сверху веселая:
– Красива, да не занятна, – услышал Сытин голос деревенского ценителя. – Чего тут, девка как девка, а больше и смотреть нечего. Цветы? Так цветов у нас в лугах возами вози, и не этакие. А слова тоже не в самый раз: кто же ходит грудьми? Этак надо бы ей лежа распластаться, люди ходят ногами, давно известно…
– Значит, не нравится?
– Нет, мне лучше про войну или из истории. А такую кралю только и можно на дно сундука приклеить, чтоб никто не видел и грудьми людей она не соблазняла…
– Жаль, жаль, что Михайло Осипович не слышит. Ему бы полезно знать; при случае придется сказать. Это я о художнике говорю, – пояснил Иван Дмитриевич. – Отличный живописец, а, видно, не знает, что народу надо. А вот эта картина, как вам кажется? Хороша ли? – спросил Сытин, подводя двух подмосковных, коломенских мужиков к «народной» картине работы того же Микешина. На большом листе в красках нарисованы хитрый цыган, дурковатый простофиля Епифан с кобылой. А суть картины – «в лицах» и в объяснении:
«У Епихи устала кобыла, не может идти дальше. Находчивый цыган выручает мужика в несчастье: смазывает кобыле под хвостом скипидаром, и коняга мчится опрометью. Не догнать бедному Епифану свою лошадку. Что делать? Научи, цыган! Цыган и ему смазывает… и мчится Епиха, даже кобылу обогнал…»
Посмотрели мужики на это «чудо», переглянулись, усмехнулись и, покачав головами, заговорили:
– Эта ничего, есть что посмотреть, но зачем над нашим братом насмехаться? Не картинка, а чепуха-бухтинка, с бухты-барахты писана… – сказал один.
Другой отвернулся и плюнул:
– Какой дурак позволит себе зад скипидаром смазывать? Вы, барин, этот «товар» цыганам сваливайте, а нам ни к чему.
Коротко и ясно.
Сытин потом рассказывал Микешину, как приняли мужики его работы. Михаил Осипович не обиделся и согласился, что мужики правильно подметили, и пообещал в следующий раз исправить свою ошибку, искупить вину перед издателем.
Творец замечательных монументов, быть может, вместо отдыха занимался рисованием лубочных картин. Как знать? Известно, что он сам иногда придумывал сюжеты, сам изображал целые сцены – последовательные, панорамные, вытекающие одна из другой. Чтобы и неграмотному можно было разобраться, Микешин решил тогда угодить и Сытину, и покупателям. Придумал он опять-таки мужика Епифана оставить в дураках, а плута цыгана ради торжества справедливости наказать. И, чтобы сделать убедительно и весомо, Микешин даже договорился с писателем-драматургом Островским о том, что Александр Николаевич текст к микешинским рисункам «отделает стихами».
Однажды, вскоре после закрытия выставки, Иван Дмитриевич получает из Петербурга от Микешина подробное письмо – проспект будущей задуманной им работы. Это письмо весьма характерно с точки зрения существовавших тогда между издателем и художником отношений:
«Достойнейший Иван Дмитриевич!
Посылаю Вам для просмотра и соображения Вашего свою новую шутку под названием „О том, как мужик Епифан поддался в обман, и о том, что из того вышло потом“.
Подумайте: не пожелаете ли издать это книжечкой, чтобы картинки были в красках и при каждой – краткий, но отлично составленный в народном духе, стихами – текст.
Вот Вам описание рисунков, вначале раскрашенная красками передняя страничка, обложка. Потом по номерам:
1. Жена провожает Епифана в город, на базар, чтобы он свез и продал там яйца, и говорит ему, что он простоват, как бы его не надули и чтобы яйца не разворовали. Он, подпоясываясь, успокаивает ее.
2. Приехав на базар, он снял с телеги лукошко с яйцами и, чтобы их не разворовали, придумал сесть на лукошко и не вставать с него до тех пор, пока не явится покупатель, чтобы купил у него все – гуртом. Покупатели требуют, чтобы он показал свой товар, но он из боязни, что раскрадут, не соглашается встать, и они отходят. Сидит Епифан много часов, дело идет к вечеру, – он все сидит. Торговки смеются над ним и говорят ему, что он так долго сидит на яйцах, что может вывести цыплят!
3. Подходит к нему плут цыган, уже раньше издали наблюдавший за ним. Здоровается и говорит Епифану, что сейчас только видел в кабаке его жену, которая хороводится там с солдатами. Епифан привстает с лукошка и просит цыгана побыть тут, пока он сходит в кабак.
4. Только что он стал удаляться, цыган, не теряя времени, стал перекладывать яйца из лукошка в Епифанову телегу. Переложил и уехал, оставив пустое лукошко. Торговки видят это, но ему не мешают.
5. Возвращается Епифан из кабака и удивлен при виде опустевшего лукошка; но торговки объясняют ему, что, сидя, он так нагрел яйца, что как только встал и ушел, тотчас же и вывелись цыплята. Епифан этому верит и, видя, что по базару там и сям ходят куры и цыплята, решил, что это он их высидел и что они принадлежат ему. Но торговки с этим не согласились, тогда Епифан, схватив близ него находившихся петуха и курицу, сунул их в лукошко и поторопился улизнуть от торговок, забыв даже о своей кобыле, на которой уехал с базара цыган.
6. Епифан что есть духу, с лукошком на руках, устремляется с базара – за город. Его яростно преследуют торговки, собаки и свинья. Наступает вечерняя тьма.
Картинка между № 6 и № 8 еще не сделана, но она должна изображать темную ночь, а подпись под нею гласит, что вследствие наступившего мрака неведомо: был ли изловлен торговками Епифан или ему удалось счастливо от них уйти к себе домой, в деревню.
8. Цыган же, запасшись полштофом водки, благополучно выехал через другую заставу из города. Выбрал удобный пригорочек и расположился, чтобы насладиться плодами своей хитрости, то есть покушать краденых яичек и запить их водочкою.
9. Невпрок ему пошла краденая пища: объелся и приказал долго жить, растянувшись тут же, на пригорке, вылупя глазищи и язык, и воронье собирается тоже поужинать; а кобыла Епифанова, видя, что уж тут ей больше делать нечего, пошла домой и – конец.
Текст стихами мне сделает Александр Николаевич Островский.
Если Вам сюжет этот нравится и картинками этими Вы, как эскизами, довольны; а также, если Вы согласны на условие, чтобы 10 картинок этой книжки и текст считать за две больших моих картинки, т. е. вдвое против сделанного нами условия, то есть получать мне 2 копейки, если книжка будет стоить 10 коп., или 3, если книжка – 15 коп., то тогда об этом меня известите тотчас же, а рисунки передайте из рук в руки другу моему, Его Превосходительству Александру Николаевичу Островскому, он живет против храма Спасителя, в доме Светлейшего князя Голицына.
Желаю Вам доброго здравия.