– Да, надо как-то, надо, Владимир Алексеевич, все некогда, хоть разорвись… А что же с ним дальше, с этим человеком?

– А дальше попал он вместе с Чернышевским в Петропавловку, затем в Сибирь, и дошли слухи, что он там скончался.

– Когда же это было?

– Примерно тогда, когда вы только начинали свою удачливую деятельность. А не могли вы его знать и потому, что сей славный муж подвизался в Петербурге, быстро вспыхнул и скоро сгорел…

– Так, так. Спасибо, Гиляй. Как ты смотришь? Наше сытинское товарищество намеревается издавать Военную энциклопедию. Военные специалисты предлагают нам свои услуги.

– У большого корабля дальнее плавание, – ответил Гиляровский. – Я человек не слишком военный. Думаю, что такая энциклопедия, конечно, вещь не лишняя, однако нашей побитой военщине это все равно что телеграфному столбу прививка от оспы…

Когда Гиляровский вышел от Сытина, Иван Дмитриевич вслед ему проворчал:

– Ну и размахай вологодский. Вот и пойми его. А ведь башковит, черт!..

«Не худо думает обо мне Величко. И Апушкин его не перебивал. Энциклопедия – дело народное, – подумал Иван Дмитриевич. – Люди военные понимают это. А Гиляй что? Размахай… Хотя и был на турецкой войне и писал оттуда в „Россию“ корреспонденции. Нет в нем военной косточки. Другое дело Немирович-Данченко. Да и тому писать о войне трудновато приходится».

Не так давно ему писал Дорошевич из Парижа по поводу своего отношения к новому, еще не законченному роману Василия Ивановича «Далекие могилы».

Сытин нашел в ящике стола это письмо и, поскольку он всегда внимательно прислушивался к подсказам «короля фельетонистов», уважал его и побаивался, стал вдумчиво перечитывать это дружеское послание:

– Толковый Влас. Резонно. Пусть будет так, как он советует… Дорогонек Влас нашему товариществу, да где другого такого сыщешь? Жаль, нет его сейчас под руками. Что-то он мог бы сказать по части затеваемой военной энциклопедии?

Отложил бережно письмо Сытин, позвонил секретарю редакции:

– Заготовьте договор Немировичу на роман; двадцать листов по триста пятьдесят рубликов. Половину авансом до печатания… Что? Название романа? «Далекие могилы» – о том, как наши куропаткины не умели воевать с макаками…

Положив трубку на рычажок настольного аппарата, проговорил:

– Да. Не умели воевать. И может ли их научить наша будущая Военная энциклопедия?.. Заграница имеет, а в России нет… Как же так без энциклопедии?.. Было время, и Петр Первый, и Суворов, и Кутузов, и Скобелев славно воевали без энциклопедии… Да и то правда – теперь времена не те. Успевай сегодня и не прозевай завтра. Вот как приходится.

После длительной подготовки Военная энциклопедия стала выходить быстро и аккуратно. Вышло в свет восемнадцать томов.

Сытинский книжный склад всегда привлекал многих иногородних книготорговцев. Отсюда, упакованные в рогожи, кипы книг расходились по всей необъятной империи. Продажа велась по заказам, согласно толково составленным каталогам, в которых количество названий исчислялось в тысячах, а тиражи в миллионах. На складе появлялись не только разбогатевшие на книжной торговле купчики, здесь бывали также, с утра и до закрытия склада, библиотечные работники и составители справочников и увесистых томов, выходивших под названием «Что читать народу».

Долгое время, не по своей вине, не заглядывал на Маросейку к Сытину писатель-библиограф Николай Александрович Рубакин.

Еще за год до революции тысяча девятьсот пятого года по приказу министра внутренних дел Рубакин был выслан за границу.

После убийства Плеве и «дарования некоторых свобод» Рубакину было дозволено вернуться в Россию.

Появившись в Москве в те дни, когда отстраивалась после разгрома сытинская типография, Николай Александрович не замедлил встретиться с Сытиным, изъявив при этом желание ознакомиться с его книжными запасами на оптовом складе.

В огромном светлом помещении – в десять рядов полки-стеллажи. Закупщики-оптовики отбирали книги, проставляли на них цифры, – сколько им требуется для продажи экземпляров.

– Берите из толстовского «Посредника», берите научно-познавательную книгу; ошибки не будет, – подсказывает Рубакин как бы мимоходом, записывая в своей тетради сытинские новинки. – Знайте, господа, что та книга потребна читателю, которая служит правде…

И, обращаясь к Сытину, говорит:

– Иван Дмитриевич, с изготовлением религиозных картинок вы что-то перестарались.

Сытин хмыкнул, усмехнулся глазами, ответил:

– Да-да, Николай Александрович, есть перебор, есть. Не всегда «двадцать одно» получается, – и пояснил: – Во-первых, ходко идет этот товарец, ротация в две краски дает шесть тысяч штук в час. Во-вторых, я сбываю их оптом по полтора рубля за сотню, а книгоноши продают по пятачку за штуку. В-третьих, и это самое главное, учтите, дорогой Николай Александрович, фабрика жестяных коробок Жако и Бронекер ухитрилась печатать в красках на жести. Дешево и крепко. Богомазы в Холуях и Мстере воем воют от этих «жестяных конкурентов». Как бы и нам туго не пришлось. Ведь вот в чем беда: покупатели просят не лучшего, а дешевого и ходового товара. Кому-кому, как не вам, библиографам, надо настойчиво прививать народу вкус к потреблению умных книг и картин. Помогайте, мы будем рады.

– Что верно, то верно, – согласился Рубакин и, просматривая поставленные на книгах цены, заметил: – Дороговато, Иван Дмитриевич, умными книгами торгуете.

– Не без того, есть запросец. Но запрос в карман не кладется. Это ради «уважения» покупателя. Умную научную книгу приобретает учитель, служащий-конторщик. Поглядишь на него, как он держится за хорошую книгу, пожалеешь его, возьмешь да из уважения к нему двугривенный от рубля и скинешь.

Узнав, что Иван Дмитриевич разговаривает с известным автором популярных книжек, покупатели-оптовики окружили их, прислушались и сами вступили в разговор.

– Мы, господин Рубакин, премного довольны условиями Ивана Дмитриевича, – заговорили закупщики, – он нам и в кредит верит, да и скидочка нас вполне устраивает.