...Ярослав, используя свои военные успехи, старался попрочнее укорениться в Новгороде. И посадник, и тысяцкий были свои люди, но вот владыка мозолил ему глаза.
Антоний был человек известный. Новгородский дипломат в. прошлом, боярин Добрыня Ядрейкович, он был очевидцем варварского разорения столицы Византийской империи. «Второй Рим» — Константинополь, патриарший 1 центр и оплот православной церкви — пал в 1204 году под мечами вероломных рыцарей. Это известие ошеломило Русь. Воротившись на Русь с куском «гроба господня» (этот прихваченный в суматохе кусок едва ли не единственная добыча Руси от крестовых походов), Добрыня написал повесть о происшедшем. Она привлекала широтой взгляда на события, хорошим знакомством с окрестными странами. Повесть эта не раз переписывалась, была читаема и в суздальской княжеской среде — здешним князьям была созвучна мысль о гибели Византии «от свады императоров». Разделяли они и осуждение неправых действий крестоносцев. Русь сохранила церковно-политические связи с уцелевшей частью империи и ее новой столицей Никеей.
Развалины Константинополя стали центром Латинской империи — недолговечного символа папского торжества.
Наконец Ярославу удалось устранить Антония и прибрать к рукам его влиятельную должность, да еще и с немалым доходом (в то время получение сана епископа, о чем знали, разумеется, лишь посвященные, стоило 1000 гривен, а архиепископа — и того более). За щедрый дар князю владыкой стал Арсений, а Антоний удалился в Хутынский монастырь святого Спаса, что в десяти километрах от города на реке Волхове.
...Знание, разумение и мудрость — разные дары, и даются они ни одновременно.
Александр проходил в Новгороде при отце обучение внутренней и внешней дипломатии, постигал искусство подчинять бояр и повелевать толпой, переменчивой и грозной. Этому он учился, присутствуя на вече, иногда на совете, слушая,беседы отца.
Куда больше времени отнимало «мужское дело». Оно обязывало держать порядок — ив доме, и в церкви, и на охоте — «и в конюсех, и в соколех, и в ястребах» быть сведущим. Дело это было ему по душе и давалось легко. Александр учился вместе с приданной ему отцом такой же молодой дружиной.
Но особое место в обучении и воспитании княжича отводилось ратному делу. Пока его научили «вседше на коне, в бронех, за щиты, с копьем, якоже биться» — прошли годы. Владеть конем, защитным и наступательным оружием, быть и турнирным рыцарем и знать строй пеший и конный, тактику полевой битвы и осады крепости — это целый мир, своеобразное искусство. Как и во всяком искусстве: у одних к нему дар, другие — лишены его. Даниил Заточник даже считал, что люди мыслящие — в ратном деле нестойки: «умен муж не вел-ми бывает на рати храбр, но зато крепок в замыслех». Мечталось молодому князю, вероятно, и о том и о другом.
Владеть конем — это значило управляться с седлом, уздой, псалиями, удилами, стременами, скребницей, путами, плетью, шпорами. Тогда входили в моду особые шпоры — с изогнутым шипом, который позволял более искусно сдерживать коня.
Древнерусский воин-профессионал умел все — бился и в конном строю и в пешем. Князь-воевода предстает как тяжеловооруженный всадник, владеющий рубящим, колющим, ударным оружием, он — копейщик, оружник, бранистарец: копье (или два), меч (сабля), сулица-дро-тик, лук со стрелами, кистень, булава, боевой топорик, шлем с пристегнутой к нему бармицей для защиты шеи и затылка, кольчуга, щит, — вот его вооружение. К тому же ножны, футляр для топора, колчан, рукавицы, ремни — и все это должно быть пригнано, подогнано. Опытный конный лучник делал 6 прицельных выстрелов в минуту при дальности до 200 метров; прицеливался мгновенно, натягивая тетиву. Наконечников копий и стрел существовали десятки видов, надо было приловчиться, выбрать полюбившиеся.
Мало было все это пудовое вооружение надеть и везти. Когда лучники, осыпав противника тучей стрел, произведут разведку боем, князю надлежало возглавить войско и, прижав к бедру копье, слиться в плотную массу с дружиной, а когда твоя рать с ходу сшибется с вражеской, опрокинуть ее и довершить битву мечами в рукопашной. Пешцы, лучники-стрельцы доделают остальное. Скорость, совершенное владение конем, сила и смелость — вот что нужно. При удачном начале можно было выиграть битву в первые минуты. Битвы, были ожесточенные, яростные, быстротечные. Они требовали от воинов личного мужества.
Только от знаний и сметки князя зависело, какое войско брать в дело: наспех поднятый легковооруженный конный отряд — вдогон за лихими в набеге литовцами; тщательно собранную тяжеловооруженную городскую пехоту и сельских пешцев — в большой поход с предстоящими осадами.
Князь .должен знать, как делать подкопы для отвода воды, сооружать осадные метательные машины — пороки (от слова «прак» — праща), отынивать крепости, вскидывать лестницы, перемахивать валы и стены, а если надо — то и сидеть в обороне, со стен отстреливая вражеских пешцев и в вылазках сокрушать их. Наконец, совладать с обозами тоже ратное дело, а то останешься без оружия или упустишь добычу.
Князь должен заботиться об охранении — дозоре, помнить и о засаде; знать, как раскинуть широкие, укрепленные на толстом столбе, яркие, разноцветные шатры — словом, удобно и безопасно расположить лагерь. Князь должен уметь искусно вооружаться и вовремя раздать оружие дружине и полкам, построить их для боя и самому стать так, чтобы все видели льва на высоко поднятом цветном княжеском стяге, его золотой шлем, меч с золотой рукоятью и блестящие шлемы и красные щиты его воевод. Пока блестят шлемы и реют стяги — будет непоколебимо войско.
Для всего этого надо воистину быть «под шеломом повиту, с конца копья вскормлену».
...Новгородцы привыкли к молодому, сдержанному, ладно сидевшему на коне князю. Александр всюду бывал, ценил искусство, посещал храмы, монастыри. А ведь и на Софийской стороне их было немало. Выходя из церкви Уверения Фомы, что на озере Мячине, Александр видел просторы новгородской равнины, зеркало озера и монументальную громаду Георгиевского собора Юрьева монастыря. Это роднило Новгород с Суздалыциной. Все — Русь.
На северной оконечности Софийской стороны раскинулся Зверинец — заповедный лес, здесь князь с дружинной молодежью не раз охотился.
В Переяславле Александра учили другому — книжной премудрости, княжому вежеству. Здесь он впервые понял: будущее грозно, придется с мечом защищать свои права на княжение и само княжение от Ливонского ордена и Дании, Швеции и Литвы.
Готовились события, втянувшие в свой круговорот и Александра. Они заставили его по-новому взглянуть на город. Не крепость, не святыни, а заботы и думы новгородцев открывались ему. Тяжелые это были думы.
Всему Новгороду было ясно, что впереди война с немцами, и потому особенно тревожила Ярослава неустойчивая политика Пскова. Желая повлиять на тамошних бояр, он поехал во Псков. Но тут его ждала неудача. Бояре распустили слух, будто Ярослав везет оковы, чтобы заковать в них знатных мужей. Псков затворил перед ним ворота. Воротившись с пути от верховьев реки Ше-лони, Ярослав собрал вече на владычном дворе и, внося жалобу на Псков, сказал: «Ничего не замышлял я против псковичей злого, а вез им в коробьях дары — дорогие ткани и плоды, а они меня обесчестили».
Ярослав был человеком быстрых решений. Его гонцы помчались в Суздалыцину, и вскоре изумленные новгородцы увидели переяславские полки, которые раскинули шатры на Городище, поселились по дворам Торговой стороны. На запрос боярского совета Ярослав ответил кратко: «Хочу идти на Ригу». Этому мало кто поверил: считали, что поход будет на Псков. Постой полков вызвал дороговизну на хлеб, мясо, рыбу. Город жил привозом окрестных деревень, запасы зерна всегда были ограничены. Чтобы исправить дело, Ярослав распорядился ввести натуральный сбор, а когда сельская округа стала противиться побору, он послал своих судей по волостям.
Эти действия нарушали местный закон — новгородскую «Правду», и были чреваты острым столкновением с HOBгородской республикой. Бояре тяготились слишком энергичным князем.