— У вас дети?

— Да, сын одного года.

— Итак, во имя этого-то сына я прошу вас теперь надеяться на меня как на друга.

Человек, говоривший эти слова, был молод и имел вполне честный, открытый вид, и он так благородно предлагал свою дружбу, что молодая женщина не могла не поверить ему и почувствовала особенное влечение к нему.

— Я надеюсь на вас, — прошептала она.

Тогда граф де Шато-Мальи почтительно отодвинул от нее свое кресло, как будто доверенность ее к нему поставила невидимую преграду между ним и ею.

— Простите меня, — продолжал он, — если я позволю себе рассказать вам теперь для уяснения всего дела несколько подробностей холостой жизни.

Эрмина не отвечала, приглашая своим молчанием продолжать разговор.

Граф в нескольких словах рассказал ей тогда, что Топаза, то есть, по его словам, автор письма, принадлежит к кругу самых развращенных женщин, вся цель жизни которых заключается в разорении тех бедных молодых людей, которые имеют несчастье попадать в их сети. Затем он добавил, что и он был одним из таких несчастных, поддавшихся влиянию этой женщины, и что он был спасен благодаря двум своим друзьям, которые схватили его ночью и, посадив в почтовую карету, увезли его в Германию — почти за триста лье от этой женщины-минотавра, поедавшего его живым.

Граф умолк и посмотрел на Эрмину.

Молодая женщина была бледна, как статуя, и вся ее жизнь, казалось, сосредоточилась в ее взгляде и на словах графа.

— Целый год путешествий и преданность моих друзей с трудом могли излечить от этой ужасной болезни, и вот, если верить почерку письма, в какие ужасные руки попал ваш муж.

Две слезы скатились по щекам молодой женщины и капнули на руку.

— Я буду повиноваться вам, — прошептала она, — как брату.

— Прекрасно, — отвечал он, — таким образом я спасу вас. С этого дня я более здесь не должен показываться. Супруг ваш не должен знать, что я был здесь. Я должен быть для вас совершенно незнакомым.

— Боже мой! — прошептала она испуганно.-Неужели я более не увижу вас?

— Увидите, — отвечал граф. — завтра вечером, когда стемнеет, выходите из дому, нанимайте карету и поезжайте в Елисейские поля. Я буду ждать вас в конце аллеи лорда Байрона.

Эрмина, по-видимому, была в нерешительности, и поэтому он, устремив на нее спокойный взгляд, спросил:

— Взгляните на меня: разве я не чистосердечен?

— Я пойду, — сказала она, слегка покраснев. Граф встал и, поцеловав руку, прибавил:

— Верьте мне. Я спасу вас.

Он сделал несколько шагов к двери, но затем воротился:

— Ни слова об этом никому, даже вашей матери. Помните, что от этого зависит успех.

— Будьте покойны, — отвечала она.

Граф ушел, оставив Эрмину, погруженную в бездну мрачного беспокойства, но тем не менее доверчиво относящуюся к человеку, которого Вильямс, проклятый, поставил на ее пути.

Граф де Шато-Мальи приезжал к Эрмине в фаэтоне, обыкновенно лишь с маленьким грумом.

Молодой граф был немного взволнован сценой, разыгранной им с искусством даровитого актера. За неделю перед этим он, быть может, посовестился бы самого себя, но теперь… жребий брошен. Притом же он говорил, что в любовных делах цель оправдывает средства.

В подобных размышлениях он подъехал к дому. Квартира его была в первом этаже, она отличалась богатством, но вместе с тем той простотой, которая сразу дает понятие о человеке мужественного и строгого характера. Все комнаты оклеены были темными или серыми обоями, на стенах развешаны картины Мурильо и Габека, позолоты и разных побрякушек почти нельзя было заметить, что доказывало, что граф не принадлежит к числу тех людей, которые желают выставить напоказ свое богатство.

Прислуга графа состояла из грума-британца, старухи кухарки и арапа по имени Снежный Ком.

Снежный Ком, отворив графу дверь, сообщил, что его ждет какой-то незнакомец.

Граф спокойно вошел в залу.

У камина сидел человек, одетый в узкие клетчатые панталоны, нанковый жилет и коричневый сюртук со стоячим воротником, на голове круглая прямая шляпа с небольшими полями. Одним словом, это был Артур Коллинс, тот самый, с которым мы уже познакомились на балу у маркизы Ван-Гоп и который был секундантом у виконта Камбольха на дуэли с Фернаном Роше.

— А, наконец, — небрежно проговорил он, увидев входящего графа.

— Здравствуйте, милорд, — обратился граф, садясь.

— Ну, как дела? — спросил сэр Артур.

— Все исполнено согласно вашим инструкциям, — ответил граф.

— Письмо, которое я вам послал, вы показали?

— Да, и представил очень нелестную картину моей мнимой страсти к этой также мнимой женщине, которую вы называете Топазой.

Затем граф подробно рассказал описанную нами выше сцену.

Сэр Артур слушал его с важным видом, по временам лишь кивая головой в знак одобрения. Наконец, когда граф начал рассказывать о страданиях, простодушном доверии и о легкомысленном предании себя Эрминою на его волю, на лице англичанина изобразилось живое удовольствие.

— Да, дела ваши, милый граф, идут успешно, — проговорил он наконец.

— Вы думаете?

— Без сомнения. В этом, что вы ей рассказали, есть много правды.

— И Топаза существует?

— Конечно, потому что она писала.

— И настоящее имя ее Топаза?

— Нет, но это безразлично.

— Однако мне приятно думать, что она менее опасна, нежели можно предполагать по сделанному мною портрету.

— Ошибаетесь, вы еще далеко от истины.

— Но в таком случае мы совершаем гнусное дело. Сэр Артур улыбнулся и устремил на графа неподвижный пытливый взгляд.

— Вы шутите? — спросил он холодно.

— Нисколько. Я начинаю даже жалеть, что заключил с вами условие.

— Хотите уничтожить его?

— Гм… — отвечал граф в нерешимости, — я не прочь употребить все усилия, чтобы понравиться молоденькой хорошенькой женщине, но быть участником разорения ее мужа…

Сэр Артур пожал плечами.

— Вы не в своем рассудке, — проговорил он после короткого молчания. — Заметьте, что не вы отдали г. Роше в руки этой женщине, вы не принимали никакого участия ни в ссоре, ни в дуэли, ни в похищении раненого.

— Положим, что так, однако…

— Следовательно, — продолжал англичанин, — разорение Роше вас не касается. Ваше дело — понравиться его жене, вот и все. Наградою за это будет дядюшкино наследство, которое у вас отнимут, если я откажусь помочь вам. Впрочем, успокойтесь: Фернан Роше не разорится.

— Вы обещаете мне это?

— Не забудьте, что у него двенадцать миллионов.

— Черт возьми! Я никак не предполагал, что он так богат.

— Начинаете ли вы наконец понимать меня?

— Почти.

— Вы уже приобрели доверие и дружбу госпожи Роше. Надежда, что вы возвратите ей мужа, что вырвете его из рук этой ужасной женщины, заставит ее пренебречь всеми приличиями и обращаться с вами как с братом.

— Но ведь я не возвращу ей мужа. — Вы возвратите его.

— Я вас не понимаю, — проговорил граф изумленно. — Завтра вечером у вас будет свидание с нею, не так ли?

— Да, к вечеру, на Елисейских полях.

— Вы возвестите ей о возвращении мужа через три дня, не вдаваясь ни в какие подробности, и потребуете, чтоб она не расспрашивала его и не намекала ни на письмо, ни на Топазу.

— А Роше возвратится?

— Ну да.

Но в таком случае все мои надежды рушатся.

— Ах, да! Я забыл сказать, что он возвратится домой — неожиданно, прогнанный Топазою и влюбленный в нее до безумия, он придет к жене мрачный, в дурном настроении духа, одним словом, в таком виде, который характеризует мужа, влюбленного в другую женщину.

— Что же из этого выйдет?

— О! Вы слишком любопытны, — отвечал сэр Артур. — Ваше дело исполнить в точности мои инструкции, и будьте уверены, что через месяц госпожа Роше будет обожать вас и, что еще важнее, ваш дядюшка откажется от женитьбы на вдове Маласси и не лишит вас наследства.

После этих слов Артур Коллинс распростился с графом и вышел.