Время погони за «диверсантом» было рассчитано до десятой доли секунды. Даже Акбару нельзя было объяснить, что если уж догонишь преследуемого врага, то не рви его всерьёз; наоборот, с каждой репетицией, а затем с каждым спектаклем Акбар всё более ожесточался. Именно поэтому он так хорошо «играл».

Каждый вечер он думал про своего врага: «Ладно, вчера ты убежал, сегодня от меня не уйдёшь. Сегодня я тебе дам!» Тем более что Акбар всегда получал поддержку у патриотически настроенных зрителей.

Сначала хотели на всякий случай одеть Ташкинбаева в халат, но ему, во-первых, тяжело было бы выполнять акробатические номера, а во-вторых, халат не являлся достаточной защитой от акбаровских зубов.

Поэтому, повторяю, всё было рассчитано до десятой доли секунды.

Спектакль шёл за спектаклем. Акбар ко всему привык и работал точно, быстро и безотказно. Я нужна была только для того, чтобы после выстрела (это был сигнал для выхода Акбара) ещё две секунды придержать собаку за ошейник, а потом отпустить.

Поэтому через некоторое время, когда мне нужно было уезжать, я совершенно спокойно доверила выход Акбара Григорию Фёдоровичу.

Прошло вполне благополучно ещё несколько спектаклей. Но мой муж — человек рассеянный и к тому же заядлый шахматист. Однажды сел он в одной из свободных уборных цирка играть с кем-то в шахматы и забыл про всё на свете.

Когда, вскоре после антракта, должен был грянуть выстрел и за ним последовать выход Акбара, Григорий Фёдорович как раз обдумывал изумительную по красоте и сложности комбинацию, которая должна была окончиться гибелью вражеского короля.

Выстрел грянул — Григорий Фёдорович даже не пошевелился.

Но Акбар ждал и, услышав этот сигнал для своего выхода, понёсся по коридорам на арену. «Диверсанта» спасло только то, что Акбар бежал издалека и это заняло как раз те две лишние секунды, в течение которых его надо было бы придержать за ошейник.

После погони Акбар вернулся обратно и лёг на коврик.

Григорий Фёдорович всё ещё обдумывал свою историческую комбинацию, когда к нему вбежали Ташкинбаев и режиссёр Леон Таити. Акробат, который как бы ещё чувствовал позади себя дыхание разъярённого Акбара, ругался последними словами. Но Таити примирительно сказал моему мужу:

— Вам, Григорий Фёдорович, по-моему, в цирк лучше не ходить. Лучше отправляйте Акбара одного к восьми часам вечера. И нам и вам будет спокойнее. А к двенадцати он сам благополучно вернётся домой.

Но как ни ценю я сообразительность Акбара, разум его тут ни при чём. Это был во всей своей чистоте и силе условный рефлекс, выработанный в собаке ежедневными, много месяцев подряд выполнявшимися упражнениями.

От знаменитых производителей Корсара и Геры мне на выбор предложили в подарок щенка. Какой собаковод найдёт в себе силы отказаться от такого подарка?

Я выбрала самого крупного светлого щенка. Назвали его Гудалом, а дома стали звать по-домашнему — Гуся.

Вначале Акбар, увидев щенка, просиял от удовольствия.

Он обнюхал его, облизал; всё шло хорошо. Казалось, сейчас он начнёт возиться с ним и нянчиться, как нянчился в своё время с зайчонком.

И вдруг Акбар помрачнел. Он угрюмо поглядел на щенка и ушёл в своё логово — под мою кровать. Маленький, беспомощный щенок полез было туда к Акбару, но услышал грозное рычание. Оно совершенно ясно означало: «Уйди, а то шкуру спущу». И крохотный Гуся, поскуливая, торопливо убрался из-под кровати.

Больше он никогда не пробовал туда забираться. До сих пор не рискует.

Что же случилось с Акбаром?

Мне казалось, что я знаю его как свои пять пальцев, и всё же я не сразу догадалась, в чём дело. Потом я поняла: Акбар заревновал. Он, видимо, решил, что пришла замена. Дескать, он постарел, он больше не нужен, нужны молодые.

В конце концов всё обошлось благополучно. Однажды, вернувшись с площадки, я увидела, что Акбар играет с Гусей.

Моя мать, так же как и я, всю жизнь провозившаяся с собаками, рассказала мне, как это произошло. Тон её рассказа был снисходительным по отношению ко мне.

Оказывается, она просто-напросто растолковала Акбару, что он ошибся. Она объяснила ему, что не надо зря страдать и волноваться, что он член семьи, притом самый любимый, и всегда, до самой старости и смерти, будет жить у нас.

Вот мама-то действительно «очеловечивает» Акбара.

Но попробуйте ей сказать об этом! Попробуйте сказать, что Акбар, при всей своей сообразительности, не может так, как она думает, понимать человеческую речь. Попробуйте вы, а я не рискую этого сделать, я не выношу семейных сцен.

Кстати, когда была перепись населения, к нам пришёл студент. Дома была только мама. Произошёл следующий разговор. Студент вежливо спросил:

— Кто у вас глава семьи?

— Акбар.

— Какой Акбар?

— Собака.

— Как же он может быть главой семьи?

— А он больше всех зарабатывает. Действительно, Акбар работал в то время в цирке и получал примерно, по старым ценам, 1500 рублей в месяц.

Теперь, сначала смирившись с Гусей, а затем полюбив его, Акбар решил, что надо всё-таки воспитать этого оболтуса.

На даче он заставлял его бегать за собой, чтобы у щенка развилась мускулатура. Затем он стал учить его драться. Драться достойно, по правилам, как подобает истинному мужчине.

Акбар делал стойку, затем бросался на Гусю, сбивал его с ног и хватал за горло. Лежит бедный Гуся — лапы кверху, — а Акбар держит его за шею и рычит. Очевидно, он говорит ему при этом, что хорошая собака должна хватать противника именно за горло.

Затем он проверяет урок. Он говорит: «Теперь ты гонись за мной, вали на землю, хватай за глотку».

Но щенку страшно; он бежит за Акбаром, скулит, и тогда Акбар, всё понимая, заваливается на спину так, чтобы Гусе удобно было кусать его за горло.

Теперь, если собаки задирают Гудала, он сражается с ними так, что вполне может заслужить одобрение учителя.

Случилось, что собаку, охранявшую один из отделов «Пассажа», надо было заменить на два месяца.

Попросили у меня Гудала. Привожу его в «Пассаж», говорю как полагается: «Здесь все чужие, охраняй!»

А он смотрит и — мне это абсолютно понятно — думает: «Да тут столько чужих, что от всех не поохраняешь. Гавкнул пару раз — и всё».

Тогда махнула я рукой на всю дрессировку и поставила его на ночь с Акбаром в отдел тканей, место службы Акбара, чтобы тот его поучил. Не знаю, как его там поучал Акбар, но наутро Гуся вышел свирепым как чёрт. И теперь, когда ведёшь Гусю в «Пассаж», то он уже от самого входа идёт на дыбах — зверь зверем.

Служащие очень его боятся.

Думаю, что всё здесь основано на чувстве подражания, которое я часто использую в дрессировке.

Как дрессировщица я с чувством некоторой тайной обиды должна признать, что если Гудал предан мне и послушен, то его преклонение перед Акбаром граничит с рабством.

Гусе в голову не приходит кощунственная мысль о том, что он давно уже стал крупнее и мощнее Акбара.

Если мне, чтобы остановить Гудала, бросившегося, допустим, на дворника, взмахнувшего метлой, надо крикнуть: «Фу!», и крикнуть весьма угрожающе, то Акбару стоит только повернуть морду и тихо сказать: «р-р-р-р» («Ты что швыряешься!») — и Гуся мгновенно становится малым щенком, явно говоря своими детскими ещё глазами: «Что ты, Акбар, это же была шутка, не сердись, пожалуйста!»

Когда я веду эту пару гулять, то до сих пор иногда не могу удержаться от смеха, глядя, как Гуся старается выхвалиться перед Акбаром. Вот он увидит собаку, выпрямит ноги и смотрит на своего повелителя: броситься или нет?