— Ого! — сказала королева, выслушав знакомую нам историю. — Здесь есть много странного! А каковы были собою эти дворяне? — спросила она Пандриля.

— Один из них носит большую белокурую бороду. Товарищ называл его как-то странно…

— Ноэ?

— Вот именно. У другого — черная борода, и он выше ростом первого, но как его зовут, я не слышал. В этом смутном описании приметы Гектора де Галяр могли действительно показаться подходящими к наваррскому королю, и немудрено, если Екатерина подумала, что товарищем Ноэ в этом приключении должен был быть Генрих Наваррский.

— Чтобы убедиться окончательно, — сказал герцог, — я отправлюсь сам побродить около дома. Вот мы и увидим, ходил ли он туда. Где я могу увидеться с вами?

— Здесь. Я подожду вас, — ответила Екатерина.

— Хорошо, — сказал герцог, делая Пандрилю знак следовать за ним. Пандриль повел герцога к дому Сарры. Они были уже в двух шагах от него, когда герцог услыхал стук копыт бешено мчавшейся лошади.

— Ого! — сказал герцог. — Вот человек, который очень торопится!

Они остановились, притаясь в тени забора, тянувшегося в этом месте дороги. Стук лошадиных копыт слышался все ближе, и наконец они увидели совсем невдалеке силуэт лошади и всадника. Лицо не было возможности разглядеть в наступившей темноте, но в тот момент, когда всадник почти поравнялся с наблюдателями, лошадь чего-то испугалась и шарахнулась в сторону. Ее испуг продолжался самое короткое время, и вскоре всадник опять понесся дальше, но, в то время как лошадь закапризничала, с уст всадника сорвалось характерное гасконское проклятие, и герцог Гиз сейчас же узнал своего тезку и соперника.

Он выждал, пока стук копыт не замер у ворот дома Сарры, и сказал Пандрилю:

— Я ухожу, а ты останься здесь, пока этот всадник не уйдет отсюда. Постарайся заметить, сколько времени он пробудет в доме, и, вернувшись, скажи мне!

Затем герцог отправился домой.

— Ну что? — нетерпеливо спросила его королева-мать. — Вы видели его?

— Не видел, но слышал, что в сущности одно и то же.

— И он у Сарры? — Да, ваше величество!

Королева погрузилась в недолгую задумчивость. — Он был у Сарры вчера, был сегодня, — следовательно, по всей вероятности будет и завтра, — сказала она затем. — О, если бы Маргарита знала это!

— Но я надеюсь, что она узнает? Королева улыбнулась под капюшоном одной из своих обычных загадочных, многозначительных улыбок, а затем сказала:

— Дорогой герцог, мы оба стоим лицом к лицу перед критическим моментом, когда мы должны бить наверняка. До сих пор Генриху Наваррскому покровительствовала любовь его жены, имеющей громадное влияние на короля Карла. Но, если жена отвернется от Генриха, король тоже лишит его своего покровительства.

— Но мне кажется, что Маргарита не станет любить Генриха более, если убедится в его неверности! — воскликнул Генрих Гиз.

— Полно, милый герцог! — покровительственно ответила королева. — Вы очень опытны в делах политики, но в любви ровно ничего не понимаете. Правда, Маргарита способна возненавидеть мужа в тот день, когда в ее руках будут доказательства его измены. Но как доставить ей эти доказательства?

— Я отправлюсь к ней и подтвержу эту измену под своим честным словом!

— Она не поверит вам. Ведь любовь слепа.

— Ну а если я покажу ей Генриха сидящим у ног Сарры?

— Это было бы трудно. Прежде всего поверьте, что, пока около Маргариты будет находиться эта тонкая бестия Нанси, вам не придется повидать Маргариту. А если даже вы и добьетесь свиданья, эта пронырливая девка, которая очень расположена к наваррскому королю, сумеет убедить Маргариту, что она плохо видела, что ее обманули и тому подобное…

— Что же нам делать, по-вашему?

— Первым делом необходимо избавиться от Нанси.

— Но, помилуйте, нельзя же убивать женщину!

— Кто говорит вам об убийстве? Ее просто надо похитить.

— Но как сделать это?

— Это я возьму на себя. Затем мы отправим ее на некоторое время к герцогине Монпансье, которая должна будет постеречь ее.

— Хорошо, — сказал герцог. — Я сегодня же увижусь с сестрой и передам ей это.

— Отлично! — ответила королева. — Значит, дело решено, и мы будем действовать.

Через десять минут герцог уже мчался в Медон на Вельзевуле, и тут-то с ним и случилась история, которую мы описали в девятой главе. Мы знаем, что из этой истории, заключавшейся во встрече и дуэли с настоящим хозяином лошади, герцог выпутался вполне благополучно. Через час он уже сидел у сестры в ее медонском домике и совещался с нею относительно похищения Нанси и способа вновь вернуть любовь королевы Маргариты.

На следующий день вечером, после свидания герцога Гиза с королевой-матерью, королева Маргарита сидела у себя совершенно одна, если не считать Нанси, которая озабоченно сновала по комнате. Вот уже целый час Нанси была у Маргариты, а наваррская королева не проронила ни единого слова, пребывая в глубокой и мрачной задумчивости. Долее Нанси не могла вынести подобную неопределенность и, желая вызвать королеву на объяснения, спросила:

— Разве вы не будете одеваться, ваше величество?

— Нет! — сухо ответила Маргарита.

— А ведь обыкновенно вы, ваше величество, по вечерам навещаете короля.

— Сегодня я не пойду.

— Ваше величество чувствуют себя нездоровой?

— Нет.

— Или обеспокоенной чем-нибудь?

— Да, — ответила королева, вздрогнув.

— Но чем же? — уже совсем без стеснения спросила Нанси.

— Как ты думаешь, любит ли меня муж? — ответила Маргарита вопросом на вопрос.

«Гм!.. Небесные хляби разверзлись, и гроза разражается!» — подумала Нанси, а вслух сказала:

— Но я не понимаю такого вопроса, ваше величество! Вы сами должны отлично знать, что король обожает вас!

Маргарита ничего не ответила на эту фразу и опять погрузилась в свою мрачную задумчивость. «Ничего, — подумала Нанси. — Раз уж она начала говорить, она до чего-нибудь обязательно договорится». Прошло несколько минут. Наконец Маргарита спросила:

— В каком часу ушел из дома король?

— Но я, право, не знаю, государыня… кажется, после ужина.

— Ага! — мрачно кинула Маргарита.

— Но ведь вы сами знаете, ваше величество, что у его величества, вашего супруга, болезненная страсть мешаться в политику.

Маргарита отошла от окна и уселась за рабочим столиком. Она помолчала несколько минут, а потом сказала:

— Уж очень поздно занимается политикой король!

— Поздно? — переспросила Нанси. — Ваше величество, вероятно, хотите сказать «слишком рано»? Ведь король так молод…

— Я хочу сказать, что он занимается политикой слишком поздно ночью.

— Ну так что же? Бывают дела, которые нельзя делать днем.

— Да знаешь ли ты, что вчера он вернулся под самое утро!.. Неужели?

— А потом… — Маргарита остановилась в нерешительности.

— Господи!.. — смеясь сказала Нанси. — Можно подумать, что вы ревнуете его величество!

— У меня для этого достаточно оснований. В последнее время он стал холоден, задумчив…

— Его величество с головой ушел в политику!

— Но мне не нравится, зачем он мешает в политику женщин, — сказала Маргарита, решив наконец выложить своей наперстнице всю правду.

— Женщин? — с негодованием повторила та.

— Да, женщин, которые дарят ему расшитые носовые платки, — и с этими словами Маргарита швырнула Нанси платочек, который до сих пор она нервно мяла в судорожно зажатой руке.

Нанси подхватила платок, тщательно осмотрела его со всех сторон и в заключение расхохоталась.

— Как, ты смеешься? — возмущенно крикнула королева. — О, я понимаю, что это нехорошо с моей стороны… Если, ваше величество, узнаете правду…

— Правду?

— Быть может, вы прогоните меня.

— Прогоню тебя?

— Конечно, я была не права… Я понимаю… Ведь это я дала его величеству этот платок.

Маргарита просто не верила своим ушам. Нанси казалась вконец переконфуженной; она смущенно потупилась и имела вид страшной грешницы.