«Я освобождаю вас от обеда, но будьте готовы спуститься к ужину».

Затем она ушла, но тут же снова открыла дверь и сказала:

«Если господин де Монтиньи захочет вас проведать, я надеюсь, вы не станете ребячиться, как делаете это со мной».

Эти слова, прозвучавшие почти как угроза, вывели меня из оцепенения, и я вскричала:

«Да, да, я спущусь, сударыня, пусть только он сюда не приходит. — Затем я расплакалась и попросила: — Пришлите ко мне Зою, я умоляю вас!»

Мачеха удалилась, пожимая плечами.

Как только она ушла, меня охватило отчаяние; я сорвала с головы белый венок, сняла с груди букет флёрдоранжа и положила его рядом с моей маленькой Богоматерью, а венок повесила ей на шею. Когда я наклонилась, чтобы, как всегда, поцеловать ноги Пресвятой Девы, я заметила под постаментом статуи листок бумаги.

Я взяла его с дрожью, так как никто обычно не заходил ко мне в комнату, и прочла:

«Помните, что Вы поклялись перед Богом никогда не принадлежать еретику».

Почерк был изменен, но я поняла, что это писал аббат Морен.

В тот же миг вошла Зоя. Я бросилась в ее объятия с криком:

«Нет, нет, никогда!»

«Что — никогда?» — спросила она.

«Я никогда не буду принадлежать этому человеку».

Зоя рассмеялась. Ее смех в сочетании с моими слезами вывел меня из себя.

«И ты! — воскликнула я. — Ты тоже!»

«Но ты уже принадлежишь господину де Монтиньи, — возразила Зоя, — ведь ты дважды сочеталась с ним браком: сначала в присутствии господина мэра, а затем — в присутствии священника».

«Все равно! — вскричала я. — Перед святой Богоматерью…»

Зоя обняла меня, согнула мои протянутые руки и, не дав мне договорить, силой усадила на диван.

«Не клянись, Эдмея, — испуганно сказала она, — не клянись. Видишь ли, моя любимая сестра, надо давать клятву, только когда сможешь ее сдержать».

«А кто мне помешает это сделать?»

«Он! Господин де Монтиньи твой муж, и у него все права на тебя».

Я заплакала и стала ломать руки.

«Разве ты не слышала, что прочел тебе мэр в статье Гражданского кодекса?»

«Я ничего не слышала», — ответила я.

«Видишь ли, моя бедная Эдмея, там ясно написано: „Жена обязана подчиняться своему мужу“«.

«Это так, — вскричала я, — но мужья напрасно приказывают! Раз Бог запрещает, я подчинюсь Богу».

«Богу? — переспросила Зоя, глядя на меня с удивлением. — Богу? Кто же тебе сказал, что Бог запрещает женщине принадлежать своему мужу?»

«Он, он!» — воскликнула я.

«Значит, я не ошиблась: ты виделась с ним. Ах он проклятый!»

«О ком ты?»

«Об аббате Морене, о ком же еще!»

«Тихо!» — сказала я, приложив палец к губам Зои.

«Ах, да, теперь я понимаю: именно поэтому он вернулся из Берне и пришел в исповедальню вместо викария».

«Кто тебе это сказал?»

«Я была в церкви, когда ты пришла туда с моей матушкой. Я молилась за тебя, бедная моя Эдмея, и просила Бога послать тебе столько счастья, сколько ты заслуживаешь. Ты прошла мимо, и я увидела тебя, а также догадалась, зачем пожаловал священник».

«Зачем же?»

«Чтобы помешать твоей свадьбе, если это возможно, вот зачем! Ты же знаешь, что он хотел сделать тебя монашкой, а потом… потом…»

«Что — потом?»

«Ничего. Теперь я понимаю… Ах, старый мерзавец!»

«Зоя!» — вскричала я.

«Эдмея, — продолжала Зоя, — поверь мне: тебе не следует бояться господина де Монтиньи. Это красивый, честный и порядочный дворянин; я уверена, что с ним тебе обеспечено счастье и на этом и на том свете».

«Замолчи! Ведь аббат Морен говорил мне вчера в церкви перед самим Богом, что если я буду принадлежать господину де Монтиньи, я погибла, а сегодня он даже прислал мне сюда предупреждение».

«Сюда?»

«Смотри!»

Я показала ей записку, найденную под постаментом статуи.

«Должно быть, он пробрался в дом утром, когда все были в церкви, и поднялся к тебе по черной лестнице, выходящей в сад, — тихо сказала Зоя. — Этот священник не человек, а призрак: он проникает всюду. Остерегайся его, Эдмея!»

Я вспомнила свой обморок перед обетами крещения, вспомнила сцену в ризнице, и по моему телу пробежала дрожь.

Я вновь ощутила на своих губах тот дьявольский поцелуй, что вывел меня из оцепенения.

Эти воспоминания угнетали меня, но ничего мне не проясняли.

Я бросилась в объятия Зои с возгласом:

«Зоя, Зоя! Ты одна меня любишь, не покидай меня!»

«Бедная сестричка! — промолвила Зоя. — Ты же знаешь, что я принадлежу тебе, и ты можешь делать со мной что угодно. Только прикажи, и, если твоя просьба не будет слишком безрассудной, я все исполню».

«Ладно, слушай, аббат…»

Я запнулась, не в силах произнести имя священника.

«Аббат Морен», — подхватила Зоя.

«Да. Он сказал, что сегодня вечером муж посмеет войти в мою спальню».

«Конечно, посмеет, — рассмеялась Зоя. — Он был бы круглым дураком, если бы на это не решился».

«Если ты будешь смеяться, Зоя, я ничего тебе не скажу. Кроме того, я не захочу тебя больше знать и не прощу до конца своих дней».

«Полно, я не стану смеяться. Говори!»

«Так вот: ты останешься со мной, спрячешься в моей спальне и поможешь мне защититься от этого человека, ведь он сущий дьявол».

«Это тоже сказал тебе аббат Морен?»

«Не важно, кто сказал; так оно и есть».

«Ладно, пусть будет так, но признайся, что этот дьявол — красивый мужчина».

«О Господи! Ты же не видишь того, что вижу я».

«Бедная Эдмея, я верю в то, что ты видишь с закрытыми глазами, но не могу поверить в то, что ты видишь наяву».

«Ну что ж, я тебе сейчас покажу».

Я взяла «Потерянный рай» Мильтона и показала Зое гравюру, где был изображен архангел, бросающий вызов Богу и столь похожий на господина де Монтиньи.

«Кто дал тебе эту книгу?» — спросила Зоя.

«Никто, я сама взяла ее в библиотеке».

«Гм! — усомнилась девушка. — Дьявол так хитер, а аббат Морен…»

Она запнулась.

«Что? Что ты хочешь сказать?»

«Я хочу сказать, что аббат Морен хитрее самого дьявола, вот и все».

«Речь идет не об этом. Так ты останешься со мной сегодня ночью, не так ли?»

«Да».

«Обещаешь?»

«Обещаю».

«Хорошо, теперь мне спокойнее на душе».

Внезапно я вздрогнула.

«Вот как! — сказала Зоя. — Тебе спокойнее, а ты вся дрожишь».

«Зоя, Зоя!» — воскликнула я.

«Что случилось?»

«Он идет сюда».

«Кто?»

«Господин де Монтиньи».

«Где же он?»

«Я его вижу».

«Ты сошла с ума!»

«Он поднимается по лестнице и открывает дверь большой гостиной. Поверь мне, я его вижу».

«Сквозь стены?»

Я схватила Зою за руку и спросила:

«Ты слышишь его шаги?»

«В самом деле, — ответила она, — я слышу какие-то шаги, но откуда ты знаешь, что это он?»

«Сейчас увидишь».

Мы стояли рядом и прислушивались: Зоя — с любопытством, а я — с ужасом.

И тут раздался осторожный стук в дверь. Мы замерли, храня молчание.

«Можно войти?» — спросил тихий голос.

«Ответь „да“, ответь „да“!» — прошептала Зоя.

Я едва слышно ответила «да» и упала на диван.

Вошел господин де Монтиньи.

Трудно себе представить более приятное, благородное и честное лицо, чем было у него.

Зоя сделала движение, чтобы отойти от меня, но я держала ее за край платья.

Господин де Монтиньи это заметил.

«Останьтесь, — сказал он девушке. — Мадемуазель Эд-мее (улыбаясь, он сделал ударение на слове „мадемуазель“) слегка нездоровилось сегодня утром, и я полагаю, что сейчас ей нужна подруга. Когда я стану мужем мадемуазель, я никому не уступлю честь быть рядом с ней. Однако пока я лишь формально называюсь мужем и поэтому просто пришел справиться о здоровье Эдмеи».

«О! Мне уже лучше, гораздо лучше», — живо ответила я, надеясь, что, услышав это, господин де Монтиньи тут же уйдет, но он сказал:

«Нет ничего приятнее, чем услышать такое заверение из ваших уст, мое милое родное дитя. Вы позволите мне немного посидеть возле вас?»