Пушкин вдохнул и собрался продолжить о том, как он любит конституцию, но Киселёв, хлопнув по коленям, поднялся со словами:

— Вот, господа, и вся молодёжь.

— Соглашусь, — кивнул Василий Львович. — Пушкин, вы та ещё зараза, но я лично вам верю, ну.

Басаргин с Краснокутским одновременно отвернулись и сдавленно захрюкали.

— Не смешно, — укоризненно сказал Волконский. — Алексей Петрович, пожалуйста…

Юшневский наклонился к Александру и шепнул:

— Киселёв не посвящён в наши дела. Не был, до вашей речи. Но я начинаю верить, что вы не шпион. Господа, — продолжил он уже в голос, — С вашего позволения. Василий, Сергей, отойдёмте обсудить. Пушкин, подождите нас в курильне.

Начальник штаба иронически глядел на Волконского. У него был с Волконским давний спор о гипотетической возможности военного переворота. Сергей Григорьевич, не признаваясь в существовании тогда ещё «Союза Благоденствия», всячески пытался склонить Киселёва к необходимости создания подобного клуба. Киселёв на это отвечал: «Пусть там будете вы и ваши разумные друзья, но скоро набегут молодые либералы и не оставят ничего от вашей тайны».

С Пушкиным Киселёв познакомился когда-то в Петербурге, у Карамзиных, и быстро отнёс Александра к разряду таких вот молодых либералов, что на языке мудрого и осторожного Киселёва означало попросту «болтун». Пушкин же поставил Павлу Дмитриевичу Киселёву ещё менее приятный диагноз: «придворный». Это, впрочем, не мешало им оставаться в хороших отношениях.

Чувствуя себя частью бездарно поставленного водевиля, Пушкин сгрёб в охапку Муську и удалился.

Через пятнадцать минут вернулся Юшневский.

— Кем бы вы ни были, — Алексей Петрович вновь прошёлся по углам, зажигая успевшие погаснуть лампадки, — при вас нет ничего, за что бы можно было зацепиться. Включая рассудительность.

— А как вы объясняли обыск Киселёву? Je me demandais juste[24]…

— Я же сотрудник Коллегии. Объяснил, что вы прячете документы государственной важности. Киселёв, кстати, вас любит и мне не поверил. А мы, наконец, решили, как с вами поступить.

— Весь внимание.

— Вам хотели поручить слежку за Инзовым, — (Что ж всем так нужен бедный Инзов?) — Не скрою, как человек, близкий к нему, вы были бы нам полезны, — Юшневский снял пенсне и опустил веки. Когда Александр, решив, что генерал уснул, приготовился кинуть в него Муську, Юшневский выпрямился на стуле и открыл глаза. — Вы убьёте Инзова.

— Лучше казните меня здесь, генерал. Я не стану убивать никого, пока не получу доказательств, что это необходимо.

— Вы получите моё слово. И ничего более. Если вы верите в Южное общество и республику, то вам не нужно доказывать, что мы не станем лишать жизни случайных невинных людей. Инзов представляет организацию, о коей я вам говорить не буду, но верьте мне, Француз, — если восстание пройдёт успешно, царь будет убит, дворец захвачен, но Инзов останется жив — всё, что мы сделали, пропадёт напрасно.

…На третий день тучи разошлись, и над городом развернулась бездонная, торжественная синева. Глядя в неё такими же синими глазами, полулёжа в санях, Пушкин выехал из Тульчина в Каменку с выражением бездумной радости на лице — будто не было ни Зюдена, ни революционного заговора, ни приказа убить Инзова, ни тягучей, тоскливой песни Никиты:

— Ты детинушка-сироти-инушка, бесприютная ты голо-овушка-а… Без отца ты взрос ты, без матери-и, на чужой, дальней на сторонушке…

В Каменке Александр застал только хозяйку поместья и Аглаю с дочерьми. От них узнал, что Раевские из Киева решили не возвращаться к Давыдовым, а направились по прихоти Софьи Алексеевны в Одессу.

Так и вышло, что 1 марта 1821 года в Одессе Пушкин болтался в руках Александра Николаевича и вздрагивал при каждом слове:

— Кем! Нужно! Быть! — гремел в ушах голос Раевского. — Чтобы! Отдать! Шифровальный! Блокнот! Моей! Сестре!!!

— Она бы всё равно не разобрала… — выдавил Пушкин и почувствовал, что твердь снова исчезает из-под ног.

— Шифровальный! Блокнот! Самую! Ценную! Вещь!!! Подарил! Моей! Семнадцатилетней! Сестре!!!

— Дал почитать, — Пушкин перестал сопротивляться. — Это было самое надёжное…

— Отдать Елене шифровальный блокнот!!! — Раевский швырнул Француза на лавку. — А письма Нессельроде ты кому подарил?! Маше? Кате?! Или кто у тебя ещё заслуживает сувенир?!

— Дай блокнот.

— Вот он! — Раевский обрушил на лавку возле Француза коричневую книжицу.

— И нож.

— Пушкин, что ты задумал?!

— Parbleue, ладно, я так, — Александр вцепился зубами в угол обложки и рванул. — Держи, — отплёвываясь, он вытащил из-под кожи, покрывающей переплёт, сложенные листы.

— Это что?

— То, о чём ты подумал.

— Ты что же, — Раевский протёр очки и взял письма, — ты…

— Знал, — Пушкин поправлял на шее смятый платок. — Уже довольно давно. Понимаешь, меня смущал один момент: почему мы с тобой первые, кто нашёл связь между «Союзом Благоденствия» и Этерией? Да, нам помог Зюден и его «поднимать наших». Но здесь, на юге, прорва других агентов, и хоть один из них должен был заметить, что греки сотрудничают с русским тайным обществом. Тогда я подумал: первое! Я агент Коллегии и вижу вот это, что я сказал. Второе! Почему-то я никому об этом не докладываю. Почему? А? А?! А?! — Пушкин заглядывал Александру Николаевичу в глаза, едва не тычась в них носом. — Да потому что я сам — член общества! Ай да Юшневский, ай да ёшкин х…!

— Да, да, хорошо, не плюйся, — Раевский усадил Француза на место и вытер лицо. — То есть ты ехал в Тульчин, зная, что тебя встретит агент-предатель?

Пушкин слегка поклонился.

— Убью, — пообещал Раевский. — К чёртовой матери. Почему ты мне не сказал?

— Из вредности. К тому же, у тебя на всё один ответ — арестовать. А у нас к Зюдену добавилась тайна Инзова. И я всерьёз намерен разузнать, как старикан сделался врагом Южного общества. Под следствием тебе такого не скажут, я полагаю. Так что арестовывать по-прежнему рано, по крайней мере, пока не разгадаем тайны.

— Забирай свой блокнот и письма и катись в Кишинёв, — устало сказал Раевский. — И если ещё раз узнаю, что ты утаиваешь сведения, — он вдруг замер, с ужасом глядя куда-то в сторону. — Всё, — прошептал Раевский. — Довел ты меня. Я тронулся умом.

— М-м? — Пушкин завертел головой, пытаясь найти предмет, сумевший привести А.Р. в столь несвойственное ему состояние, и увидел, что из коробки для шляп, стоящей у лавки, вылезает маленький рыжий бес. — А, — Француз взял котёнка и сунул Раевскому под нос. — Это Овидий.

— Кто?! — Раевский отодвинулся.

— Овидий, — торжественно повторил Пушкин, опуская котёнка рядом с Александром Николаевичем. (Раевский встал и отошёл). — Муськин сын.

— Стай, омуле, стай! Дэ друму», мэй![25]

Из густого тумана, клубящегося над дорогой, выдвинулась крытая повозка; за ней угадывалась ещё одна.

— Погодим, — кучер хлопнул тяжёлыми вожжами. — Сто-ой. Трэщець!

— Это кто такие? — Пушкин высунулся из-под тулупа.

— Бэженарий. Едут от войны подальше.

Повозки с беженцами выкатывали на дорогу, пересекающую тракт, ведущий в Кишинёв. Сквозь туман было не разглядеть, сколько ещё телег, возков, а то и карет стоит у распутья.

Тудор Владимиреску уже шёл с растущей армией к Бухаресту, шумела восставшая Валахия, Ипсиланти с греками переправился через замёрзший Прут, а здесь, как ни мечтал Пушкин расслышать гром далёких сражений, раздавалось только всхрапывание лошадей и чавканье волов, да изредка молдавская и греческая ругань.