Потом, увидев нас, он подошел поближе, поздоровался со всеми и представился:

— Командир группы, присланной ЦК КП(б)Б в Любанский район, Долидович. А это Боровик Александр Александрович, — представил он светловолосого, круглолицего мужчину среднего роста. — Это Логун Михаил Маркович, Буглак Михаил Иосифович, Трескунов Михаил Алексеевич.

Я попросил их присесть на длинное замшелое бревно.

Мы постепенно обживались на своем островке. Днем подправили и укрепили шалаш. Брагин и Мачульский откуда-то притащили бревно, которое служило нам скамьей. Колганов наделил нас добрым солдатским котелком и кое-чем из продуктов.

Демидович сел рядом со мной. Желтоватые отсветы костра поблескивали на голенищах его добротных юхтовых сапог, а когда Колганов подбрасывал в костер горстку сухих сосновых веточек, трепетное пламя освещало всю фигуру Долидовича и играло на его широком новом ремне. Постепенно мы разговорились с Долидовичем, который, как видно, был человеком не очень разговорчивым.

Он рассказал, что многие коммунисты Кривичского района Молодечненской области по заданию ЦК КП(б)Б были оставлены в тылу врага для подпольной работы и партизанской борьбы, часть из них направлена в Любанский район. Многим членам его группы, в том числе и ему, хорошо знакомы лесные и болотистые просторы Любанщины: одни родились здесь и выросли, другие работали в этом районе.

С первого же дня партизанская группа нашла большую поддержку у местного населения. К ней присоединились директор совхоза Колганов, председатель колхоза Сытько Михаил, инструктор райкома Сытько Иван и другие. Позднее в группу Долидовича влились загальские партизаны во главе с Корнеевым и Плышевским.

Явился Пашун в сопровождении двух бойцов. Мне показалось необычным, что этот, по существу, военный человек был одет не по-военному: черная полусуконная гимнастерка, обычные «штатские» брюки, заправленные в сапоги с высокими голенищами. Приземистый, немного сутуловатый, он был похож на охотника. Невольно напрашивался вывод: гражданский человек, взявшись за оружие, старается во всем походить на военного, а военный в подполье отдает предпочтение всему гражданскому.

Несмотря на одежду, в Пашуне нетрудно было узнать военного. Подойдя к костру, он остановился, вытянулся и козырнул по всем правилам кадрового военнослужащего. Пояс и кобура сидели на нем так ловко, что приятно было смотреть. По всему было видно, что он доволен своим нынешним положением и не скрывает чувства гордости и некоторой исключительности.

— Я долго не раздумывал, — рассказывал Пашун о своей партизанской деятельности. — Приказали мне остаться в тылу врага — остался и вот командую, а приказали бы идти на фронт — пожалуйста, козырнул бы — и шагом марш. В Слуцком районе мало кто остался. Райком партии до последних дней был на месте, а теперь неизвестно где. Степанова, говорят, была где-то здесь, только я, признаться, не верю этому. Думаю, что она уже далеко.

— Степанова в распоряжении ЦК, — ответил Бондарь и, чуть приметно улыбнувшись, посмотрел на нас.

— А я думаю, что она уехала в тыл, — возразил Пашун и, хлопнув ладонью по колену, добавил: — Я уверен, что уехала. И след простыл…

В это время Александра Игнатьевна вышла на свет с охапкой сухого хвороста.

— Ну, что это вы, зачем это?.. — засуетился Колганов. — Я и сам принес бы… Да тут есть дрова. Пожалуй, на все совещание хватит.

Пашун удивленно раскрыл глаза:

— Это вы?..

А Степанова, как бы не замечая нового человека, хозяйским тоном ответила Колганову:

— Еще ночь впереди, пригодится. Оно и хорошо, что я отошла: товарищ Пашун за это время наговорился вдоволь.

— Я не знал, что вы здесь, — виновато проговорил Пашун и смущенно посмотрел на нас.

— Чего не знают, о том не говорят, — сдержанно заметила Степанова.

На этом неприятный эпизод кончился. Только Колганов еще долго иронически поглядывал на смущенного Пашуна.

Пора было начинать совещание. Я познакомил присутствующих с директивами ЦК КП(б)Б и Минского обкома о развертывании партизанского движения в Белоруссии; затем мы определили район действия для каждой группы и поставили перед ними конкретные боевые задачи.

На следующий день гитлеровцы снова пришли в совхоз «Жалы». Оставаться под носом у врага не было надобности, и мы решили перебраться поближе к совхозу «Сосны». Здесь, в дремучем, с трех сторон заболоченном лесу, состоялось у нас первое расширенное заседание бюро подпольного обкома партии. Кроме командиров отрядов и руководителей подпольных групп, на заседании присутствовали Луферов и Горбачев.

Подпольный обком решил созвать всех коммунистов Любанского района. Определили место собрания, договорились о пароле, и в тот же день все разошлись по деревням.

21 июля 1941 года на небольшой лесной поляне недалеко от совхоза «Сосны» начали собираться коммунисты. Наши связные встречали их в условленном месте, километра за четыре от поляны. Каждый коммунист знал пароль. Все это очень напоминало исторические маевки. История революционной борьбы нашей партии с первого дня освещала нам путь, помогала найти правильные формы борьбы в любых условиях.

Не совсем удобно проводить собрания под открытым небом, но другого выхода у нас не было. От лесных сторожек и других лесных прибежищ мы решили отказаться. Во-первых, потому, что все они известны местным жителям, а во-вторых, мы ожидали не пять и не десять человек, а значительно больше.

Посредине полянки стоял почерневший дубовый пень. Возле него Варвашеня вбил в землю четыре столбика, нашел где-то две доски и положил сверху. Вышел столик и «кресло» для секретаря. Предполагалось, что люди будут размещаться полукругом. Хвойный лес гулкий. В тихую погоду скажи слово — летит на полкилометра. Надо было говорить тихо, но так, чтобы все слышали.

Пашун примчался на собрание взволнованный, веселый, как именинник. С ним пришло пять человек партизан, которые должны были нести охрану собрания. Они тоже выглядели орлами, весело посмеивались: видно было, что им не терпелось рассказать всем какую-то очень важную новость. Кроме пистолетов, у всех были немецкие автоматы. Встретившись глазами со Степановой, Пашун кивнул головой и независимо повел плечами: мы, мол, уже действуем, а что там выйдет у вас, женщин, еще неизвестно. Как потом выяснилось, партизаны действительно заслужили похвалы. Вот что рассказал Пашун.

Возвращаясь накануне вечером с боевого задания, они заметили отряд вражеских автоматчиков, который шел из совхоза имени БВО на Любань. Недолго думая, партизаны приняли боевой порядок, залегли и ударили. Это было очень смело и рискованно. Фашисты рассыпались, не приняв боя, пятеро были убиты. Партизаны забрали оружие и ушли.

Луферов радовался, как никогда. Он жал Пашуну руку, тряс за плечи партизан, заглядывал каждому в глаза, расспрашивал о подробностях боя.

— А это ваши трофеи? — опрашивал он, показывая на автоматы. — Хорошо, хорошо… Ты уж, товарищ Пашун, и мне что-нибудь такое, скорострельное, достань, а то я со своей пятизарядной системой погибну где-нибудь ни За что! — И, обращаясь ко мне, сказал: — Выходит, не только Тихону Бумажкову да Павловскому это под силу. И у нас есть отважные люди — вот они!

По деревням Любанщины шла слава о выдающихся партизанских руководителях — Бумажкове и Павловском. После смелых боев с вражескими танками они недавно напали на пехотное вражеское подразделение. Среди бела дня партизаны подкрались к гитлеровцам. Группа под командованием Павловского зашла с левого фланга, а Бумажков с остальными партизанами — с правого. Притаившись в кустах и огородах хутора Заречье, партизаны выбрали подходящий момент и бросились на врага врукопашную. Захватчики, еще не встречавшиеся с партизанами, спокойно лежали на зеленом берегу, а большинство беззаботно купалось. Обезумевшие от страха, голые, оккупанты бросились наутек. Почти все вражеское подразделение было уничтожено. Не удалось спастись и тем, которые скрылись. Жители деревень устроили на них облаву. Вооружившись топорами, вилами, а то и просто крепкими дубинами, они обыскали свои огороды, сараи, гумна и прибрежные заросли и переловили всю эту нечисть.