Грег Бир

Все имена Можжевельника

Плюшевый медвежонок великолепно изъяснялся на мандаринском наречии китайского языка. Крупный, толстый, с близко посаженными глазками и неожиданно длинным носом - обычно у медвежат приплюснутые носы, - он расхаживал вокруг меня, беседуя сам с собой.

Я перевернулась на спину, чувствуя, как по телу бегают мурашки. Мне было трудно шевельнуть рукой. Что-то произошло с моей волей: я не могла заставить себя встать. Поведение мышц настораживало, нервная система тоже барахлила. Не говоря о глазах: они якобы наблюдали нелепого черно-белого зверя. Простейшее объяснение заключалось в том, что я сильно надавила во сне на глазные яблоки, а тут еще обрывки детских воспоминаний и кое-какие языковые навыки, усвоенные на курсах лет десять назад…

Медвежонок тем временем заговорил по-русски. Я решила не обращать на него внимания и сосредоточилась на других вещах.

Дальнюю стену каюты не узнать: теперь ее покрывали беспрерывно изменяющиеся геометрические узоры, то приобретавшие рельефность в тусклом свете, то растекающиеся по плоскости. Откидной столик почему-то оторван от стены и валяется на полу, в опасной близости от моей головы. Потолок был кремовым, хотя я помнила его оранжевым. Половина каюты осталась на месте, тогда как другая половина исчезла в…

В Разрыве! Мой стон заставил медвежонка вздрогнуть. Ко мне мало-помалу начала возвращаться координация движений, зрение сфокусировалось. Только плюшевое создание все еще расхаживало по каюте, не прерывая поток связной речи - теперь почему-то немецкой. От этого нельзя было отмахнуться. Медвежонок либо полностью реален, либо представляет собой плод изощренной галлюцинации.

– Что здесь происходит? - спросила я. Он нагнулся ко мне и сказал, вздыхая:

– Роковое стечение… Наречье Альбиона мне плохо подвластно! Он раскинул лапы и поежился.

– Не суди за смятение. Моя система - нервная, кажется? - еще не решила, какому континууму подчиняться в данный момент.

– Моя тоже, - сказала я осторожно. - Ты, собственно, кто?

– Дух. Все мы духи. Будь осторожна, не довольствуйся иллюзией, не следуй путем веселья. Прости, так некогда писали по-английски. Я лишь повторяю прочитанное.

– Где я? На своем корабле?

– Как и все мы, выведенные из игры. Пытаемся протянуть еще немного.

Я уже достаточно пришла в себя, чтобы встать. Возвышаясь над медвежонком, я поправила блузку, потерла ушибленную левую грудь. Последние пять дней мы не испытывали повышенных перегрузок, поэтому на мне был лифчик. Синяк помещался прямо под тесемкой - таково было, цитируя моего невероятного собеседника, «роковое стечение».

Собравшись с мыслями, я представила себе, чего избежала, и сама испытала смятение, как новичок, впервые оказавшийся в невесомости.

Мы выжили. Во всяком случае, я… Кому из команды в сорок три человека повезло, как мне?

– Ты знаешь?… Тебе известно?…

– Худшее, - закончил за меня медвежонок. - Одно мне не понять, другое расшифровать нетрудно. Разрыв произошел семь или восемь часов тому назад. Удар был силен: я насчитал десять незнакомцев. Ты - десятая, и лучше прочих. Мы с тобой похожи.

Нам твердили, что при Разрыве можно выжить. Однако, согласно статистике, лишь единицы из множества кораблей, подвергнувшихся нападению, оставались целы. Огромная поражающая сила для оружия, самого по себе не смертельного!

– Мы уцелели? - спросила я.

– Подарок судьбы, - ответил медвежонок. - Мы даже пока способны двигаться. А дальше видно будет.

– А дальше… - хотела я повторить за ним, но тут же осеклась. Несмотря на малый рост и детский голосок, в манере поведения медвежонка присутствовала обстоятельность, присущая зрелости.

– Ты какого пола? - спросила я.

– Он, - мгновенно отозвался медвежонок.

Я дотронулась до переборки над дверью, провела пальцем по знакомому кривому шву. Где я - нарушая все законы вероятности - в своей прежней вселенной или все-таки в чужой?

– Можно выглянуть за дверь?

– Сие мне неведомо. Я не заметил, чтобы другие сумели организоваться.

Лучше приступить к делу с самого начала. Я взглянула на медвежонка, потерла шишку на лбу.

– Ты откуда?

– Оттуда же, откуда и ты, - ответил он. - С Земли. Был талисманом капитана, утешителем и советником.

Странные функции! Я подошла к люку и выглянула в коридор. Незамысловатый и удобный проход непонятного цвета и незнакомой конфигурации завершался круглым люком с ручной системой герметизации - шестью черными накидными болтами. Ни одному земному инженеру не пришло бы в голову использовать такое старье на космическом корабле.

– Как тебя зовут?

– Официально - никак. Имя талисмана известно одному капитану.

Страх не позволял церемониться. Я спросила, не видел ли он своего капитана или какой-нибудь материальной принадлежности известного ему мира.

– Нет, - услышала я в ответ. - Называй меня по-русски - «Сынок».

– А я - Женева. Фрэнсис Женева.

– Мы друзья? - осторожно поинтересовался он.

– Почему бы и нет! Надеюсь, здесь будет еще с кем подружиться. Тебе трудно говорить по-английски?

– Не обращай внимания. Я быстро учусь. Практика - мать совершенства.

– Если хочешь, мы могли бы перейти на русский.

– Ты говоришь на этом языке так же хорошо, как я - на языке Альбиона?

Медвежонок обладал чувством юмора и немалым достоинством.

– Хуже! Ладно, пусть будет английский. Если тебе хочется о чем-то узнать, спрашивай без стеснения.

– Сынок не стесняется. Он - бывший талисман.

Шутливая беседа помогала не сойти с ума. Меня так и подмывало схватить мишку в охапку и прижать к себе, хотя бы ради тепла. Он был необыкновенно милым - видимо, таким его и задумали. Но на кого ориентировались его создатели? Цветом он походил на панду, формами - ничуть…

– Что, по-твоему, мы должны делать? - спросила я, присев на койку.

– Сынок медленно думает, - ответил он, опускаясь передо мной на корточки.

Несмотря на короткие лапы, его движения были полны грации.

– Я тоже. Все-таки я специалист по программному обеспечению, а не солдат.

– Не ведаю, что есть «программное обеспечение», - предупредил Сынок.

– Компьютерные программы, - объяснила я. Мишка кивнул и выглянул за дверь - чтобы тотчас шарахнуться обратно.

– Они здесь! - сообщил он. - Можно закрыть дверь?

– Понятия не имею, как… - начала я, но тут же кинулась к своей койке и залезла на нее с ногами. Мимо люка струился змеиный ручей - все желто-зеленые, со стальным отливом, с лопатовидными головками, в красных ромбах… Поразительно, как я сумела разглядеть столько деталей, несмотря на испуг!

Поток змей миновал распахнутую крышку люка, не проявив к каюте и к нам с мишкой ни малейшего интереса. Сынок отделился от стены с геометрическими барельефами.

– Какого черта им здесь надо? - спросила я.

– Полагаю, это члены команды, - ответил он.

– Кто еще здесь водится?

Медведь выпрямился и устремил на меня пристальный взгляд.

– Нам ничего не остается, кроме поиска, - произнес он торжественно. - Иначе у нас не будет права спрашивать. - Он подошел к люку, перелез через порог и позвал меня из коридора: - Идем!

Я слезла с койки и потащилась за ним.

* * *

Сознание женщины - причудливый омут, в который она соскальзывает в момент рождения. Первые месяцы жизни, слушая и наблюдая, она обретает параметры своей будущей жизни. Ее младенческое сознание - огромная пустая матрица, вбирающая все извне. В первые месяцы закладывается ролевое представление, зачатки самосознания, наброски будущих достижений. Слушая взрослых и. наблюдая за их поведением, она накапливает предрассудки и запреты: «Ты не видишь призраков на стенах спальни - их там нет! Никто из нас не видит твоих воображаемых приятелей, миленькая… Ты должна это понять».


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: