Мне уже никогда не вспомнить, что я увидел раньше: направленное в лицо дуло автомата этого смешного и страшного человечка, реакция которого на грохот опрокидываемого стула была мгновенной, или пустые глаза Этери, оказавшейся вдруг за столом того третьего. Он небрежно положил ей руку на плечо и что-то нашептывал в ухо, касаясь его губами.

Я услышал шум за спиной и оглянулся: Пол, не обращая внимания на висевшую на нем лабораторную публику, бил высокого по щекам наружной стороной ладони. Высокий не уклонялся и, казалось, испытывал удовольствие. Я не стал возвращаться и останавливать Пола. Я знал, что это невозможно и двинулся прямо на автомат, понимая, что тот не выстрелит в лицо. Потом я почувствовал, как в меня проникает Этери, и путая языки и образы, кричит, раздирая внутренности и останавливая дыхание: "Прекратите это пижонство, БД, и немедленно уходите! Эти парни пришли сюда пострелять! Они сейчас начнут!"

"Господи! - подумал я. - Какое благородное лицо. Вылитый Христос."

Парень с лицом Христа стоял передо мной, опираясь одной рукой о плечо Этери, а другой медленно вынимал из-под рубахи пистолет и, вынув, уперся им в мой лоб.

"Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие," - вспомнил я Достоевского. Между тем голос Этери кричал, раздирая черепную коробку:

- Уходите, БД!

"Куда идти теперь, дуреха? Я не могу сделать и шагу, - подумал я, каменея. - Сейчас, в соответствии с физиологическими законами, от страха начнут раскрываться сфинктеры и из меня потечет моча."

Я не видел, что творится за спиной, но там было тихо. В голову лезла всякая ерунда и, не найдя ничего лучшего, я заявил, ни к кому конкретно не обращаясь:

По-моему Ленин впервые сказал, что всех талантливых людей следует расстреливать, потому что в них источник социального н-неравенства. Я никогда не принимал на веру заявлений классика марксизма-ленинизма и, надеюсь, хотя бы в этом вопросе найти понимание с вами, коллеги...

Никто и не подумал улыбнуться.

Третий заговорил, все более возбуждаясь звуками собственного голоса. Он не смотрел мне в лицо и не смотрел на людей за моей спиной.

"Он обращается к Господу, - подумал я, - или к Гамсахурдии," - и внезапно понял, что все мы обречены на заклание, потому что оказались в этой хашной, где мысль о близкой смерти кажется такой же нелепой, как охотничье ружье на стене девичьей спальни.

"Третий акт, - решил я. - Вряд ли это будет стук топора за сценой. Сейчас выстрелит ружье..."

Сбоку возник Пол и медленно направился к нам, что-то крича на ходу по-грузински.

- Что еще случилось? - подумал я и увидел, как Пол медленно протягивает руку к пистолету, приставленному к моему лбу, а высокий нажимает на курок. Раздался выстрел, сильно запахло порохом. Я понял, что уцелел. Все мое существо ликовало, наслаждаясь не столько дарованной жизнью, сколько осознанием собственной физиологической целостности.

- Я жив! Я не струсил перед этими сукиными детьми с ружьями! - Громко кричал я, не понимая, что кричу.

- БД, - прорвалось ко мне, - они, похоже, попали в Пола!

Но я не мог остановиться, и в крике моем смешались радость сознания, что уцелел, нестерпимая боль предчувствия случившейся беды, чувство вины, горечь прощания с устоявшимся укладом, принципами, привычками и всем тем, чем я жил эти почти счастливые годы. Я замолчал и повернулся: на полу на спине лежал Пол, неудобно подложив руку под голову. Я сразу успокоился:

- Он всегда так с-спит, когда пьян, чтобы не растрепались волосы, которыми прикрыта лысина. Горелик! Поднимайте его.

- БД, - шепотом сказал Горелик, - он, похоже, мертв.

Теряя от страха сознание, я встал на колени, и расстегнул рубаху, пытаясь найти место на груди или животе, куда вошла пуля. Где-то в самых кончиках пальцев я почувствовал надежду на то, что все это ерунда и никакой пули нет. Это шок или обморок, или что-то еще, думал я, забыв, что врач и что Пол просто так никогда не ляжет на пол, даже если очень пьян.

- Я н-не нахожу входного отверстия, - сказал я с надеждой, - и тут моя ладонь ощутила липкий ручеек на грязном полу. Увидев кровь, я забыл все ужасы этого майского утра и начал действовать, отдавая распоряжения сотрудникам, которые сразу втянулись в привычный ритм исполнения команд.

- Он жив! - Твердо произнес я, стараясь убедить себя, поднимая рукой веки Пола и держа вторую на сонной артерии. - Грэг! Д-дышите ему в рот. П-позже вас сменят. Если Горелик в течение получаса обеспечит готовность операционной, всех приводов, всех систем слежения, кардиосинхронизаторов, двух-трех искуственных желудочков сердца с наборами магистралей, не меньше двух литров донорской крови, у него, как у меня, вторая, резус-положительная, аппарат искусственного кровообращения, - я на секунду остановился, пораженный тем, что перестал заикаться, - мы его спасем!

- Несите в машину! - Продолжал командовать я. - Повезет Горелик, включив фары и сигналя, как на свадьбе.

- Где взять систему для переливания? -Спросил кто-то, и я сразу вспомнил про багажник Зямы, всегда набитый хирургическим инвентарем.

- Зяма! - заорал я. - Если притащите систему, буду вечно вам ноги мыть... Ему надо ввести наркотики внутривенно. Пожалуйста. Я закрою глаза, когда вы будете доставать их из машины.

- А чем зарядить систему? - Спросил кто-то.

- Неважно, чем... хоть боржоми. Он не станет привередничать. Его надо довезти до лаборатории.

- В соседнем доме аптека! - Встрял Грегори, такой же мертвенно-бледный, как Пол. - Я сквозану?

- Нечего спрашивать. Сквозите! Только имейте в виду: в пять утра аптека может быть закрыта. Разбейте оконное стекло или выломайте дверь. Не трусьте! Берите любые растворы, лучше низкомолекулярные и пару флаконов гепарина. Если возникнут проблемы с милицией, присылайте ее сюда.

- Стоп, стоп! - Внезапно остановил я все движение. - Здесь должен быть лед: на кухне или на складе, или где-то еще. Где буфетчик? У вас есть лед? Хорошо. Девки! Разбитый лед - в мешки и обложите его хорошенько...

Я повернулся к Горелику.

- Кто-то должен найти телефон и позвонить в лабораторию и в милицию. Пусть готовят операционную. Прежде, чем он попадет на стол и прежде, чем мы убедимся, что ничем не можем ему помочь, все должно быть готово к операции.

- Мы уже опоздали, БД. - Горелик говорил, поглядывая на публику, снующую вокруг Пола, лежащего на грязном полу. Лаборантка привычно фиксировала катетер в локтевой вене неизвестно откуда появившимся лейкопластырем.

- Сейчас эти дурни и вправду зальют в систему боржоми... Пусть льют. Он любил запивать чачу боржоми.

Появился Грегори с пакетом, набитым бутылками с глюкозой и физиологическим раствором.

- Рыжий! - сказал подошедший Кузьма, стараясь не смотреть мне в глаза. - Ты не должен ставить эксперименты на нем.

"Почему мы все перестали называть Пола по имени," - подумал я и сказал:

- Ты что, врач "скорой"? Сейчас не время давать советы.

- БД, - подключился Горелик, - вам никто не простит, если он останется на столе, даже если все будут знать, что вы оперировали мертвого и не сотворили чуда. А что скажет его мать, Саломея, его жена, дети? Они никогда не позволят оперировать его... даже мертвого.

- Я позвоню Саломее сам. Нет, меня на это не хватит. Мне нужны силы для операции. Пусть позвонит Этери и вызовет их в институт, - сказал я. Спешите! Может быть, мы и вправду готовим эксперимент, но у нас нет выбора... Он выживет, если мы все сделаем быстро и без ошибок... Тогда мы получим еще и веский аргумент в пользу применения имплантируемых устройств для вспомогательного кровообращения.

- Вы хотите имплантировать ему соковыжималку? - закричал Горелик. - Вы сошли с ума! Вам никто не позволит!

- А о чем я толкую все время... Поезжайте, Горелик! - Отвернулся я и тут же вспомнил. -- Где Этери? Я хочу знать, где она?

Лаборантка в углу принялась усердно поднимать упавшие стулья, повернувшись ко мне спиной.