Надя больше ни секунды не сомневалась, кто был тот человек, который украл у неё кота. Эти буквы, проплывшие мимо неё на сценической площадке железнодорожных путей, были не просто подсказкой - они были знаком свыше, явленным среди синих и красных огней, озаривших сознание... Эти дорожные знаки подготовили её к восприятию зашифрованной информации, исподволь подвели к догадке, которая раскрыла ей истину...

Владелец груза, перевозимого в купе для служебного пользования - того самого груза, чье содержимое выудил на свет Божий бедняга Ларион, и человек, приказавший выбросить её из поезда, по возможности задержав подольше, а то и вовсе устранив с пути, - этот человек был начальником вагона-ресторана. И кот должен сейчас находиться именно у него!

8

В здании вокзала было не теплей, чем на улице. Теперь Надя окончательно убедилась, что заболевает - в горле першило, по коже пробегали мурашки, голову сдавило так, что мысли едва-едва шевелились. И страшно хотелось прилечь...

Отыскала дежурную по вокзалу - молодую женщину с тщательно раскрашенными глазами навыкат, старавшуюся казаться строгой. Та в недоумении уставилась на нее, выслушав просьбу... и сразу пресекла всякие попытки ведения дальнейших переговоров.

- Этого я вам сказать не могу. Это только для служебного пользования...

- Миленькая! - умоляла Надя, - мне очень нужно послать в поезд эту телеграмму, понимаете, ОЧЕНЬ! У меня в этом поезде... там мой кот! Он сбежал! А он даже не мой - он мамин, а она от расстройства заболела и врачи говорят - предынфарктное состояние, ещё немножко и... сами понимаете! Эта телеграмма - единственная возможность связаться с тем человеком в поезде, у которого может быть кот, - мне сказали, что видели кота именно у него, - а он отправился из Москвы с этой самой шестой бригадой...

Из кармана Надиной шубки показался уголок зеленой купюры достоинством двадцать долларов.

- Я хочу разослать телеграммы на станции по пути следования. Их доставят в поезд по назначению, человек узнает, что нашелся владелец кота, а его ждет хорошее вознаграждение - и все будут счастливы и довольны! А зависит это счастье только от вас!

Надя вдруг резко сменила тон, поглядела на дежурную в упор и медленно, как бы внушая, сказала:

- Вы должны мне помочь.

- Я же вам уже говорила - такие телеграммы кодируются особым служебным шифром и разглашать его я не имею права!

Дежурная шагнула в сторону, пытаясь ускользнуть от настырной просительницы, - та перехватила её прямо у входа в кабинет, - но Надежда предвидела этот маневр и преградила ей путь к отступлению.

- Имеете! Только мне... А кроме меня этот шифр никому не достанется, обещаю. Помогите, - она вновь пригвоздила дежурную взглядом, - скажите шифр!

И двадцатидолларовая купюра плавно поплыла по направлению к ладони дежурной, прикрытая тонкими длинными пальцами.

- Свалилась на мою голову... да, убери ты! - вдруг взвинтилась та, позабыв про правила игры в начальственную особу. - Кот у нее, х-хы! - она отмахнула Надину руку и смерила убийственным взглядом хрупкую фигурку просительницы. - Мне бы твои заботы!

Дежурная снова хмыкнула, повернулась и исчезла за дверью дежурки. И через минуту вышла, протягивая листок, на котором были начертаны три буквы и цифра.

- На! И получше следи за своим котом!

* * *

Теперь оставалось только выяснить имя владельца груза, ошарашить его телеграммой, переданной прямо в поезд, и, точно рассчитав время прибытия в Москву, встречать на перроне. И вот тогда этот подонок поймет, с кем связался! Она пока о нем разузнает - а за ним наверняка кое-что числится, и тогда этот поганец увидит, что поймался на её тоненький интеллигентный крючок, - да ещё так глупо, нелепо попался, - вот тут-то он и убедится кто из них двоих посильней...

Как же! - протестовала душа, - все у тебя так просто! Разве не чувствуешь, как что-то грозное надвигается на тебя, ползет, оттесняет к самому краю, а ты пятишься, хорохоришься и делашь вид, что ничего страшного не происходит, а у самой мышцы сводит от страха... Тебя манит кажущаяся легкость и доступность победы - только протяни руку - и вот она, звездная, лови! Вот он, твой выигрыш... А сердце ноет: а вдруг он, этот выигрыш, окажется ненужным... попросту не моим? Вот именно не моим, потому что та, которая его добивается, закусив удила, и рвется любой ценой настоять на своем, чтоб самой себе доказать свою силу, - вдруг она - эта безрассудная победительница - вовсе не я? Вдруг за нею не лик мой истинный, настоящий, а личина? Чужая, ложная... И та роль, которую я так стараюсь играть, просто-напросто не моя? И для кого-то она будет впору, а меня только собьет с пути? И что за дикость такая - добиваться своего во что бы то ни стало? Бзик! И почему я вообще должна что-то кому-то доказывать, тем более, самой себе... Или это просто пограничная ситуация, выбор, когда понимаешь: либо либо... Либо есть шанс стать сильной, либо понять, что слаба. Поставить цель и её добиваться, зная, что отступив, просто сломаешься...

Выбор, выбор... Чушь какая-то! Ты думаешь, жизнь - учебник по философии экзистенциализма? Или что ты - героиня боевика? Этакий Брюс Уиллис в юбке? Может, выбор-то ложный и выбирать надо что-то совсем другое? Может, сама дилемма высосана из пальца, а в природе - в Божьей живой природе - такой самонадеянности и в помине нет? Выдуманная она! И надо просто жить, радуясь каждому дню, - жить и ничего никому никогда не доказывать! Пора разобраться, Кошка, что в тебе колобродит. Желание утвердиться или... найти свой путь. А в чем тут разница и есть ли она? Что такое путь?

Я НЕ ЗНАЮ.

Только знаю, что самое громадное удовольствие получаю, когда добиваюсь чего хочу! А-а-а... - она вдруг остановилась на полном ходу так внезапно, будто её заарканили. Как там было, в том журнале: "Удовольствие - сон души." Я ведь не случайно тогда споткнулась на этой фразе: если следовать её логике, то все, что я делаю - только дурман, иллюзия. Сон... Вот так-то!

И как же ты любишь все препарировать, - внезапно возмутилась она, тебе бы патологоанатомом заделаться, а тут на тебе - балерина! Чушь собачья! Все это чушь... Доказать самому себе, что ты кое-что можешь - это не бзик. Вернуть кота - это тоже не бзик, а вот все эти сопли...

- Ой! Что ты делаешь? Пошел вон, идиот! Ах ты, гадость!

Надя почувствовала, что кто-то дергает её сумочку, обернулась и обнаружила, что к ней подкралось самое настоящее чудище - жуткий уродливый бомж, весь в язвах и ссадинах, который кобенился, гоготал и высовывал язык, тыча ей в бок своими грязными бесформенными кулаками. Одной рукой этот монстр подергивал Надину сумочку, висящую на ремне, - не сильно, но весьма назойливо, и, гримасничая, сипел:

- Что, опять драться хочешь? Не дерись! - дерг, дерг. - Ползти надо! толчок в бок кулаком. - Муся, драться нельзя - ползи! Отползай - вот так вот - смотри...

И это дикое существо вдруг брякнулось на карачки прямо в привокзальную хлябь и, виляя задом, поползло прочь. Оно двигалось на четвереньках ломаными зигзагами, поминутно оборачивалось и вопило: "ааааааа! ааааааа! ааааааа!"

Надя достала из кармана платочек, обтерла ручки и мягкие кожаные бока своей сумочки, швырнула платок в ближайшую урну и кинулась к остановке такси.

- Дайте мне сигарету... пожалуйста.

Шофер глянул на неё и, ни слова не говоря, протянул пачку "Магны".

Надя не курила шесть лет - бросила, когда стали одолевать бронхиты и эта напасть превратилась в реальную угрозу профессии, - балеринам болеть нельзя!

Вспомнила! - лихорадочно стучало в висках, - тот самый! Я ещё в поезде всю дорогу пыталась припомнить что-то гадкое, неприятное, с чем столкнулась на Казанском вокзале перед самым отходом поезда на Урал. Так вот, что это было - бомж! Он подобрался ко мне тогда, ковыляя, - весь раздерганный, перекошенный, - мычит, руку тянет, я было подумала: просит милостыню. И так мне пакостно стало, точно меня всю помоями облили, честное слово! Я отшатнулась и что-то ему крикнула... не помню что. Резко так! Чтобы шел куда подальше или что-нибудь в этом роде. А он рот разинул и заорал: "эээээээ!" А потом поглядел на меня - да серьезно так, грустно-грустно и сказал: "Бедная Лиза!" Да, кажется так... помню, так нехорошо мне на сердце стало. То ли жалко его - этого юродивого... То ли стыдно... обеднела бы, что ли, если б два рубля ему сунула? И осадок этот ещё долго во мне оставался. Не остывал... И теперь опять он! Ах, как плохо все это...