- Кто-кто? - перебила Георгия мгновенно обернувшаяся к ним Маргота.
Она уж давно сидела за соседним столиком в компании каких-то лоснящихся незнакомцев, невесть откуда взявшихся в режимном театре до шести вечера - до времени, когда открываются двери для зрителей... На каждой детали их туалета - на галстуках, ботинках, рубашках, зажигалках и пачках сигарет, словно бы топорщилась бирочка с надписью: "дорого!" или "очень дорого!", а выражение лиц, похожих на распухшие кегли, являло собой немой комментарий к этим надписям.
Самое поразительное - как капризуле Марготе удавалось не задохнуться в одуряющем, бьющем в нос смешении запахов дорогих одеколонов... Скорее всего, используя их без меры, эти нувориши с деревянно-ржавыми жестами, старались приобщиться к ауре артистической московской богемы...
- Кто-кто у вас будет? - переспросила Маргота. - Надька, ты почему нас не познакомишь?
Она коротко извинилась перед лоснящимися, мгновенно вернулась на свое место за столиком и без церемоний представилась
- Я Маргота, эта красавица без меня - ни на шаг, считайте, что я её телохранитель. Усвоили? Так, куда едем?
- Ко мне на Юго-Западную, - улыбнулся Георгий.
- Фи, даль какая! Ты что, поближе поселиться не мог?
- Мог. Но не захотел. И пусть это вас не пугает: нас отвезут на театральном автобусе - народу будет много, гуляем до утра, а утром гарантирую доставку на дом. С комфортом. Ну что, поехали?
Он снял очки, потер переносицу тыльной стороной ладони каким-то уютным домашним жестом и, прищурившись, улыбаясь, слепо поглядел на Надежду. И она вдруг поняла, что он на самом деле страшно рад ей...
Вот и выход, - подумала Надя и крикнула:
- Едем!
- Впере-е-ед! - Марготин победный клич взвился в пространстве буфета, как бы указуя дорогу... и все трое, вскочив столь поспешно, что чуть не опрокинули стулья, - так чудесен показался им вспыхнувший полудетский азарт, горячащий кровь привкус авантюры, предновогодняя гонка сквозь пуржащую Москву к неведомым берегам, что они почувствовали себя внезапно сродненными этим внезапно занявшимся огнем, и, проорав едва ли не хором: "С наступающим! Будьте счастливы все!" - с видом заговорщиков торопливо покинули театр.
И Москва покорно ложилась им под ноги в шорохе шин, и кружила, дурманила головы огоньками задних огней, маячивших впереди, обжигала глаза светом встречных фар, смеясь, падала в свежевыпавший снег - слегка подморозило, хлябь исчезла куда-то, будто её и не было, и Москва расцветала легким белым цветом - шел снег, долгожданный, желанный, невесть откуда взявшийся, - уже давно позабытый посреди талой зимы пушистый снежок... И сияющая Москва одаривала им как чудом - добрый город улыбался темнеющим небесам и звездам, глядящим в глаза, он привечал каждого из тех, кто брел по его мостовым, он окутывал дома и деревья снежной ласковой пеленой, обнимал их, голубил, покачивал, он шептал им: "Не бойтесь... все хорошо!" и радовался обновленному золоту куполов - в церквах шла служба - близилось православное Рождество...
"Ныне приступих аз грешный и обремененный к Тебе, Владыце и Богу моему; не смею же взирати на небо, токмо молюся, глаголя: даждь ми, Господи, ум, да плачуся дел моих горько..."
10
Белый панельный монстр неподалеку от кольцевой возвышался над перелеском, несмело к нему прикасавшимся зеленым своим язычком. Дом горланил, кипел, полыхал огнями ракет и наряженных елок, хлопал дверьми, взрывался мириадами конфетти, затягивал песни и топал, танцуя на головах у соседей - малогабаритные кухонки, низкие потолки, дым, шум, гам, и вино, вино...
Лифт. Девятый этаж. На двери колокольчик. В коридоре внутри - резкий запах псины.
- Извините за это амбре - наша Чара месяц назад ощенилась. - Георгий суетился в дверях, помогая дамам раздеться. - Проходите скорее в комнаты там такого запаха нет - он только здесь, в прихожей, да на кухне. Лидуша, встречай гостей! Ау, где ты?
Маргота изумленно вскинула брови, с вопросительной ухмылкой глядя на Надю. Мол, вот тебе раз: те же и Лидуша! Но та сделала вид, что не приметила немого восклицанья подруги, и принялась разглядывать корешки книг на полках. Благо, поглядеть было на что - похоже, в этом доме книги теснили хозяев, а теперь и гостей - в гостиной скопилось уже много народу.
- Девятнадцатый век! Совершенный девятнадцатый век! - послышался громкий возглас, и к вошедшим направился плотный красавец-мужчина в летах, судя по акценту, грузинской национальности.
- Грома, почему ты мне не сказал, что у тебя будут гостьи из давно прошедших времен? - он поцеловал руку Марготе, потом Наде и, задержав обе Надины ладони в своих, спросил. - Вы не согласились бы мне позировать?
- Это Дато, человек-оркестр, - представил Георгий красавца, - наш грузинский Микеланджело. Он творит чудеса во всех жанрах - и в живописи, и в кино, и в театре...
- А почему ваш Микеланджело назвал вас "Грома"? - поинтересовалась Надя, улыбаясь Дато. - Это что, кличка такая?
- Да, вроде того... Так меня друзья ещё с институтской скамьи прозвали: Гром или Грома - как кому больше нравится...
- Это потому, - вставил появившийся в коридоре приятель хозяина в джинсовом костюме, - что с этим очкариком лучше не связываться... Не дай Бог! Он страшен в гневе. Потому мы и прозвали его Громом. А я Сережа, доверительно сообщил Наде через плечо джинсовый приятель, обнимаясь с хозяином дома.
Нет, не приятель... друг, - отметила она про себя, глядя как любовно-небрежно друзья здороваются друг с другом. - Причем, один из самых близких...
Она вгляделась в светлеющие улыбкой его черты, в смешную резиночку, перетягивающую густой рыжий хвост волос за спиной, в то как чутко он движется, не переставая излучать в пространство теплую, чуть ироническую улыбку... и поняла: это человек! Настоящий. Живой. И почти не прячется. И сердце у него больше разума. Это ведь сразу чувствуешь, что внутри: теплится там живой огонек или так - оболочка одна... Да. А если у Грома друг такой, значит сам он...
"Стоп! А при чем тут этот Гром, разрази его... Хороший у него друг - и хорошо! Мне-то до него что за дело? И почему вдруг так легко стало на душе, когда узнала, что этот вежливый интеллигентик в очках страшен в гневе? Значит, может за себя постоять. И похоже, не только за себя..."
Пошла вон, дура! - в сердцах велела Надя самой себе.
При этом на губах её блуждала светская полуулыбка. Она кивнула рыжему, улыбнулась Дато, как бы обещая этой улыбкой продолжить разговор чуть попозже, и обернулась к Георгию, пытаясь его о чем-то спросить, но сама не зная, о чем...
- Простите, звонят! - извинился Георгий и пошел открывать.
В это время из-за приоткрытой двери на кухню выглянула немыслимая собачья морда размером с небольшой японский телевизор: темная, строгая и безухая, с влажным черным носом и вопрошающим взглядом измученных глаз.
- Фу, Чара, иди на место! - прикрикнула на собаку явившаяся из-за закрытой двери пышноволосая коренастая женщина с невыразительными чертами какого-то глухого лица.
Она небрежно кивнула пришедшим, даже не пытаясь изобразить радушия, взгляд её шарил по коридору, явно отыскивая кого-то. Не обнаружив объект своих поисков, хозяйка, - а это явно была она, - скрылась в дверях. И Надя в глубине души почувствовала себя обиженной, - нет, она не возлагала на этот вечер никаких сентиментальных надежд, - у нее, слава Богу, Володька и никто ей больше не нужен, но все-таки... Появление этой надутой Лидуши сразу сбило весь настрой, - словно холодком потянуло, и от этого сквозняка захлопнулась в душе какая-то потайная дверца...
Дато провел их с Марготой в гостиную, дверь которой неустанно отворялась и затворялась, - хозяин скакал от одного гостя к другому, вкладывая в протянутые руки тарелки и рюмки, - у окна был накрыт шведский стол.
Мельтешение, говор и гонор, безразличные взгляды, скользящие вдоль лица, светский тон, погремушечный смех, праздное любопытство...