Но было поздно - выбор сделан.

Впереди - скособоченное здание вокзала, похожее на старую драную канарейку, - такое же желтое и нахохленное. Темень. Мороз. Едва угадываются облупленные коренастые буквы на фронтоне: Е Н А У Л.

"Это он! Точно он - Алексей - говорил же, что кота украдет. И ехал до Енаула. А дальше куда - ведь называл он станцию свою конечную - вспоминай! На "Р" какая-то станция..."

Надька, соберись!

Влетела к дежурному по вокзалу.

Можно я оставлю у вас свой чемодан? Ненадолго? У меня украли кота. Спасибо! Скажите, есть здесь поблизости какая-нибудь станция на букву "Р"? Роздань? Правильно! Вспомнила... А электричка туда когда будет? Сейчас?! Да, поняла, со второго пути. Спасибо, я скоро вернусь.

Как там у Цветаевой: "Ты погоня, но я есмь бег!" Теперь - бег! Через пешеходный мост над перроном на второй путь - благословенна балетная закалка! Только рвутся вразлет шкурки бывших енотов, да сверкают в свете двух фонарей серебристые пряжки сапог...

- Вперед, мой маленький! - выдохнула в морозную фиолетовую темень. Держись и ничего не бойся!

И вот уж стукнули за спиной двери электрички.

Глухомань. Беда. Полнолуние.

- Что ты так глядишь на меня? - шепнула Надя луне. - Что ты со мной сделать хочешь? Не ворожи, не гляди, - ишь, уставилась! У меня есть талисман от твоей ворожбы - у меня солнце в глазах! Так одна гадалка сказала: "У тебя солнечные глаза!" Вот!

И едва она отвела взгляд от страшноватого светящегося лунного круга, электричка тронулась.

Надо пройти вперед по вагонам, - решила она, - я ведь в самом хвосте.

И пошла, заглядывая под лавки, под ноги, низко надвинув на глаза шапочку - авось, вор не узнает, не почует погони...

Прямая спина, твердый шаг. Руки в карманах. Дремлют по лавкам усталые работяги, к теплым домам увлекает их потертая шалая электричка.

И мне бы домой... сейчас бы... Ла-ри-о-о-он! - криком крикнула про себя и закусила губу.

Прекрати! Соберись! Выгляни в окно, погляди какая луна - это жуткий знак. Не до сантиментов... Да, это все не просто так - точно кто-то мне вопрос задает, кто-то поговорить со мной хочет... но кто? Что там было, в Москве, прямо перед отъездом, вспомни! Вспоминай, Надька, вспоминай: что так тревожит, что покоя не дает всю поездку? Как будто заноза какая в сознанье засела. А память не удержала - вытеснила это "что-то", точно уберечь меня хочет. Нет, милая, не годится так: себя беречь значит жизни бояться! А я не боюсь, - заклинала она себя, - и нечего себя беречь, слышишь! Я должна вспомнить что это было. Мне был знак послан какой-то важный...

Двери тамбуров, перекошенные, тугие, поддавались плохо. Надя с нескрываемым раздражением их отпихивала, словно они были виноваты во всей этой истории. Что там, впереди, справа? Кажется он! И рюкзак его оранжевый... борода... точно он! Она заспешила, почти побежала к дремавшему у окна человеку. Он увидел ее... растерялся. Вскочил. Потом снова сел. Словно нехотя.

- Вы... Надя. Да! Что? - он поперхнулся словом, закашлялся.

- Ларион мой... у вас?

- Господи! - он опять вскочил и схватил её за руки. - Что случилось? Кот ваш пропал?

- Да. Пропал. Он у вас?

- Да, что вы, Наденька! Конечно же нет! А-а-а, понял теперь чего вы на меня-то подумали. Так это же я пошутил там, в вагоне - вы понравились мне очень, вот я, так сказать, образно выражаясь, и намекнул, что... - он перевел дыхание, - что, мол, взял бы вас, да украл! Когда это случилось?

Электричка взвизгнула, прыгнула и понесла.

- Это... Да, вот-вот, совсем недавно. Я заснула, меньше часа спала, наверное. Проснулась, а его шлейка обрезана.

Надя без сил опустилась на скамью рядом с ошарашенным Алексеем. Она машинально прижимала к груди полуопустевший пакет с едой, который зачем-то с собой прихватила. Слезы навертывались на глаза помимо воли и, не отрываясь от сочувствующего, доброго взгляда этого человека, которому она сразу поверила, Надя стала рыться в пакете, вспомнив, что там должны быть салфетки. Тушь, хотя бы, не потела...

Она нащупала скомканную бумагу, поднесла к глазам.

- Что вы делаете? - Алексей мягко отвел её руку, - это же газета! Сейчас... - он пошарил в карманах и вынул чистый выглаженный носовой платок.

- Что? - она сейчас плохо соображала.

- Газета! Возьмите платок - такие глаза нельзя газетой...

Надя, наконец, сообразила в чем дело. Ее рука не салфетки нащупала, а тот комок с мусором, который она смела в газетку в купе и сунула в свой пакетик. И сейчас этот газетный ком медленно, как живой, разворачивался у неё на коленях.

- Где вы это взяли? - Алексей без смигу глядел на этот шевелящийся ком.

- Что?

- Вот это. То, что в газету завернуто.

Надя взглянула - труха. Та самая, которую Ларион просыпал с верхней багажной полки, когда сдуру распотрошил чьи-то лежащие там мешки.

- Это... мусор. Я подмела и в пакет засунула, чтоб потом выбросить.

- Это не мусор. Это маковая соломка.

3

- Маковая соломка... - севшим голосом простонала Надя, глядя под ноги.

На полу под лавкой валялись окурки, обгоревшие спички, а между ними лениво перекатывалась пустая бутылка водки.

- То есть? - она вопросительно взглянула на Алексея.

- Сырье для производства наркотиков, - заключил тот, с тревогой глядя на нее. - Откуда это у вас?

- Это Ларион...

Надя говорила медленно, как в полусне. Внешне она будто бы помертвела, но это впечатление было обманчивым - внутри в ней все подобралось, словно состояние сжатой пружины помогало ей перемочь этот страх, что внезапно смерчем, лавиной пал на нее... Словно мышечное напряжение помогало что-то понять, связать воедино ускользавшие нити реальности, - облегчало работу мысли.

- Он залез на багажную полку... там были мешки. Вот. Это оттуда. Он, видно, их разодрал. Он обожает все драть!

Она улыбнулась вдруг Алексею с внезапной мягкостью. Такая всепонимающая и всепрощающая мягкость и теплота во взгляде бывает у мудрых, стойких, сумевших смириться с судьбой старух.

- Ну что ж... Надо мне возвращаться. Извините меня, Алеша. Всего вам хорошего.

- Погодите, Надя! - тревога в его голосе нарастала. - Куда вы теперь? Поезд-то ваш ушел.

- Да, - усмехнулась горько, - мой поезд уже ушел!

- У вас хоть есть деньги на билет до Москвы?

- Есть. Не беспокойтесь, я... со всем этим... разберусь, - с видимым усилием выдавила она, разделяя слова короткими паузами, словно было трудно дышать. Иль выискивала в этих словах какой-то особый смысл, пока ещё для самой неясный...

Надя поднялась, скомкала газету вместе с её жутковатым содержимым и резко зашвырнула обратно в пакет.

- Я пойду. Счастливо вам! - её голос снова окреп.

- Надя, - Алексей тоже поднялся, - если я окажусь в Москве, как мне разыскать вас?

- Зачем?

- Ну, повидать.. Узнать про кота.

- Кота я верну. Видаться нам незачем. Вы хороший человек, Алеша, и спасибо вам. Всего вам самого доброго! Ну... я пошла.

И, резко развернувшись, рванулась вперед как на старте. Выстрел уже прозвучал!

- Надя, все будет хорошо! - крикнул ей вслед Алексей.

Ответа не последовало. Она скрылась за дверьми тамбура стылой уральской электрички, даже не обернувшись. И бегом - по вагонам - под стук своих каблучков... Точно там, позади - разъяренная толпа, настигавшая с посвистом и улюлюканьем.

"Вот видишь - первый шаг уже сделан. И ничего, что он оказался неверным - этот шаг, ничего, чтоложный этот след... Зато я узнала. Узнала! Немного, но уже кое-что... А это добрый знак. Алеша... дай тебе Бог! Ты, видно, нормальный парень. У тебя своя дорога. А у меня - своя. Я иду. Иду! Слышишь, время?! Я не дам тебе меня обогнать. Я успею, я выберусь... обязательно. Только как же мерзко все это!

* * *

На первой же остановке выскочила на хрупнувший снег безлюдной платформы и бегом к противоположной - в обратный путь.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: