– Что вы, ваше высочество! – Зоре не угрожала потеря целомудрия, по крайней мере, с Тайвелом – она много раз умышленно попадалась ему навстречу, но тот проходил мимо нее, как мимо пустого места. – Вы считаете, что он будет хорош как муж?

– С его-то наклонностями? – поморщилась Касильда, хотя и вздохнула с досадой. – Красив, конечно, а какой воин! Но, разумеется, ему я откажу.

Зора поставила баночку с белилами на столик и потянулась за краской для век.

– Сегодня я наконец точно узнаю, кто имеет на меня виды, – задумалась вслух ее госпожа. – Те, кто посвятит мне поединок… хотя и это еще не все. А что ты слышала об Кадо из Тарбы – который приехал позавчера?

– Говорят, он помолвлен. Приехал за славой – так потребовал отец невесты.

– Да? – разочарованно переспросила Касильда, рассматривая себя в зеркало. – Ты не переложила румян? Почему-то считают, что мне легко найти мужа.

– Все они недостойны вас, ваше высочество. – Зора принесла ларец с драгоценностями и поставила перед госпожой. Та начала перебирать ожерелья, кольца, браслеты.

– Нужно идти замуж, хоть и за недостойного. Государственная обязанность. – Касильда выбрала из ларца бриллиантовую диадему и несколько жемчужных шпилек. – Это – в волосы.

Зора стала прибирать волосы госпожи, умело укладывая их в высокую прическу. Густые жесткие волосы Касильды не стали послушнее после осветления, но служанка справлялась с ними, пряча зажимы под жемчужными шпильками и выпуская по плечам локоны.

– Узнай побольше об этом Илдане из Лимерии, – приказала ей Касильда. – Знатен ли он… впрочем, вижу, что знатен. Зачем он здесь, из какого рода, с какими привычками… надеюсь, не с такими, как у Тайвела. Не родственник ли он ему?

– Постараюсь, ваше высочество. – Зора воткнула в прическу последнюю шпильку и закрепила диадему на волосах своей госпожи.

– Ина, платье, – сказала Касильда, вставая с кресла.

Другая служанка подошла к ней спереди, держа на вытянутых руках желтое платье, лицевой стороной к себе. Касильда просунула руки в рукава, Ина обошла ее и зашнуровала платье сзади, а затем стала застегивать разрез на юбке. Обтягивающий лиф платья был жестким, хотя Касильда не нуждалась в этом – она была узенькой и плоскогрудой. Она даже не носила открытых платьев, чтобы в вырезе не были видны торчащие ключицы.

Закончив с юбкой, Ина отставила от зеркала кресло и заменила его круглым пуфом. Осторожно, чтобы не помять платье, Касильда присела на пуф и начала вынимать из ларца драгоценности для рук и шеи. Зора вновь захлопотала около нее, надевая украшения, поправляя локоны и грим.

Вдруг дверь в гардеробную распахнулась. Касильда вскочила с пуфа и гневно глянула на дверь.

– Отец?!

Это был сам Тубал. Резким кивком он отослал служанок прочь. Девушки переглянулись в замешательстве, не смея ни ослушаться повелителя, ни выйти из комнаты без разрешения госпожи.

– Идите, – подтвердила Касильда. – Можно было не врываться ко мне без стука, отец, – надменно заметила она, когда служанки удалились.

– Это тебя нужно поучить хорошим манерам. Сегодня за завтраком ты возмутительно грубо обошлась с Дахатом.

– Он слишком груб для того, чтобы понять, как с ним обошлись.

– Ты должна быть почтительнее со своим будущим мужем.

– Я не выйду за него замуж, – холодно сказала Касильда.

– Выйдешь. Мне надоели твои капризы. Ты шесть лет тянула с замужеством – и видишь, к чему это привело?

– К чему?

– Пророчество Безумного Мага исполняется. – Тубал в волнении заходил по комнате. – Ты что, забыла – «…когда священная реликвия покинет свою обитель, начнется великая битва четырех барсов. Бегущий барс загрызет прыгающего барса…» Или ты забыла, что прыгающий барс – герб Саристана, а бегущий барс – герб Хар-Наира?

– Лежащий барс – герб Кригии, а стерегущий барс – герб Лимерии, – закончила за него Касильда. – У меня хорошая память, отец. В пророчестве есть и такие слова – «…если не появится человек без тени…» Он появится, отец.

– Там не сказано – «он появится», там сказано – «если он появится», – подчеркнул Тубал. – Мы сто лет хранили пророчество в тайне, чтобы о нем не прослышали в Хар-Наире, но все-таки не предотвратили его. Мне известно, какие войска Дахат разместил в Кай-Кеноре для подкрепления своего сватовства. Он хочет править в Саристане любой ценой – или женитьбой, или войной. Если ты ему откажешь, Хар-Наир начнет войну, в которой нам не победить. Лимерия давно не поддерживает нас, Кригия прислушивается к ней. У них тесные родственные связи. Ну, а дальше… «…бегущий барс пожрет и остальных, одного за другим…»

– «…если мертвый орел не расправит крылья…» – вновь закончила фразу Касильда. – Если я выйду замуж за Дахата, мы отдадим ему Саристан без войны. Уж лучше война, отец.

– Ты еще глупа, дочь. Реки крови, разоренные земли… Я столько лет заботился о процветании своей земли!

– Лучше бы ты заботился об ее военной силе! Тогда нам не пришлось бы унижаться перед Дахатом!

– Поздно об этом говорить, дочь. У тебя есть четыре дня на раздумье, хотя я не знаю, что тут можно надумать. Будь ласкова с Дахатом – это приказ.

Тубал повернулся и вышел, не дожидаясь ее ответа. Касильда сорвала с руки браслет и в ярости швырнула на пол.

Выйдя из гардеробной, служанки не остались стоять под дверью. Они заметили, что повелитель разгневан, поэтому навлекать на себя подозрения в подслушивании было вдвойне опасным. Девушки не были близкими подругами, но и не враждовали. Они вместе дошли по коридору до окна, выходившего на внутренний двор дворца.

– Зора, я отлучусь ненадолго, – сказала вдруг Ина.

– А вдруг он уйдет раньше, чем ты вернешься? –– забеспокоилась Зора.

– Скажи госпоже, что мне понадобилось… ну, понимаешь… там, на поле, придется долго стоять.

– Добегаешься, Ина! Ладно уж, иди, скажу.

Ина поспешила, но не туда, куда сказала Зоре, а к себе в комнату. Там она взяла приготовленный с утра сверток и побежала по коридорам, по лестницам, через двор, к зданию, на этажах которого размещался дворцовый гарнизон, а в подвалах – темница. Стража знала девушку и беспрепятственно пропустила ее внутрь. Вход запрещался только в нижние подвалы, где содержались преступники. Служанки, случалось, бегали к воинам, стража не обращала на это внимания. Ина, однако, пришла не к кому-то из бравой дворцовой гвардии. Она спустилась на верхний ярус подвала, где располагались склады военных припасов и камеры для провинившейся прислуги.

Девушка пошла вдоль камер, прижимая узелок к груди и заглядывая в решетчатые дверные окошки.

– Энкиль! – окликала она полушепотом. – Энкиль!

– Ина? – послышалось наконец из-за следующей двери.

– Энкиль?

Шут подошел вплотную к двери. Из-за горба он был небольшого роста, его голова едва доставала до высоко расположенного окошка камеры. Сквозь решетку виднелась только верхняя часть его лица – высокий лоб, внимательные серые глаза. Не было видно ни горба, ни шрама на щеке – незнакомому человеку, заглянувшему вместе с Иной в окошко, шут мог бы показаться красивым юношей. Но девушка давно привыкла к внешности Энкиля и не обратила на нее никакого внимания. Она торопливо развернула сверток и вытащила оттуда большой кусок сладкого пирога.

– Возьми, – оглядываясь, прошептала она. – Кухарка просила передать. Вчера на кухне только о том и говорили, как ты поддел нашу злыдню. Какой ты смелый, Энкиль!

– Зачем это, Ина, – встревожился шут. – Тебя накажут, если поймают. Здесь, конечно, кормят похуже, но я не голодаю. Через три дня меня выпустят.

– Это пирог со стола Тубала, кухарка для тебя припрятала. – Девушка просунула пирог сквозь решетку. – Тубал очень гневался?

– Гневался, но ничего, меня даже не высекли.

– А наша ух и злится! Боюсь я, скоро она выйдет замуж и получит всю власть, тогда тебе придется плохо.

– Всем придется плохо, Ина. Она тебя не обижает?

– Как обычно. Она Зору любит, но и той достается. Мне пора бежать, Энкиль.