И он увидел сон. Это был ночной кошмар из детства, когда он впервые услышал о динозаврах и в его снах появились огромные существа с чудовищными зубами, с малюсенькими поблескивающими глазками. Самый незначительный шум во сне превращался в отдаленный громоподобный топот их ног. Когда он увидел скелет динозавра в Музее естественной истории, то вытащил этот образ из воображения и поместил его в реальность, где динозавры стали просто большими ящерицами, уже не столь устрашающими, и после этого его перестали мучить ночные кошмары. Но сегодня этот ужас вернулся.

Рядом с ним возникла гигантская голова, да так близко, что он мог до нее дотронуться. Он разглядывал все ее мельчайшие детали: удлиненные челюсти с клыками, прячущимися за губами, провалы ноздрей; глаз, который уже не казался маленьким, — это был громадный шар, прикрытый чешуей, он был красным, но переливался всеми цветами радуги, как пленка бензина на воде. Тело чудовища было плотно покрыто чешуей, блестевшей металлическим блеском; защищенный костяным щитком лоб выступал наружу острием; ото лба на спину спускался хребет из треугольных пластин, которые исчезали в темноте. Можно было рассмотреть очертания передней ноги, казалось, ее согнутый сустав больше спины; остро заточенные когти, длинные, как слоновьи бивни, тускло мерцали в полумраке комнаты. «Это не тиранозавр», — подумал Уилл той малой частью мозга, которая не была парализована ужасом. Зубы были не такими, и когти слишком большие. Это мог быть какой–то особенный крокодил или древний бегемот из туманного, далекого прошлого. Трудно было все разглядеть в сумерках, когда они оказались в лощине между утесами в месте, которое могло быть входом в пещеру. Небо было вечерне–синим, кое–где уже показались звезды, краем глаза можно было увидеть последние кроваво–красные лучи заходящего солнца. Уилл осмелился повернуть голову и увидел, что открывшийся перед ними вход в пещеру был широкой долиной, с полями в дымке, сквозь которую виднелись вдали стены города и высокая башня, черной иглой вонзающаяся в небо. Уилл знал, что чудовище рядом с ним не было динозавром. Он видел дым, выбивающийся из его ноздрей, дым, прозрачный и маслянистый, будто дым от чего–то медленно горящего. Сами ноздри были черными, как трубы древнего камина, но где–то в глубине этих впадин можно было заметить слегка тлеющий янтарный огонь. Уиллу стало понятно, что чудовище его не видит, — он был пойман в ловушку фантазии спящего разума. Однако ему было очень страшно от того, что огромный глаз василиска легко мог его рассмотреть.

Цоканье железных подков по камню, тяжелая поступь — эти звуки доносились до Уилла будто издалека, хотя на самом деле все происходило совсем рядом. Уилл увидел странные доспехи из какого–то непонятного металла, напоминающего броню носорога, поцарапанного во множестве сражений и не отражающего свет. Забрало рыцаря было поднято, и сквозь узкую щель виднелось лицо немолодого мужчины, задубевшее от прожитых лет, посеченное в битвах. Под тяжелыми веками сверкали пронзительные глаза. У рыцаря были легкое острое копье и тяжелый щит, настолько помятый, что невозможно было представить его первоначальные очертания.

За рыцарем двигалась пестрая ватага людей, кто–то был на лошади» кто–то шел пешком, все они были обвешаны самым разным оружием. Йомены, стрелки, крестьяне и разбойники наконец встали полукругом, в интуитивно выбранном порядке, достаточно близко, чтобы напутать, но и достаточно далеко, чтобы успеть убежать. На всех лицах было одинаков вое выражение: немного страха, немного храбрости, отчаянное упорство, смешанное, однако, еще с каким–то скрытым чувством, которое Уилл не смог сразу определить. «Чудовище просто зажарит их, — подумал он, забыв свой собственный страх, — только стрелы доберутся до него, если люди, конечно, успеют выстрелить». Они надеялись на свое оружие. И тогда Уилл понял и всю важность этого момента, и значительность этого места. Здесь негде было спрятаться, это было поле битвы, земля убийства. Люди, несмотря на всю их смелость, не были армией, и то, что таилось за странным выражением их лиц, что скрывало страх, было — любопытство.

То ли видя сон, то ли присутствуя при том, что произошло, Уилл запомнит это видение на всю оставшуюся жизнь: скрипучий звук разворачивающихся крыльев, улавливающих ветер, змеиные движения быстро распрямлявшихся колец шеи, шипенье воздуха, вылетающего из разинутой пасти. Войны скрючились за щитами и побросали свои копья, и в это мгновение дракон дохнул пламенем. Холмы окрасились красным светом. Уилл почувствовал жар, он знал, что горит, но боли не ощущал. Он увидел, как расплавились и покрылись пузырями горы, как в радиусе десяти ярдов сожгло всю растительность, поднявшуюся вверх черным пеплом. Уилл не понял, что случилось с войском, хотя кое–где еще были видны воины, которые прятались за своими щитами.

Но зато четко было видно копье, Брошенное с невероятной силой, оно пробило струю горячего воздуха, выдохнутого драконом, белого пламени,, но его заостренный конец оказался неповрежденным, он далее не разогрелся. Уилл точно видел тот черный осколок в. потоке пламени, рыло ясно, что наконечник сделан не из, камня, не из .металла, а из какого–то другого, более прочного материала. Копье рассекало воздух, пламя разделилось. Наконечник влетел прямо в пасть дракона, чудовище заглотило его.

Почти минуту ничего не происходило. Затем дракон вдохнул, втянув в себя и жар, и пламя с такой силой, что Уилл задрожал от внезапного холода. И теперь пламя пылало в теле монстра, пробегая по его венам, как жидкий огонь. Каждая чешуйка горела красным светом, светились каждый рог, каждый шип, каждый зубец. Дракон весь был пронизан огнем, его откинутая голова поднялась на изогнутой шее, крылья опустились, глаза наполнились кровью.

Сквозь изгибы груди Уилл мог видеть горящий уголь сердца дракона — темный, как рубин, пульсирующий и стучащий, как чудовищный барабан. Затем из пасти монстра вырвался столб пламени и устремился к звездам. Ему, казалось, не будет конца, но вот пламя иссякло, и дракон утонул во тьме. Столб света некоторое время еще висел высоко в небе, затем постепенно стал скручиваться и разбился на отдельные языки пламени, которые поплыли прочь, свиваясь, развиваясь, танцуя, словно змеи, тая в мерцании, которое поглотила небесная синева.

Сон тоже терял свою четкость, он постепенно перешел в сбивчивую ночную фантазию. «Дракон мертв», — сказал себе Уилл, стараясь не потерять нить мысли, хотя сон уходил все дальше и дальше, и облегчение смешалось с досадой, потому что в ярости, в разрушительной силе прошедшего сна было и своеобразное великолепие, которое уже никогда не повторится. Но в то время, как сон отступал, Уиллу показалось, будто он снова видит мифическую рептилию. Дракон еще раз поднялся черной тенью на фоне мириадов звезд, он рос и рос, пока его голова не закрыла луну, а крылья, размахнувшись, не спрятали за собой галактики. Но образ был уже очень нечетким, и его затянуло дымкой глубокого сна. Наутро сон оставался с Уиллом, он был еще живой, но впечатление от пролетевшей в его конце химеры на границе памяти затянулось паутиной.

Тебе снились сны? — спросил Уилл за завтраком у Гэйнор.

Пожалуй, да, — ответила она, — но все так смешалось. Я ничего не могу вспомнить как следует. А тебе?

Помолчав, он ответил:

—Да, — но не стал ничего объяснять. Миссис Уиклоу, занятая делами на кухне, внесла свою лепту в разговор.

—Не удивительно, что вам снятся сны, — заметила она, — коли здесь творятся такие дела. Раз случилась беда — жди ее снова. Да вот, прошлой ночью и мне приснился сон.

Что же в нем было? — стал допытываться Уилл.

Ферн будто собирается выйти замуж и примеряет наверху платье. До чего же хорошо она выглядела! Чудо, как хороша! Но тут вижу я жениха, да только это не Маркус Грег. А тот мужчина из галереи, ну, который тогда, давным–давно, пропал. Джейвьер Холт, вот как его звали. Ну, и что на это скажете?

Мне это не нравится, — быстро ответил Уилл. — Мне это совсем не нравится.

Триша все еще отсутствовала, занималась благотворительностью, и миссис Уиклоу нашла для себя спасение в домашней работе. Она атаковала пылесосом самые дальние углы дома. Уилл и Гэйнор, решив обсудить свои сны, ретировались в студию, куда по обычным дням домоправительница не допускалась. Уилл начал рисовать дракона — не такого, каким его рисуют в книжках для детей, не изящное, элегантное туловище, а только его голову с улыбкой крокодила, с грубой чешуей, пластинчатой, как раковины устриц, с выступами и наростами на лбу. Но когда он дошел до глаз, то смог нарисовать лишь их контуры.

Должно быть, он ужасен, — заглядывая через плечо Уилла, сказала Гэйнор.

Да, — скривился Уилл. — Ужасен, но великолепен. Потом страх забывается. Конечно, если бы я в самом деле оказался там, я был бы зажарен как сухарик. Однако мне непонятно, какое все это имеет отношение к Ферн. Если…

Может быть, Рэггинбоун поймет, — сказала Гэйнор, не заметив, как неуверенно прозвучало ее предположение.

Иногда Рэггинбоун знает ответы на некоторые вопросы, — сказал Уилл. — Только не дай себя одурачить его почтенной мудростью. Он первым признает, что его объяснения — лишь теория, а не факты. У нас есть ключ, и наша забота догадаться, что все это значит.

Я кое–что вспоминаю, — задумчиво произнесла Гэйнор. — Кое–что виденное мною в прошлом… только не помню — где. — Она покачала головой в некоторой растерянности, — Думаю, это была инкунабула. Я видела готические буквы… раскрашенные, заглавные. Это, должно быть, было во время работы — нет, не помню.