Димитрий, отпив шампанского, передернулся:

— Сладкий уксус! Полторы змеи им на закуску!

Де Сези снисходительно улыбнулся и спросил, чем недоволен рыцарь гор? Ростом не совсем точно перевел с грузинского пожелание Димитрия, и переводчик констатировал, что вино славной Шампани показалось грузину нежнее поцелуя гурии, на который он рассчитывает в далеком будущем. Сам же Ростом с удовольствием отпивал размеренными глотками искрящийся напиток и советовал Дато не пренебрегать странным угощением. Чокнувшись с де Сези, Моурави залпом осушил фужер за здоровье посла короля франков, направляющего его политику в верную сторону. Поражение шаха Аббаса укрепит Стамбул на двух рубежах: восточном и западном.

— Почему так торопится с войной посол? — поинтересовался Дато, сохраняя невозмутимый вид. — Не потому ли, что шах Аббас мешает французской торговле?

— Вы на пути к истине! Моему королю нужно поражение шаха Аббаса. Дружба России и Ирана не нравится его величеству. И потому: "Цетэрум цензэо, Картагинэм дэлендам эссэ![2], то есть: «В остальном полагаю, что Карфаген должен быть разрушен!» Но, насколько я понимаю, для этого Непобедимому надо спешить в Грузию. Плохая дорога — вам не помеха!..

— Посол ошибается! Недавним поражением в Грузии я обязан наполовину плохой дороге, размытой дождями и затерявшейся в тумане и тучах… И вот мгла не позволила мне найти правильный путь к сердцу народа… Ну, до этого тебе, посол, дела нет! Я против Дивана не пойду ни по плохой, ни по хорошей дороге…

Поездка от Пале-де-Франс до Мозаичного дворца казалась особенно длинной. «Барсы» не нарушали молчания. Завязывался новый узел политики, достаточно тугой. Было ясно, что за спиной де Сези действуют внушительные силы. Но ради каких целей?! Потворствуя чьим интересам?! И кто платит здесь за кровь?

— Будем, друзья, настороже! Не нравится мне противозаконная дружба гиены и лисицы. Сам бог повелел им быть в раздоре… Хозрев показывает нам нежную атласную подушку для сна, вышитую мелким бисером. Но бисерные цветы и птицы при тщательном осмотре оказываются янычарами и военными кораблями. Действительность не располагает ко сну. Вторгаясь, эти бисерные злодеи рубят чужой народ и палят из корабельных пушек, покрывая чужой берег дымом и огнем.

— Я почти то же самое думал, дорогой Георгий, но мы слишком много бодрствовали, чтобы предаться дреме, да еще на неудобных подушках.

— Дато прав. И я скажу такое: мы привыкли спать только на грузинских мутаках, особенно в логове гиены.

— Посол хитрит, дорога в Иран у нас с Турцией одна, но… цели разные. И лучше, чтобы друзья Хозрева об этом не догадывались.

— Полторы лягушки им на закуску! Пусть для себя стелют атлас. Наши грузинские мутаки способствуют не только отдыху, но и крепким думам.

Чуть покраснев, солнце клонилось к морю, откуда подул свежий ветерок. «Барсы» подъезжали к Мозаичным воротам.

«Барсы» вели счет дням. Поэтому они то вдвоем, то группою слонялись по Константинополю, особенно по торговым пристаням Босфора и по базарам. Разговоры с купцами приносили им чистую прибыль: познание стамбульского мира.

Привлекали внимание «барсов» и собиратели масал и знатоки ходиси — преданий. В кофейнях они внимательно слушали меддахов-подражателей, придающих своим притчам аромат арабских сказаний, и чужеземных путешественников, собирателей чудесных историй. После странствий они к «Тысяче и одной ночи» прибавляли тысячу и один день — описания невероятно опасных приключений, в которых они якобы являлись участниками или очевидцами, что давало им право восклицать в своих странах:

«О боже! О аллах! О Будда!»

«Что сподобил всевышний узреть очам моим!»

«Что в своем величии благосклонно представил моим глазам сеятель возвышенных чувств!»

«Что в своем милосердии разрешил лицезреть рабу седьмого неба!»

«О люди, выслушайте притчу о посланце из царства жизни!»

«О посланце из царства смерти!»

«О небесной деве, разбрасывающей цветы у подножия бронзового пророка!»

«О… выслушайте! Ибо многое должны запомнить и юноши и старцы!»

И соотечественники с благоговением, восхищением и изумлением внимали «Мудрости лжи» и «Невероятной правде»…

— Послушайте, «барсы», о чем кричит этот обманщик в чалме?

«Нет истины кроме истины! — надрывался сказитель. — Знайте, правоверные; ценность ковра и ценность жизни познается с изнанки!..»

«Барсы» торопливо вышли из кофейни.

Они хмуро вникали в суть турецкой пословицы: «Птица не пролетит, караван не пройдет, пустынны дороги Анатолии».

— Э-э, Ростом, так было, так есть, так будет!

— Ты о чем?

— О мудрости лжи.

— А ты забыл, Элизбар, как мы часами простаивали с открытым ртом и закрытыми от благоговения глазами на базарных площадях Носте, Тбилиси или Гори, слушая окруженных почетом носителей чудес?

— Все это хорошо, — вздохнул Матарс, — но сейчас нам нужно другое.

— Еще бы не другое! — с досадой сказал Пануш. — В Картли должны знать, что время освежающего дождя близится. А здесь базары кишат сказителями, а не купцами из Грузии.

— Почему бы Вардану Мудрому, любителю почета и уважения, не догадаться пригнать в «средоточие мира» караван?

— Караван? — Ростом пожал плечами. — Удостой, Элизбар, мой слух — с чем караван?

— Конечно, не с грузом улыбок или слез. Ну… скажем вежливо, с кизяками.

Внезапно Ростом остановился и стал разглядывать четки, висящие над синей дверью, за которой виднелась небольшая лавка. На пороге стоял турок, перебирающий алые бусы. Приятные черты лица придавали ему сходство с веселым ученым из сказки, а почти праздничная одежда выявляла его отношение к торговым будням, всегда таящим в себе возможность необычайных встреч и разговоров.

Перехватив взгляд Ростома, устремленный на турка, Элизбар шепнул:

— Я тоже его узнал. Он был на берегу Босфора в первый день нашего приезда.

— И держал эти же четки, похожие на раскаленные угольки. Сам не знаю почему, но запомнил это, как яркий сон.

— Уж не он ли прислал те четки, которым Георгий доверяет самые сокровенные мысли?

— Похоже, что именно он.

— Выходит, следует узнать причину такой щедрости.

— И заодно оплатить то удовольствие, которое доставляют Георгию семнадцать мудрых советников.

Купец продолжал спокойно наблюдать за «барсами». В глубине лавки поблескивали удивительные четки, словно глаза неведомых обитателей морских глубин. Странный товар на полках заинтересовал Элизбара, а позади его Пануш и Матарс силились рассмотреть содержимое лавки. Пануш, подтолкнув друга локтем, сказал по-грузински:

— Не иначе, как Элизбар возлюбленную обрел, подарок подбирает.

Турок приветливо улыбнулся:

— Видно, аллах по своей справедливости послал удачу чужеземцу, раз веселье искрится в ваших глазах.

— Э-э, ага купец, ты угадал, мы за удачей на базар пришли. Не торгуешь ли ты этим товаром?

— Торгую, ага… Имени твоего отца не знаю.

— И хорошо делаешь, ага купец, многое знать тоже не очень полезно. А если понравлюсь, зови Элизбаром.

Видно, воинская осанка, черная прядь, будто крылом пересекшая чуть покатый лоб Элизбара, орлиный взгляд, отражавший удаль, пришлись по душе купцу. Он сдержанно, но приветливо улыбнулся.

— А почем у тебя окка мелкой удачи? — берясь двумя руками за притолоку, осведомился Пануш.

— С мелочью, ага, овечий шайтан возится. Лучше спроси: почем окка крупной.

— Согласен, — вступил в разговор Матарс. — Почем окка крупной удачи, вмещающей в себе победу над врагом, судьбой и смертью?

— Аллах да будет тебе покровителем, эфенди! Похоже, что ты уже купил крупную удачу, ибо расплатился за нее глазом.

— О-о, ага, ты мудрец или шутник! Мы должны расплатиться за огонь и за лед. Не тот ли ты, кого разыскиваем? Имя его подобно янтарю четок. Жаль, твоего не знаем.