- Что вы, майор, какая такая медь? Вся, что была, - проходит по документам, у нас полный ажур. Ревизия? Нет проблем, хоть сейчас. А то, что этот жлоб армейский ворованное за бугор таскает, - его дела. Я об таких и ноги вытереть брезгую.

- Но ведь использовали? - Строкач с неудовольствием отметил, что Теличко держится невозмутимо, с насмешливым спокойствием.

- Мало ли какую рвань используют. Так какие ко мне претензии?

- После ревизии поговорим.

- И вы всерьез на это рассчитываете?

К сожалению, на результаты ревизии рассчитывать всерьез не приходилось. Но что еще оставалось майору?..

- Однако у вас и темпы! Неужели все за день успели перевесить? Теличко сиял. - И как успехи? Небось все силы на меня, злостного расхитителя, бросили? Не боитесь, что гидра преступности в другом месте голову поднимет?

- Поднимет - не поднимет, а из девятисот восьмидесяти килограммов меди, числящихся по документам, сорок - недостача.

- Ай-я-яй! Что же это я, бедный, буду делать? Не иначе - обокрали! В милицию, что ли, заявить? - театрально засокрушался Теличко. - Хотя, пожалуй, с этим я сам разберусь. Возмещу недостачу - сколько там? Ага, целых две тысячи рублей... Ради такой астрономической суммы и ручку-то в руки лень брать - с актом возиться. Слушайте, майор, чего вы вообще на меня взъелись? Что вы ищете? Медь ворованную - нет ее у меня. Я срок себе за пазухой не держу. Без меня на то дураков жадных хватает. Валюту? Так это только пацаны по загашникам доллары да золотишко скирдуют. В цивилизованном мире на то существуют банковские счета. Эх, Павел Михайлович! Скучно у нас здесь. Воровать тошно, а не воровать - нельзя. Кем мой сын здесь вырастет? Или нищим, или вором. Третьего не дано. Думаете, я не понимаю, что вы сейчас - как же, ведь из рук выскользнул! на хвост мне упадете, воровать не дадите. А платить чиновничьей швали все равно надо. И что дальше? В тюрьму я не вернусь, не хочу. Наверное, придется тикать от родных берез да елок. Жалко, но и там березы с елками водятся. И люди живут по-людски... Эх!... - махнул рукой Теличко и продолжил уже спокойнее: - И все-то вы прекрасно знаете - и то, что жена моя с сыном по путевке второй месяц по Германии... путешествуют. И должен вам сказать, весьма неплохо там себя чувствуют.

- А с чего, собственно, вы мне это рассказываете?

- А с того, что, может, до вас дойдет, что не туда вы роете. Девчонок мочить - не мой профиль, не было у меня для этого никакого мотива. А все остальное... Даже болван Скалдин сообразил, что "Дойче банк" - понадежнее, чем российский. Обратили внимание, что денег у него - кот наплакал? Вот и на мне не особенно разживетесь. Чего вы добились? Того, что деньги сами из страны удирают? Так какой дурак будет строить дом на гнилом фундаменте? Эх, поздновато я понял, что не видать мне загранпаспорта... За это, конечно, спасибо. Но я и другое понял: было бы у вас за что - давно бы вы меня выдернули... А, что я в конце концов, треплюсь - да без прикрытия ментов ни одно серьезное дело не обходится...

Сквозь слова проступал какой-то подтекст - и Строкач чувствовал это и догадывался, к чему на самом деле клонит Теличко. Догадываться догадывался, но и верить в это не хотелось, и нужно было найти этому подтверждение, если есть хотя бы ничтожный шанс, что сказанное - правда.

- Что еще за прикрытие? Давайте-ка, Николай Васильевич, потолкуем об этом в открытую.

Теличко усмехнулся, но глаза его остались мрачными.

- О чем толковать с человеком без паспорта?

- Заграничного, то есть? - осведомился Строкач.

- Само собой. Известно же: без бумажки ты букашка... Так вот, покуда я букашка, и с женой поддерживаю контакты по телефону, говорить нам не о чем.

Начальник отряда капитан Крымов за минувшие пару-тройку лет превратился в подполковника, начальника колонии общего режима. Мощный, широкий в плечах, он казался бы атлетом, если бы не смешно выпирающий тугой живот, из-за которого мундир сидел на нем всегда как бы с чужого плеча. Встретил он Строкача радушно, как старого приятеля, предложил кофе, бутерброды. Подполковник явно скучал здесь у себя на отшибе, и свежий собеседник для него был просто как дар небес, да и рассказчик из него был не последний - Крымов профессионально цепко схватывал детали и подробности.

- Помню я Засохина, как не помнить! Народу прошло через мои руки счету нет, а его помню. Это ведь они здесь срок по суду отбывают, а я бессрочный. Двадцать два года!.. Как при Сталине "четвертак", и все на общем режиме... А беспредел здесь творится похлеще, чем на строгом. Там по крайней мере какие-то свои законы соблюдают, и публика серьезная: попусту ни нож, ни слово в дело не пускают. А здесь - сплошь шантрапа. Срока "кошачьи" - год да три, вот они по-блатному и идут - с песней по жизни. Шизо да БУР - за награду. Конечно, многих мы обламываем, но до того они и пофорсить успевают. "Актив - за падло, отрицаловка - в авторитете".

- И вы так легко об этом говорите? Что-то не похожи вы на человека, который идет у блатных на поводу.

- Не похож, верно. Только не все от меня зависит. Мой контингент к оперу на вожжах не затащишь.

- Да... а места у вас здесь действительно тихие... Любопытно, а как Засохин смотрелся на фоне этих тихих мест?

- А никак. Существовал как бы параллельно. Педиками не пользовался. Парень молодой, но достаточно развитой. Он ведь школу окончил, так что и времени свободного у него было достаточно. Я надеюсь, вы не думаете, что мы тут их гоняем до изнурения. Ничего подобного. Режим, питание... Некоторые даже полнеют.

- А Засохин? - напомнил Строкач.

- Нет, вот он как раз не пополнел, да и вообще, я бы сказал, не изменился. Читал помногу, запоем. Я специально просматривал его библиотечную карточку. Там тебе и Достоевский, и Хомяков, Чаадаев и "Бхагавадгита", какие-то труды Рериха. Эти книги, кроме него, никто и в руки с полок не брал. Библиотекарь удивлялась: он, представляете, религией интересовался. Тогда это было под запретом, и я насторожился - сигнал все-таки, хотя и тогда считал, что пусть лучше молятся, чем предаются "суровой мужской любви". А потом думаю - черт с ним, пусть себе верует. И шпана здешняя - у них принято, они могут за любую странность "юбку надеть", - а вот отступились. Засохин поначалу некрепкий парень был, но здесь спортом занялся, мускулы накачал...

- А говорите - не изменился.

- Нет, конечно, окреп. Жилистый парень, мускулистый, но драк избегал. Хотя было, было... Один раз его просто спровоцировали, какой-то полублатной. Но Засохин был прав и не отступил, а потом конфликт сам собою угас. Я иной раз поражался - почему его не трогают. Думаю, все-таки его считали не совсем нормальным. Ясное дело - если человек на каждом углу треплется о духовной жизни и загробном мире, куда дальше?.. Я еще было подумал - смотри, Крымов, у тебя под носом секту создают, посулил ему "трюм", мозги остудить, он немного притих. Потом говорит - "взгляды сменил". А вот о преступлении своем никогда не заговаривал. Даже странно: "козырная" статья - тяжкие телесные со смертельным исходом. За такое уважают, с чего ему было таиться? Потом я решил, что он стыдится - как же так, проповедует одно, а сам человека угробил. Значит, все вранье? Таких тоже не любят, но это те, которые с понятием. А сейчас что, одна мелкая сволочь, ничего не смыслят: наколют на себя картинок что твоя Третьяковка, а и не знают, какая татуировка что означает. Кстати, Засохин и точки себе не дал наколоть. Странный парень, но что-то в нем было, жаль если опять с ним что-то вышло... А тогда, коли б не эта его религиозная дурь, точно выставил бы его отсюда условно-досрочно.

Октябрина Владленовна Скалдина смотрела на разор и столпотворение в своем доме вполне безучастно. Она сидела, расплывшись рыхлым киселем в старом кресле, разглядывая Строкача и понятых так, как если бы они были полупрозрачными фантомами ее собственного воображения.

Между тем понятые поначалу робко, а потом со все более явным недоумением переглядывались между собой. Ни их жадному любопытству, ни любопытству тех, кто пришел сюда по долгу службы, насытиться в этой квартире было нечем. Строкач, впрочем, на иное и не рассчитывал, полагая, что майор Скалдин действительно последовал примеру более дальновидных собратьев, и его "трудовые накопления" хранятся не в глиняном горшке в печной трубе, а на счету в банке одного из сопредельных государств. И уж наверняка номер счета не известен прямолинейной Октябрине Владленовне.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: