Взяв тот же немецкий молоток, он начал исследовать поверхность стены. Оказалось, что деревянной она была лишь на небольшом участке своего четырехметрового протяжения. Во всех остальных местах на удары молотка в комнате отзывался тот же самый кирпич, что и в коридоре. Обратной стороной молотка, выполненной в виде гвоздодера, Игорь стал очищать стену от штукатурки, покрытой многократным наслоением извести. Вскоре он обнаружил те места, где кирпичная кладка сменялась широкой доской, вмурованной в эту стену. После некоторых усилий Игорю удалось поддеть край этой доски гвоздодером и, используя в качестве рычага рукоять молотка, вырвать из стены деревянную вставку. Вырванная доска, поднимая столб пыли, рухнула на пол с таким грохотом, что соседка с нижнего этажа, и без того недовольная тем, что тихую бабушку сменил малолетний любитель тяжелого рока, застучала по трубе батареи центрального отопления.

Перед глазами Игоря предстал тайник, который, судя по его содержимому, был, без сомнения, сделан еще при немцах. Посреди образованной в стене ниши висел черный мундир. Две молниевидные руны "зигель" на правой петлице этого мундира указывали, что его обладатель служил в СС, а четыре белых квадрата, расположенные по углам левой петлицы, свидетельствовали о том, что этот эсэсовец имел чин штурмбанфюрера, что в переводе на общевойсковые звания соответствовало чину майора. На ремне поверх мундира висел кортик с серебряной рукояткой, украшенной дубовыми листьями.

На полу же ниши стоял кожаный чемодан. В чемодане обнаружились всего три вещи. В маленьком футляре лежал перстень в виде черепа, выполненный, как и рукоятка кортика, из серебра. Кроме футляра с перстнем, в этом чемодане находился альбом с семейными фотографиями, на которых в разных ракурсах был изображен тот самый эсэсовский офицер и члены его семьи. Помимо этого обнаружился в этом чемодане предмет, назначение которого Игорю было непонятно. Он представлял собой два обломка наконечника древнего копья, соединенные между собой золотой муфтой и опутанные медными, серебряными и золотыми нитями, между которыми был вплетен длинный железный гвоздь. Последняя находка и стала началом всему тому странному и необычному, что будет описано ниже.

***

В самом начале ХХ столетия жил в Петербурге чиновник Вольдемар Афанасьевич Пчелкин. Имел он чин титулярного советника и служил в одном департаменте. Жил он на казенное жалование, да на скромный доход с имения, дарованного за службу его покойному батюшке еще государем Николаем Павловичем.

Службой своею был он весьма доволен, да и у начальства был на хорошем счету. Ранее служил он в одном полку армейской кавалерии, но пять лет назад, будучи в чине поручика, перешел он с военной службы на статскую, а через три года поднялся с коллежского секретаря до титулярного советника. Еще два года оставалось ему терпеть до производства в коллежские асессоры, что позволило бы ему стать столоначальником. А к выходу в отставку, которую он планировал на свое сорокалетие, надеялся он стать надворным советником, что дало бы ему приличную пенсию и возможность выгодно жениться на благопристойной девице, чтобы жить частной жизнью в своем имении.

Вольдемар был четвертым ребенком в семье действительного статского советника Афанасия Сергеевича Пчелкина и стал единственным из своих троих братьев и двух сестер, кто дожил до совершеннолетия. Матушка его была моложе отца на тридцать один год, и, прожив в браке 11 лет, умерла в тридцатилетнем возрасте. Смерть супруги подкосила здоровье отца, и, четырнадцать лет спустя, он скончался от горя в семидесятипятилетнем возрасте.

Жизнь титулярного советника Пчелкина проходила размеренно, но не скучно.

Как и все его сослуживцы, любил он шастать по кабакам, но знал меру, и от полиции ему неприятностей не выходило. Штосом, однако же, в отличие от большинства однокашников, Пчелкин не увлекался, помня заветы покойного батюшки, коему эта игра в молодости едва не стоила удачной карьеры.

В дамах Вольдемар тоже знал толк и иногда позволял себе потратить изрядную часть жалования на скромный подарок какой-нибудь заезжей актрисе. Но дамами был он любим не только за это. Внешность у Вольдемара, надо сказать, была далеко не отвратная. Фигуру он имел стройную и при росте в два аршина и восемь вершков весил он всего четыре пуда и двадцать пять фунтов. Одет Вольдемар был всегда с иголочки, носил не мещанский котелок, а дорогой цилиндр. Стрижку же и усы, закрученные концами кверху, делал всегда он по самой последней моде.

Но не только дамы и кабаки занимали досуг Вольдемара Пчелкина. Был он, кроме того, страстным книгочеем. По молодости лет зачитывался он приключения Рокамболя, потом стал увлекаться книгами Жюля Верна.

Но однажды попалась ему на глаза книжонка молодого писателя с берегов Туманного Альбиона. Звали этого писателя Герберт Джордж Уэллс. Книжка же его называлась "Машина времени". В ней этот англичанин писал о том, как один инженер изобрел машину, на которой отправился в предалекое будущее.

С тех пор Вольдемаром овладела навязчивая мечта попасть непременно в грядущее, и, посмотрев, как обстоят там дела, вернуться назад. Но не только праздное любопытство влекло Вольдемара в неизведанную даль времен. Хотелось ему попасть лет на двадцать вперед, чтобы потом, прочтя "Биржевые Ведомости", благополучно вернуться обратно в свое настоящее и скупить акции тех компаний, которые ныне дешевы, а по прошествии лет будут в великом фаворе. Еще лучше было бы попасть вперед лет на сто, прийти в тогдашнюю библиотеку и выписать результаты торгов за весь век, чтобы в будущем ни его детей, ни его внуков не одолел финансовый крах даже в том случае, если объявится в мире новый Наполеон или какие-нибудь социалисты взорвут целиком Зимний Дворец, как это уже пытались однажды сделать в восьмидесятом.

И хотя мечта была явно несбыточной, стал титулярный советник Пчелкин просить выдавать ему жалование не бумажными ассигнациями, а золотыми пятерками, червонцами, империалами и полуимпериалами. Кассир в департаменте, конечно же, удивлялся, но был, тем не менее, рад, что этот престранный Пчелкин вместо удобных в хранении ассигнаций берет тяжелые золотые монеты, от которых отказываются даже внетабельные канцеляристы, получающие по тридцать семь рулей двадцать четыре с половиной копейки в месяц.

Пчелкин, однако, хорошо помнил Высочайший указ от 3 января 1897 года, когда бумажные деньги в одночасье подешевели на треть своего прежнего номинала. Батюшка же его, Афанасий Сергеевич, службу свою начинал в министерстве финансов под начальством графа Егора Францевича Канкрина как раз в те годы, когда три с полтиной ассигнациями меняли на один серебряный целковый. Поэтому Вольдемар рассуждал так: кредитные билеты могут с течением времени обесцениться, их могут поменять на деньги нового образца, а золото всегда останется золотом при любом государе и при любом министре финансов.

Однажды Вольдемар в компании своих шапочных приятелей обмывал по обыкновению очередное жалование. Бросая на ходу пятак в услужливую руку пожилого швейцара, он вышел навеселе из дверей ресторана. Когда приглашал он сам, празднование происходило обычно в трактире при гостинице "Лондон", рядом с его домом, но сегодня приглашали приятели, и место выбирали они. Всем был хорош ресторан. Но от дома он был далековато. Обычно в мгновение ока всякого, кто выходил из питейного заведения, окружало полдюжины извозчиков, дежуривших тут же:

"Куды ехать, барин? Вмиг домчим в любой околоток", - кричали они наперебой.

Однако сегодня извозчиков почему-то не было. То ли вышел он слишком поздно, то ли в Мариинском был аншлаг, и вся извозчичья братия направилась к театру развозить по домам выходящую с балета публику.

Так или иначе, пришлось Пчелкину ступать на своих двоих, ускоряя шаг и опасаясь, что он не успеет добраться до Невы к разводу мостов.

Идя быстрым шагом, Вольдемар на ходу сочинял какую-то песню, напевая ее в такт ударов тросточки по камням брусчатки.