- Ладно, - сказал я с облегчением, - сейчас схожу.
Забрал у нее презервативы и вышел. На ветке за окном угрюмо требовала свою бутылку горлица.
* * *
Вода была прохладной. Я заставил себя отплавать свои четыре км, потом вылез на мокрый песок и растерся шершавым полотенцем. Над морем плавали волокна тумана. У горизонта над полосой тумана, тянулась цепочка птиц - кажется, диких гусей. Они-то могут лететь, куда хотят - на всякие границы им наплевать!
Потом я подумал, что на самом деле мне надо бы плавать не вдоль берега, а в открытое море - совсем другое ощущение. Но на меня тут же начнут орать с патрульной вышки. Они на всех орут. "Мужчина, заплывший за буйки, немедленно вернитесь обратно". И потом, как же я буду мерить километры?
Я поднялся наверх, миновав плакат "Правила поведения на воде" и черную табличку, на которой мелом были выведены цифры - температура воды и воздуха. Может... просто остаться здесь, устроиться на водную станцию, измерять температуру, следить, чтобы другие не заплывали за буйки?
Книжный магазин на Базарной открывался в девять. Я успел заскочить туда по дороге на работу.
Покровский пришел в пять - я уже запирал окна на шпингалеты.
- Сегодня короткий день.
Он ответил:
- Я не надолго. Просто хотел взять книгу.
Вид у него был какой-то пришибленный, скучный, словно его побило молью.
- Какую-нибудь классику, да?
Он помялся. Потом сказал:
- Хватит с меня этой классики. Лучше фантастику. Там ведь все равно все выдумка, верно? И если что-нибудь изменится... Кто заметит, сколько ног на самом деле было у инопланетного чудовища?
Я сказал:
- Я был в книжном. У них есть этот ваш "Вертер". Новое издание, прошлого года. Я посмотрел.
- Ну и что? - быстро спросил он.
- Черный. Ну и что? Может, всегда был черный? Кто помнит?
- Вот именно, - согласился он, - я об этом и говорю, - он помялся, - простите, но... тот Толстой? Можно посмотреть еще раз?
- Так мы вчера смотрели...
- Это же каких-нибудь пять минут!
Я пожал плечами и поплелся к стеллажу с намалеванной на картоне буквой "Т". Третий том "Войны и мира", понятное дело, стоял на месте, - редкий ученик добирался до середины эпопеи.
- Вот он, ваш Толстой.
- Посмотрите вы, ладно?
- "Наташа..." - начал я, поскольку том сам собой раскрылся на триста девяносто пятой странице, - " ... касательно личности их раненого спутника, тогда как Соня...". Это не та книга. Вы ее подменили, да?
- Нет, - уныло сказал он, - просто это распространяется все дальше. Как инфекция. Так я и думал.
- Скажите, - спросил я, - а вы газеты читать не пробовали?
Он прикусил губу, и я понял, что попал в точку.
Вот почему они им заинтересовались. Из-за газет. Ведь если...
- Я, наверное, вообще не буду читать, - быстро сказал он.
- Вы думаете, если вы прочтете газету, и там... если везде будет написано, что...
Что границы открыты, никто не спрашивает никаких справок, и мне не надо...
Что я никогда, никогда не лежал в психушке.
Что меня любит Лиля.
Не сложись все так, как сложилось, не прищучь они профессора Литвинова, не разгони кружок... Приходил человек в сером, вел долгие разговоры, смотрел укоризненно... Что я тогда ему сказал? О ком?
Не помню.
И я сказал хриплым шепотом:
- Если это правда... а вдруг... вы можете сделать так, чтобы все это... ну, это, вы понимаете? было лучше?
* * *
- Я не могу по заказу, - упирался он, - это как-то само... просто возникает в голове, и все.
- А если представить поярче...
- Что?
- Ну, Наполеон отменил крепостное право, просто росчерком пера, взял и отменил, и крестьяне взяли вилы и... Нет, не то. Опять получается то же самое... Или вот...
- Вы знаете, - сказал он, - это мне приходило в голову. Но это как-то слишком глобально. Я не... не умею думать общими понятиями. Не представляю их. Только что-то частное, детали, подробности. Это да...
- Подробности, - я задумался, - вот вы говорили, что подробности тоже могут...
Мы сидели в кафе "Росинка" над морем и пили пиво. Немолодая, лет тридцати, женщина за стойкой нарезала бутерброды. Сквозь нейлоновую блузку проглядывал бюстгальтер, лишь чуть прикрывавший темные круги вокруг сосков. Я отвернулся.
Он сказал:
- Я думал, только сумасшедший мне поверит.
Я молчал, чувствуя, что краска заливает мне шею, щеки, виски. Потом с трудом выговорил, потому что молчание уже было просто невыносимым:
- Это был просто нервный срыв...
- Ах, вот оно что... - он неловко покрутил головой, - это вы потому бросили институт?
- Да, - сказал я, - да, отчасти. У нас был студенческий кружок, и они...
- А! - он понял. Люди его возраста такие вещи понимали быстро.
- Так вы попробуете?
- Ну что же я могу сделать? - он снял очки и как все близорукие люди сразу приобрел беспомощный вид, - ведь даже если что-то и меняется, то трудно предугадать, как и что именно! Кстати, теоретически уже должны быть какие-то изменения, разве нет? Если "Юный Вертер" и Наташа с Соней...
Буфетчица подошла к нашему столику, и я заказал еще "Жигулевского".
- Вроде, никаких. Но я все равно завтра что-нибудь вам подберу... такое... Просто, чтобы... ну, проверить, а вдруг? Понимаете?
- Да, - вздохнул он, - понимаю. Только завтра я не могу. Работа.
- Ну после работы? На этом самом месте.
Он надел очки, опять снял их, протер, снова надел.
- На этом самом месте, - сказал он. - Хорошо.
* * *
- И оказалось, что эта та самая бабка, которую я обложила в трамвае, прикинь? - оказывается, она тем временем что-то рассказывала, оживленно размахивая свободной рукой. - И она нам все баллы скостила... Ты что, не слушаешь?
Винный отдел в продуктовом еще не успел закрыться, и мы купили пыльную бутылку шампанского "Юбилейное". На берегу уже никого не было; мы устроились под скалой, похожей на спящего тюленя. Шампанское показалось мне совсем невкусным, я подумал, что представлял себе все как-то иначе.
- Почему, слушаю. Вам дали третье место.
- Ну, да, из-за той заразы. Ну откуда я знала, что она член комиссии?
Тем временем она взяла мою руку и положила ее себе... ну, в общем, на ней даже не было трусиков.
Я подумал - какого черта, она сама хочет! И тут луч света ударил мне по глазам.
- Оп-па! - сказала Лиля.
Камни на песке отбрасывали синие движущиеся тени и среди этих теней стояли две фигуры с автоматами.
- И что это мы делаем в пограничной зоне после десяти вечера? - лениво спросил один.
- Понятно, что, - сказала Лиля и одернула платье.
- Тоже мне, нашли место, - кисло сказал пограничник, - ну пошли, что ли?
- Мы ничего не нарушали, сержант, - оправдывался я, - мы только...
Пограничник тем временем разглядывал мой паспорт.
- Караванов Альберт Викторович, - сказал он, - понятно. А вам известно, что пребывание после десяти в пограничной зоне карается пятнадцатью сутками исправительно-трудовых работ?
- С каких это пор?
- Согласно указу семьдесят семь бэ. Так что пошли, гражданин Караванов Альберт Викторович.
Его напарник что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул. Потом подтолкнул меня в бок стволом автомата.
- Двигай.
Его напарник и Лиля продолжали стоять на песке. Мне показалось, он положил руку ей на бедро.
- Почему вы... Послушайте, либо я пойду вместе с девушкой, либо...
- Какая девушка? - лениво сказал пограничник, - не было никакой девушки. Двигай, гад, а то пристрелю. При попытке к бегству.
Прожектор чертил в небе светящимся пальцем огненную дугу. Она обежала горизонт, тронула холодным пламенем кромку воды, по песку вновь побежали тени. Я оглянулся. Там, сзади, на берегу уже никого не было.
На миг я увидел дирижабль. Он висел в темном небе, точно разбухшая мертвая рыба.