- Я потерял твою монету, - сказал он.

- Нет, она здесь, - возразила она и улыбнулась своей особенной, такой знакомой улыбкой. - Я горжусь тобой, Ивард.

И вдруг он понял: на самом деле она далеко-далеко от него, пусть даже ему кажется, что она сейчас рядом, и что, называя его по имени, она имеет в виду его всего - каким он был, стал и будет потом. Та часть его, что была синим огнем, ясно понимала это, поскольку память ее простиралась назад во времени намного дальше, чем его собственная; но для той части его, что оставалась совсем еще юным, смертельно усталым пареньком, это было слишком, и чернота, просочившись сквозь синий огонь клубами дыма, окутала его покоем и унесла прочь от ее улыбки.

30

Осри не отходил от отца, глядя на него со все большим беспокойством. Он видел, как маленькая женщина разговаривает с остальными - сначала с Вийей, которая резко повернулась и вышла. Осри смотрел ей вслед не без зависти: жаль, что не он первый додумался до этого. Потом она обратилась к Брендону, и Осри ощутил легкую иронию по поводу собственного раздражения из-за такого вопиющего нарушения придворных приличий.

- Интересно, долго ли нам придется торчать здесь, - пробормотал он себе под нос, не уверенный, насколько хорошо передаются звуки в этом высоком сводчатом зале.

Отец его не ответил, и Осри нервно оглянулся в приступе иррационального страха. Себастьян напряженно смотрел в сторону алтаря. Осри повернулся проследить его взгляд - как раз вовремя, чтобы увидеть Иварда; запрокинув голову, тот отшатнулся от стола, сделал шаг вниз по ступенькам и упал на каменный пол.

- Телос! - поперхнулся он. - Что случилось?

- Полагаю, он пил, - странно отсутствующим голосом ответил Омилов. - Я видел его только со спины.

- Что ж, я сказал бы, что пить или есть что-то здесь значит напрашиваться на какую-нибудь галлюциногенную дрянь. Как иначе они наводят на людей свои знаменитые кошмары?

Омилов не ответил. Осри увидел, что тот даже не слышал его, глядя на склонившегося над Ивардом одного из сопровождавших их солдат. Осри раздраженно вспыхнул, но промолчал. Из тени в углу помещения появились и направились к ним две фигуры в темных рясах. Морпех и монахи обменялись несколькими фразами, но тут Ивард пошевелился.

Себастьян вздохнул с облегчением, когда мальчишка сел, запрокинув лицо к балкону, с которого доносилась органная музыка.

- Ты о чем, сын? - встрепенулся Себастьян.

- Я говорил, - Осри чуть возвысил голос, - что нам не стоит здесь ничего есть или пить.

- Разумеется, мы травим людей, - послышался у него из-за спины смеющийся женский голос.

Оба резко обернулись. Осри почувствовал, как вспыхнуло его лицо.

- Мы травим их зельем, от которого они превращаются в статуи, которыми мы украшаем наши сады. А на их место мы посылаем клонированные копии, выращенные из хищных грибов, - Маленькая женщина в рясе со множеством пуговиц улыбалась, и в глазах ее играли озорные искры. - Это была совершенно потрясающая история. Я видела ее на каком-то приключенческом чипе, когда была маленькой.

Себастьян рассмеялся, и Осри снова испытал знакомую злость - как в детстве, когда отец находил такими забавными глупые шутки Брендона и Галена.

- Зачем нас привели сюда?

Его голос звучал чуть громче и грубее, чем он хотел, но женщина только чуть приподняла руки.

- Я не знаю, - ответила она. - Я надеялась, это вы мне скажете.

Осри раздраженно вздохнул.

- Я беспокоюсь за Иварда, - быстро произнес Себастьян, отвлекая внимание на себя. - Если мы как можно быстрее не доставим его на Арес для лечения...

Женщина улыбнулась.

- Я не думаю, чтобы эта задержка в пути плохо сказалась на нем. Но мы присмотрим за ним.

Осри ощутил укол иронии. Должно быть, это отразилось на его лице, так как женщина вопросительно посмотрела на него.

- Мы вылетели на Арес несколько недель назад, - пояснил он. - И все последовавшие за этим кошмары приводили к задержкам - не по нашей воле. Просто это - еще одна.

Женщина улыбнулась, но смотрела уже не на него, а на его отца.

Себастьян покачал головой.

- Если что-то здесь поможет мальчику, я буду считать, что эта задержка стоит затраченного на нее времени.

Это был вполне дипломатичный ответ, высказанный миролюбивым тоном. Женщина кивнула им обоим и пошла к лестнице на балкон с органом.

Себастьян снова вздохнул, потом перевел взгляд на одну из украшавших стены высоких фресок.

- Некоторые из лучших художников Панархии постарались здесь на славу, - пробормотал он. - Жаль было бы терять возможность ознакомиться с их работой.

Осри кивнул, стараясь совладать с глодавшей его злостью. Он понял, что это еще один миролюбивый жест, на этот раз в его адрес. Что ж, правда, лучше заняться чем-нибудь разумным и познавательным. Поэтому, хоть Осри и не отличался особым интересом к искусству, тем более религиозному, он послушно пошел за отцом вдоль стены храма, рассматривая фрески, мозаики и изваяния.

И как ни странно, некоторые из них начали привлекать его внимание. Уже одно то мастерство, с которым художники какими-то несколькими мазками синтетической краски заставляли фигуры жить, дышать и двигаться в трех измерениях, заслуживало восхищения. И потом, ему нравилось, как свет и тени в этом зале сообщали этим фигурам мощь и величие.

Он пошел бы и дальше, но отец его задержался, внимательно глядя на изображение темного леса, на фоне которого мужчина в древнем одеянии стоял перед каким-то зверем. Осри подошел к нему и услышал, как тот читает вполголоса подпись с таблички на раме картины. Слов он не разобрал.

- Что это, папа? - спросил Осри.

Отец снова покачал головой, будто что-то причиняло ему боль, но не ответил. Осри пошел дальше, стараясь извлечь как можно больше из этой невольной задержки, но что-то в одной из картин привлекло его внимание. Он обернулся, чтобы отпустить реплику, и только тут заметил, что отец исчез.

Осри вытянул шею, пытаясь заглянуть в темневшие там л тут альковы, потом огляделся по сторонам. Странное дело, он не увидел вообще никого, даже конвоиров-морпехов. Он повернулся и двинулся назад, однако какое-то мерцание на самом краю поля зрения заставило его, вздрогнув, повернуть голову. Плечи свело предчувствием. Он увидел мерцающие над чистым полем звезды и зажмурился. Голова закружилась; на мгновение картина, перед которой он стоял, показалась ему настоящим пейзажем.