При одной мысли о ней штаны вдруг сделались тесны Андерику; воспоминание о её податливости затуманило взгляд до того момента, когда корабль вздрогнул, входя в скачок.

Омилов долго еще сидел так, глядя на портрет.

Настольная лампа отреагировала на его неподвижность и погасла, и он вздремнул ненадолго, но ночь тянулась слишком долго, а сумятица в мыслях одолевала даже эффект от сон-чая. Когда он проснулся, Килелис клонилась уже к холмам на западе. В её призрачном свете статуи на лужайке перед окном казались почти живыми,

Он встал и потянулся; лампа послушно вспыхнула, и он увидел в окне собственное отражение, заслонившее мир снаружи. Он пригляделся к нему: высокий, чуть сутулящийся, хотя лицо и не такое уж старое, черные с проседью волосы гладко зачесаны, и в довершение всего большие, мясистые уши, фамильная черта Омиловых, прослеживающаяся во всех поколениях, о которых остались хоть какие-то свидетельства. Настольная лампа освещала его лицо снизу, отбрасывая на лоб длинные тени, что придавало ему зловещий вид. Даже затаившаяся в уголках губ улыбка казалась недоброй. Он отвернулся, плотнее запахивая халат. Может, свежий воздух на террасе развеет немного его невеселые мысли...

Выходя на террасу, он задержался в дверях, чтобы обмануть электронику - ему не хотелось, чтобы свет зажигался - и с удивлением заметил, что кто-то уже проделал ту же операцию раньше. Омилов осторожно открыл дверь и увидел стоявшую у перил мужскую фигуру.

Шлепанцы его негромко шаркали по каменному полу, предупреждая неизвестного о его появлении. Подойдя ближе, он узнал профиль Брендона тот стоял и молча смотрел на звезды.

Молодой человек не обернулся на звук его шагов, и они постояли немного молча. Ночной воздух был свеж; легкий ветерок коснулся щеки Омилова, и он плотнее запахнул халат.

Так, в молчании, они постояли еще несколько минут, и Омилов решил наконец нарушить тишину.

- Ты сказал, Брендон, что улетел еще до ритуала. Я должен спросить тебя, почему. - Он поколебался немного, потом заговорил снова. - Было бы лучше, если б я узнал правду прежде, чем появятся гонцы от твоей семьи, чтобы выпытывать её у нас всех.

Брендон резко повернулся лицом к нему.

- Никто не знает, что я здесь, - сказал он. - Мы прибыли сюда как два частных лица с одного из орбитальных поселений - за этим проследил Деральце. И мы очень скоро улетим - это если вы боитесь, что Семион смог выследить нас.

Омилов кивнул и раскрыл рот, но Брендон опередил его.

- Себастьян! - произнес он, отойдя от перил. - Сколько лет вы знакомы с моим отцом?

Омилов не понял, что крылось за этим вопросом: ответ на него был хорошо известен Брендону.

- Почти тридцать пять лет, - задумчиво ответил он. - Я работал тогда в отделе ксеноархеологии Совета Внешних Сношений. Мы встретились при довольно необычных обстоятельствах на планете за пределами Тысячи Солнц.

- Вы никогда раньше не рассказывали об этом. Омилов усмехнулся.

- Ты был на редкость настырным мальчишкой. Лучшим способом избежать твоих вопросов было сделать так, чтобы ты вообще не знал, о чем спрашивать. - Голос его погрустнел. - Но по крайней мере от этого знания тебя не убудет: планета действительно была безымянной, и никогда не получит имени. Она объявлена под карантином нулевого класса - заходящие в систему суда уничтожаются без предупреждения. Одно время казалось, что жизнь на её поверхности лучше просто испепелить, и, если о ней станет известно, так и случится. Все это находится под личным контролем Панарха.

Последовала долгая пауза. Где-то вдалеке кричала ночная ящерица, и это походило на женский плач, внося грустную нотку в торжествующий лягушачий хор. Когда Брендон заговорил снова, голос его звучал задумчиво.

- Когда я рос, вы были одним из самых близких его друзей. Я помню, как менялся он, когда вы оставались вдвоем, - совсем другой, чем в окружении придворных.

- Другой, - вздохнул Омилов то ли утвердительно, то ли вопросительно.

Брендон чуть улыбнулся.

- Я ведь жил у вас после того, как мою мать убили. - Голос его не дрогнул, но Омилов заметил, как судорожно стиснулись его пальцы на мраморной балюстраде.

- Ты знаешь почему, - сказал Омилов, тщательно взвешивая слова. - Мне казалось, мы с тобой достаточно часто обсуждали опасности тех лет.

Брендон жестом выразил согласие.

- Мои настырные вопросы... но вы ведь всегда отвечали на них, разве нет? - Он усмехнулся. - Собственно, потому я и прилетел сюда, прежде чем... - Он пожал плечами и вдруг резко повернулся к Омилову: - Себастьян, когда вы бросили Артелион... ушли в отставку десять лет назад, ваша карьера была в расцвете. Вы могли бы получить место в Геральдическом Совете - рыцарское звание считается ступенькой к этому, так ведь? К вам прислушивался мой отец, у вас были влиятельные друзья в Совете и в Магистериуме; множество людей посвящают всю жизнь тому, чтобы достичь этого. Вы могли бы даже войти в Высший Совет. Но вы предпочли уйти.

Омилов отвечал осторожно - и на этот вопрос, и на те, что остались невысказанными.

- Наверняка ты слышал от своего отца, скорее всего не раз, что править Тысячей Солнц не под силу никому.

- "Правитель Вселенной - правитель ничей; власть над мирами держит крепче цепей..." - процитировал Брендон.

- Твой отец живет с этим и страдает от этого. Подобно любому из сорока шести его предшественников, ему приходится опираться на других людей, на тысячи других людей, в большинстве своем незнакомых, судить о которых он может лишь понаслышке. - Омилов обнаружил, что расхаживает взад и вперед, сложив руки на животе и выставив пальцы - привычка, хорошо знакомая всем его студентам. Он опустил руки. - И подобно всем своим предшественникам, он допускает иногда ошибки.

Он покачал головой.

- Я пытался предостеречь его насчет близкого ему человека, не заслуживавшего, по моему мнению, такого доверия. Он не стал, не захотел меня слушать: самое замечательное качество твоего отца - его верность. А я не мог не говорить ему правды, пусть и в ущерб нашей с ним дружбе. Ну и в конце концов... - Омилов поколебался, но только мгновение. - В конце концов был уничтожен преданный и талантливый человек, а я ничего не смог сделать, чтобы помешать этому, хотя происходило все у меня на глазах. После этого я понял, что не могу больше оставаться на Артелионе.