Хан задумчиво разглядывал выстроившихся перед ним одиннадцать мужчин. Эти люди были его джил-хана. Кхури-Хан был разделен на одиннадцать районов, называемых джил. В каждом был начальник стражи, джил-хана. Несмотря на умеренную температуру в комнате, с них струился пот.

Позволив молчанию продлиться достаточно долго, Сахим-Хан, наконец, заговорил. Его тон был невозмутимо деловым; в отличие от выражения темных глаз.

«Каждый день вы сообщаете, что на улицах моего города спокойно. И все же, принцесса лэддэд была атакована наемными убийцами у дверей одного из наших святейших храмов. Кем были нападавшие?»

Старейший из капитанов стражи, как и Хан, из племени Кхур, ответил: «Могущественный, они были последователями Торгана».

«Отсюда, из города?» — Сахим повысил голос.

«Нет, Великий Хан. Те двое убитых были кочевниками».

Хан хрюкнул.

По крайней мере, осмелившиеся бросить вызов его власти наемные убийцы не были местными. Кочевники — другое дело. Никто не мог предсказать, что выкинут странники пустыни.

«У лэддэд есть мое разрешение на присутствие здесь, и они удостоены чести находиться под моей защитой. Почему на них напали?»

«Могущественный, нам сказали», — капитан сделал четкий акцент на последнем слове, чтобы повелитель знал, что это — не его собственное мнение, — «что сыны Кровавого Стервятника сошли с ума от вида столь многого числа чужеземцев в нашем городе».

«Мне решать, кому рады в Кхури-Хане. Только мне!» — бесстрастно заявил Сахим.

Он встал и принялся медленно вышагивать по помосту. Даже сквозь толстый ковер и подошвы своих тяжелых пурпурных башмаков он ощущал борозды в камне, оставленные когтями великой драконицы. Сахим находил это ощущение скорее успокаивающим, чем раздражающим. Грозный зверь по имени Малис был мертв, а он, Сахим Закка-Кхур, стоял на месте этого чудовища.

В свете факелов его искаженная тень дрожала на гобеленах, украшавших толстые стены цитадели. Свет также блестел на вышитом на его мантии рисунке: двух стоящих на задних лапах золотых драконах, эмблеме его рода, смотрящих друг на друга на широкой груди Сахим-Хана. Рисунок поднялся и опал, когда он остановился, тяжело дыша, задумавшись в тишине. Это беспокоило его чиновников. Кричащий Хан расходовал свою желчь. Молчащий Хан копил ее для будущего взрыва.

Наконец он заговорил, его голос был так тих, что они едва его слышали, хотя застыли в напряжении, чтобы уловить малейший нюанс.

«Мне придется извиняться перед Беседующим с Солнцем и Звездами. Может кто-нибудь из вас представить, с каким удовольствием я буду это делать?» Лица побледнели, но никто не произнес ни слова, и он проревел: «Можете?»

«Я не вижу необходимости вам извиняться перед кем-либо».

Все глаза, включая Хана, повернулись в сторону говорившего. Ниже помоста, слева от Сахима, находился высокий крепко сложенный человек в чужеземной одежде. Он сидел в высоком кресле в западном стиле, единственный в комнате, за исключением самого Сахима, кому дозволялось сидеть. Его лицо было гладко выбрито, кожа темной. Его голос даже в спокойной беседе напоминал рев быка.

«Лорд Хенгриф верно говорит», — быстро произнес старейший гвардеец. — «Могущественному Хану нет необходимости снисходить до извинений перед лэддэд».

«Я не это имел в виду». — Хенгриф встал, производя своим внушительным телом впечатление на более атлетических, но низкорослых кхурцев. Его обсидиановый взгляд коротко скользнул по собранию, прежде чем остановиться на Сахиме. «Скажите эльфам, что их защита все более и более опустошает королевскую казну. Вместо извинений поднимите им плату за право оставаться здесь. Превратите это несчастье в удачу, Могущественный».

Впервые за день Сахим-Хан улыбнулся, медленной ухмылкой удовольствия. — «Вы лукавый плут, милорд. Вы уверены, что в вас нет кхурской крови?»

На лице Хенгрифа не возникло ответной улыбки. Он просто снова сел, тяжелое кресло заскрипело под его весом.

Сахим приказал доставить к нему верховного жреца Храма Торгана. Солдаты уже схватили его, и вскоре тот стоял перед своим ханом. Бывший кочевник с заостренными чертами лица по имени Минок, жрец, как и большинство кхурского духовенства, был безбородым и с остриженными почти под ноль волосами. На манжетах и воротнике его однотонного хлопкового геба были видны ритуальные татуировки. Будучи в одиночестве среди всех находившихся в комнате кхурцев, Минок не выказывал страха перед Сахим-Ханом. Он сделал должный поклон своему сеньору, но глядел Сахиму в глаза, когда тот говорил, и не дрогнул, когда Хан обвинил последователей его бога в нападении на эльфийскую принцессу.

«У людей пустыни благородные души, Великий Хан», — гордо ответил Минок. — «Это слишком много, ожидать, что они будут поступать по-другому, пока чужеземцы множатся и процветают в наших землях. Только слово, Великий Хан, и Сыновья Кровавого Стервятника сметут лэддэдскую заразу со всего Кхура!»

Казалось, Сахим-Хан взвешивает это предложение с должным вниманием. Но дворцовых обитателей было не провести. Духовенство повелевало верностью тысяч, но последователи Минока поставили Хана в неудобное положение. Получится или нет вытребовать с Беседующего большую плату, Сахим не мог снисходительно относиться к любым вызовам своей власти. Слуги и стража в тронном зале принялись тихо принимать ставки, как долго еще проживет жрец Торгана.

«Твой патриотизм и набожность делают тебе честь, святейший», — наконец произнес Сахим. — «Я обдумаю твои слова. В то же время, это воля твоего хана, чтобы лэддэд не беспокоили. Обуздай своих приверженцев, жрец, или это сделаю я. Все ясно?»

Все, что мог сделать Минок, это согласиться с приказом. Его окружали сторонники Хана. Сахим отпустил его, и гордый жрец, кланяясь и пятясь, покинул комнату. Как только он скрылся за двойными дверями, Сахим кивнул ожидавшим у выхода солдатам. Те выскользнули. По комнате тайком начали переходить из рук в руки монеты. У жреца Торгана было еще меньше времени, чем полагало большинство.

Сахим также отослал по своим делам гил-хана. Когда те убыли, он обнаружил, что в обычной толпе придворных кое-кого не хватало — отсутствовал его старший сын, Шоббат. Странно, но это обрадовало Сахима. Наследник кхурского трона не славился мудрыми советами своему отцу (впрочем, его отец бы и не принял их), поэтому Сахим поручил ему восстановление дворца. Должно быть, у него дела где-то в обширном полуразрушенном комплексе. Это возникшее усердие было приятным. Сахим еще сделает хана из своего сына-бездельника.

Когда большая часть публики вышла, Сахим обратился к Хенгрифу: «В какой части ваши люди, милорд, ответственны за это новое волнение?»

«Вы сами произнесли это, Могущественный Хан. Патриотизм и набожность. Люди Кхура устали от эльфийской чумы».

Сахим пожал плечами. «Несколько фанатиков. Они подчинятся моим решениям или ощутят последствия».

«Ненависть к эльфам будет распространяться, Величайший. Запомните мои слова».

Сахим в этом не сомневался. Он знал, что неракцы подмазывают ладони по всему Кхури-Хану, покупая расположение к своему Ордену и враждебность к эльфам. Он спросил в шутку: «Значит, мне следует отпустить Святейшего Минока и его последователей?»

Хенгриф прочистил горло, звук был похож на рык пантеры. «Трудно управлять однажды спущенным с привязи фанатиком».

Смысл его слов был предельно ясен. Если позволить торганцам очистить Кхур от эльфов, они могут не остановиться на этом. Сам Хан может оказаться не отвечающим их стандартам непорочности.

«Лучше Вам самому изгнать их, Величайший», — добавил Рыцарь. — «Эта земля восславит Ваше имя за избавление от их надменного присутствия».

Сахим поблагодарил неракского эмиссара за проницательность. Хенгриф низко поклонился и отбыл, за ним последовала троица одетых в серое мужчин. Обилие сукна не могло скрыть ни ширину их плеч, ни настороженность в их глазах. Ведя свою игру, Хенгриф никогда не передвигался без телохранителей.