— Это из Лори и Дори.

— ???

— Наши ламы. Лори и Дори. В шестьдесят пятом их подарили Карло на фестивале в Монтре.

Они выступали у нас лет десять, а потом в Тулузе случилась эпидемия ящура, и нас заставили их пристрелить, моих девочек. А шерсть — это я их вычесывала перед представлением, а потом связала эту страсть. На вид так себе, но тепло, как в печке. Не пожалеешь, сынок.

И вот теперь Ник лежал под звездным небом, вдыхая аромат сена и думая о том, что жизнь, в сущности, может быть прекрасна абсолютно в любом возрасте. А Аманда… Аманда забудет его со временем, и он ее тоже забудет, и все устроится, войдет в свою колею. Он вернется в Манчестер и только изредка станет вспоминать удивительную авантюру, в которую он ввязался.

Зашуршало сено, запахло жасмином и лавандой, и рядом с Ником Картером очутилось прекрасное видение. У видения были пушистые белокурые локоны, зеленые звезды-глаза и улыбка Лилит, той самой женщины, которая, как известно, была еще до Евы.

Аманда Моретти обвила руками шею Ника Картера и сказала страшным шепотом:

— Если ты посмеешь сказать хоть слово о том, что годишься мне в дедушки, я убью тебя.

— Аманда, я…

— Нет, послушай меня. Я испугана, я растеряна, я взбудоражена. Я впервые в жизни совсем не знаю, что со мной будет дальше. Я пришла на сеновал к мужчине, которого знаю всего несколько дней. Мне кажется, это достаточно трудная ситуация для молодой девушки.

— Аманда…

— Поэтому помоги мне, Ник. Просто помоги — и все. Молча.

И прежде, чем он успел разумно и серьезно объяснить ей ее ошибку, Аманда поцеловала его.

А потом было уже как-то не до объяснений.

Он вдруг выяснил, что у нее кожа горячая и гладкая, а волосы прохладные, что ее губы вкусом напоминают землянику, а когда ее дыхание щекочет его грудь, почему-то встают дыбом волоски на спине…

Он был огромным, неуклюжим и корявым, он все время боялся раздавить и сломать это хрупкое тело, он трогал ее так бережно, что она не всегда чувствовала эти прикосновения. А потом в какой-то момент ой прижал ее к себе чуть более страстно — и выяснил с облегчением и восторгом, что под обманчивой внешностью бестелесного эльфа скрывается гибкая лоза, стальной клинок, крепкое, тренированное тело акробатки. И мускулы играют под шелковой кожей, и хочется умереть от счастья, уткнувшись лицом в душистую прохладу этих волос, и чтобы никогда не наступало завтра, в котором он старый, хромой коп из Манчестера, чудовище, которое никогда не расколдует даже такая красавица, как Владычица Зеленых Холмов…

И темная буря, захлестнувшая его изнутри, поднялась огромным валом, накрыла мир вокруг, поглотила звезды и луну, осталось только хриплое, громкое, оглушительно громкое дыхание… да тихий стон, да всхлип и счастливый смех женщины… Осталась горечь от того, что все кончилось, и радость — потому что все только начиналось…

Она не знала, как это делают ПРАВИЛЬНО. Она вообще никогда в жизни не примеряла на себя отношения между мужчиной и женщиной, хотя в цирке все любовные истории всегда на виду, и цирковые дети, с малолетства присутствующие при всех важных событиях, никогда не купятся на такую чепуху, как капуста и аисты.

Она не умела и не знала, как ПРАВИЛЬНО…

Но сегодня ночью, когда схлынуло колоссальное напряжение последних часов, когда впервые за две недели она оказалась в привычной для себя обстановке, — сегодня она отчетливо поняла, что этот немолодой и не очень-то красивый мужчина с переломанным носом и изумленными серыми глазами ребенка ей нужен больше всего на свете.

Потому что с ним не страшно. Потому что его тепло действительно согревает. Потому что за скупостью движений прячется настоящая сила, та, что не напоказ.

И Аманда пошла к Нику. Кстати, еще и потому, что помимо теплых и пушистых мыслей — о нем и о них двоих — была еще одна, острая и холодная, как нож в спину.

Что, если эта ночь — последняя?

И Аманда пошла.

Дядюшка Карло спал у двери, охраняя свое сокровище, но что такое для акробатки вылезти в окно фургона, подтянуться на крышу, бесшумно пробежать и спрыгнуть в мягкую траву?

Мамаша Жози все видела и даже показала Аманде кулак, а потом тут же перекрестила ее.

Мамаша Жози Солейль… Ей ничего не надо было объяснять, хотя жаль, что нет времени. Уж мамаша-то точно знала, как ПРАВИЛЬНО…

Аманда упала рядом с Ником в сено, и последнее, что она запомнила из связных мыслей, — это веселый ужас и недоумение: неужели это тоже я?

И был жар и огонь, искры в ночи, безумная песня крови в ушах, странная слабость во всем теле, удивительное ощущение легкости, жажда быть вместе, стремление взлететь, смех, стон, боль, нежность, одно на двоих дыхание, одна на двоих темнота, и даже в самый последний миг — уверенность и доверие к этому человеку, чье сердце бьется сейчас так часто, словно вот-вот вылетит из груди…

Она утопила свой короткий и счастливый вскрик на груди Ника, впилась изо всех сил пальцами в каменные плечи, закрыла с облегчением глаза и беззвучно засмеялась.

Кто сказал, что нельзя умереть от счастья?..

Когда он проснулся, Аманды рядом не было.

Только запах ее волос, тонкий аромат жасмина и лаванды еще витал вокруг смятой и всклокоченной копны сена, да еще одежды на Нике не было никакой.

Он как раз натянул штаны, когда в рассветной дымке возникла качающаяся и горестная фигура, напоминавшая оглоблю в трауре. Клоун Тото. Он с кроткой завистью обозрел могучую грудь Ника, задержался взглядом на паре-тройке особенно живописных шрамов и заметил:

— Возможно, тебе досталось то, чего недополучил я. Удивительная вещь — Природа… Неужели тебе не холодно?

— Н-нет…

— Странно. Я трясся от холода всю ночь. Собственно, я всегда мерзну. Даже летом. Ну что, пойдем?

Ник торопливо натянул рубашку и спрыгнул со своего ложа.

Малолитражка Тото завелась с третьего раза, но ехала вполне сносно. На окраине Амьена Тото притормозил, напряженно оглядел окрестности, а затем принялся петлять по таким закоулкам, что Ник только диву давался, как печальный клоун вообще ухитряется здесь ориентироваться.

В одном из закоулков Тото остановил машину и велел Нику перебираться за руль.

— Возможно, придется удирать, так что лучше сиди наготове.

— Ты уверен, что мне не надо пойти с тобой?

— Ни в коем случае! Этот тип подозрителен — издержки профессии. Жди.

И Тото с трудом выбрался из машины.

Приблизительно через пятнадцать минут лимит везения, отпущенный им Судьбой, был исчерпан.

При звуке первого же выстрела, донесшемся из дома, Ник стал судорожно заводить почтенную малолитражку. На третьем выстреле из подъезда вывалился Тото. Вид клоуна был ужасен — кровь заливала его лицо, левая рука безвольно повисла. Однако он довольно резво запрыгнул на пассажирское сиденье и рявкнул:

— Гони!

Они вылетели на относительно широкую улицу, и Ник понял, что даже приблизительно не представляет, в какую сторону ехать. Он повернулся к Тото, больше всего боясь увидеть бездыханное тело своего проводника по преступному миру Амьена, но, к своему изумлению, увидел, что Тото, глупо хихикая, облизывает кровавые потеки со своих щек.

— Так ты не ранен?

— Я? Нет. Я контужен, это точнее. Благоверная моего друга как раз сегодня решила вернуть его в лоно добропорядочных жителей Амьена, а тут я со своими деньгами. Это варенье. Она разбила две банки об стену и по одной — об наши головы.

— Тьфу! Я думал, тебя убили…

— Сейчас направо. Теперь налево. До церкви и там тоже налево. Между прочим, получить банкой по голове не так уж и приятно.

— Я думаю! Значит, документов нет?

— Есть, но мало.

— Это как?

— Есть водительские права на женщину двадцати пяти лет, белую, уроженку Бордо.

— Не понял?

— Я успел схватить то, что лежало на столе.

Ему оставил твою кредитку. Наличные сэкономил. Разве я не молодец?

— А фотография Аманды?

— С этим сложнее. Придется вклеивать самим.