Ягов выдвинул верхний ящик стола и вынул папку с факсами. Потом пошарил в других ящиках и, не найдя того, что искал, раздраженно нажал на кнопку селектора:

— Краменков! Краменков, вы меня слышите?

— Он отлучился, товарищ замминистра. Это Мельник, его заместитель.

— Мельник! Очень хорошо. Принесите мне атлас железнодорожных путей европейской части СССР.

— Отдельного нет. Только смешанный. Вместе с автодорогами. Нести?

— Естественно!

Ягов потер стучащие виски. Изнутри поднималась глухая злость на все. Мозг работал с явным перенапряжением.

«Южнее Ковеля, южнее… Интересно, это далеко от Бреста?… Не дают олухи сосредоточиться, придется, видимо, оставить до вечера. Но как не хочется откладывать, так дьявольски и подзуживает, где то здесь решение, где то здесь…»

В кабинет, запыхавшись, ворвалась Вера:

— Василь Ефремович, вас Борис Николаевич вызывает, срочно!

Ягов ударил по столу кулаком:

— Что за чушь, почему он не позвонил сам?

В животе неприятно засосало. Министр никогда не звонил лично, если предстоял каверзный разбор. Он всегда вызывал к себе через кого то, начиная таким образом психологически давить еще до того, как жертва пересекала порог его обширного кабинета.

Ягов не мог сообразить, в чем дело. Еще позавчера они вместе сидели, завернувшись в мягкие простыни, жевали хрустящие креветки, а банщики сновали туда сюда, поднося разносолы и выводя из парилки разморенных, умиротворенных старых знакомых. Специально приглашенный пародист, подогретый солидным подарком, лез из кожи вон, подражая политикам, актерам и певцам.

Ягова тогда подташнивало, зверски болела печень, но он улыбался, пил консервированное пиво, отдающее жестяной банкой, острил, заглядывая в довольные глаза министра. Но это два дня назад, в бане, а сейчас…

— Черт побери, дергает как мальчишку!

Затренькал городской телефон, в нервно сорванной трубке задрожал женский голос:

— Это вы? Арушунян звонил, у него какие то напряги. Просил поскорее встретиться.

Ягов побагровел, зло крикнул:

— Ты что, обалдела сюда звонить, дура! Идиотка!

Он с раздражением бросил трубку, быстро сложил карту, спрятал ее в сейф и, кивнув Верочке, вышел вместе с ней в приемную.

Там, закрывая на ключ дверь своего кабинета, он, не глядя на ожидающих посетителей, произнес:

— Очень сожалею, товарищи, занят. Неотложные дела. Сегодня принять не смогу, приходите завтра. Письменные предложения оставьте у секретаря. Я ознакомлюсь с ними, как только будет время.

Затем он быстро вышел из приемной, задев плечом щуплого человека в очках, не успевшего посторониться. Тот, крутанувшись на месте, выронил портфель, из которого просыпались бумаги, и виновато прошептал:

— Простите…

В коридоре у окна стояла поникшая Верочка, крутя наманикюренными пальчиками сигаретку. Через открытую форточку ворвался шум начинающегося дождя, потянуло сырым сквозняком. Ягов посмотрел в окно, несколько раз с силой вдохнул и выдохнул. Затем с минуту постоял с закрытыми глазами. Это его успокоило. Он решительно зашагал к лифту, уверенно ставя ногу на каблук и внутренне готовя себя к неприятному разговору. Впрочем, Ягов знал, что ничего серьезного ему не грозит. Слишком прочно было его положение в этом здании с длинными коридорами, бесчисленными кабинетами, скоростными лифтами и вечными сквозняками.

Недалекие древние горы будто еще постарели. Это солнце, опустившись до своего предела, высветило почти все их глубокие расселины. Горы — мощные, величественные, уверенные — теперь походили на вылепленные из потекшего теста, рождественские куличи. Их склоны стали похожи на сморщенные руки умирающей старухи. Влекомые мощным ветром в сторону Пакистана, по небу быстро неслись плоские, вытянутые облака. Подкрашенные красно оранжевыми тонами, они редкими цепочками уходили за вершины. Казалось, что если подняться на перевал, то эти облака можно будет достать рукой…

Внизу ветер был не так силен, но он временами поднимал в воздух маленькие завихрения пыли и тащил их вместе с песочной поземкой по спинам и затылкам людей в пятнистых камуфляжных комбинезонах. Спецназовцы лежали на животах вдоль гряды мелких камней, создававших что то вроде естественного бруствера. Некоторые из бойцов дремали, другие или тихо переговаривались, или скучали, изредка бросая взгляды на развалины глинобитного дувала, громоздящегося между ними и подножием хребта.

Командир отряда оторвался от двенадцатикратного бинокля, нацеленного в горы, оглянулся на цепочку бойцов и тихо приказал:

— Сарычева и Митрохина ко мне.

Команда поползла по цепочке, откликнувшись несколькими приглушенными голосами. Вскоре неслышно подползли вызванные.

— Товарищ подполковник, лейтенант Митрохин и Сары…

Подполковник зашипел:

— Да тише вы, горлопаны. — Затем он посмотрел на лежащего рядом капитана и передал бинокль ему: — На, капитан без корабля, понаблюдай… — Подполковник устало потер глаза и обернулся к лейтенантам: — Ну а к вам, ребята, у меня разговор особый. Значится, так, Митрохин, ты старший. Пойдете в развалины, будете сидеть там тихо, как совы днем. Мимо вас должен пройти посыльный. Если увидите за ним хвост, без шума и пыли «срежьте» его. Врубились?

— Так точно, товарищ подполковник…

Митрохин, замявшись, зачем то нервно поправил автоматный рожок в кармашке на обивке бронежилета.

— Ну что, лейтенант, в училище не научили вопросы задавать?

— В училище учили в основном их решать, товарищ подполковник.

— Ну вот и хорошо. И ничего не перепутайте, чертовы головорезы. Все. Исполнять!

Подполковник перевернулся на другой бок, вытащил спички и стал ковырять в зубах. Лейтенанты, приподнявшись, оглядели пространство, лежащее перед ними, и бесшумно двинулись к руинам. Через несколько минут они добрались до развалин дувала и растворились в тени, как призраки. Подполковник тем временем закончил ковыряться в зубах и собрался откинуть спичку щелчком, но опомнился, сунул ее в карман, где уже лежали два окурка и целлофановая обертка от гранулы стимулятора. Приподнявшись над цепью лежащих бойцов, командир захрипел громким шепотом:

— Еще раз напоминаю, товарищи офицеры, ни одной соринки. Ни одной.

Капитан посмотрел снизу вверх на подполковника и сунул бинокль соседу справа:

— Марлин, наблюдайте за склоном в районе седловины. Обо всем замеченном немедленно докладывайте.

— Есть! — Марлин приник к биноклю, подкручивая резкость.

— На заднице шерсть, — в рифму сострил подполковник и надвинул берет капитану на глаза, — перепоручил мои зыркалки салабону, а вдруг он их разобьет?

Капитан поправил берет без опознавательных знаков и неуверенно улыбнулся:

— Ты что, Семеныч, да лейтенант Марлин уже два ордена умудрился схлопотать, пока ты в Москве кантовался и дырочки на погонах готовил, а ты говоришь… Слушай, что это ты из за какой то стекляшки на меня баллоны катишь?

Подполковник заржал как жеребец, прикрыв рот пыльной ладонью:

— Вот, балда то. Хмелев, ты меня убиваешь. Разве можно так сердиться. Ты же не первый год меня знаешь. На подготовке вместе коптились, в гости, в отпуска друг к другу ездили, и до сих пор ты не можешь отличить, когда я шучу, а когда говорю серьезно. Леха, ты что?

— Да черт тебя разберет, — насупился Хмелев.

— Ну ладно, а откуда у этого малого «железка»?

— У Марлина то? А бог его знает. Мы тогда раздельно ходили. Сам он не распространяется. Наверное, по линии разведки было дельце, а там обычно предупреждают, чтобы держали язык за зубами. Ну да ты знаешь. И черт с ним вообще. Ты мне лучше скажи, что мы здесь делаем? Какого хрена мы этого «почтальона» встречаем? Что, он сам дойти не мог?

Подполковник, вздохнув, потер кулаком подбородок:

— А черт его знает, Леха. Знаю только, что тащит он какую то бумагу, зверски важную и зверски секретную. Непонятно только, почему нельзя ее было переправить с диппочтой или по спутниковой связи. Все равно наверняка шифрована в несколько слоев.