Внезапно в зловещей ночной тишине пронзительно скрипнуло колесо шестой от головы коляски.

— Ч-ш-ш! — зашипел на него рикша под номером семь.

— Дуй бу цси (извините, кит.) — пролепетало в ответ колесо и заткнулось.

Снова только шум ветра в кронах маньчжурских сосен и тоскливые крики маньчжурского филина окружают крадущихся.

Медленно, но уверенно отряд приближается к берегу моря. Шум прибоя всё громче. Вот грунт под ногами сменяется твёрдой поверхностью, идти становится легче, только брызги солёной воды падают на одежду. Плохо одетые китайцы промокают и начинают дрожать от холода. Чтобы не стучать зубами, они зажимают в челюстях палочки для еды.

Ещё несколько десятков метров, и навстречу неизвестному в плаще из темноты выходит зловещая личность, тоже несущая потайной фонарь.  Встретившись, они освещают лица друг друга. Разглядев один – усы, второй – чёрную повязку на одном из глаз собеседника, делают фонарями тайные знаки, после чего сходятся ближе.

— Господин Куро Хуге (Чёрная Борода) ?– на всякий случай спрашивает усатый.

— Да, это я, капитан шхуны «Араберра-Мару» Куро Хуге. Принесри? — интересуется одноглазый в треуголке.

— Это было непросто, – оглянувшись, отвечает человек в плаще. — Прибавить бы надо!

— Есри там будет важная информация, допратим потом, — пресекает зарождающуюся дискуссию его оппонент. — Маро времени дря ненужного спора. Вот ваши фунты стеррингов.

Усатый морщится — слишком часто он сам забывал об отложенной оплате, чтобы верить в таких вопросах другим, но спорить не решается.

Пират передаёт плащеносцу кожаный кошель, звон из которого для уха продающего чужой труд слаще райской музыки, и в этот момент ночную тьму вдребезги разносит магниевая вспышка фотографического аппарата. Откуда-то сверху на верёвках стремительно падают к земле затянутые в чёрное фигуры с укороченными мосинками на груди.

— Всем стоять! Стоять, тля!

 Непонятливый рикша получает прикладом по почкам и укладывается мордой в мокрый бетон.

На море вспыхивают белые солнца корабельных  прожекторов, освещая болтающуюся на якорях шхуну, вытащенную на берег шлюпку и схватившихся было за «арисаки» гребцов. Пиратов от моря отрезали шесть миноносцев, две канонерские лодки и броненосный крейсер первого ранга «Баян».

Усатый пытается отбросить кошель с деньгами в сторону, но его рука сжата стальными пальцами стража закона. Страж палит в небо из револьвера (наган-специальный, укороченный, образца 1898 года, длина ствола 2,5 дюйма, калибр 7,62 мм, семиизарядный, воронёный, рукоять  с накладками из морёной осины, может применяться для оглушения зомби, оживших мертвецов и прочей нечисти) сдувает дымок со ствола и радостно орёт:

— А ну, грабли в гору, господа шпиёны и прочая резко уголовная шелупонь! От Запийсала ще нихто не уходив!

Элитные бойцы из отряда жандармов особого назначения подводят пленников к расположившемуся в пароконном экипаже наместнику.

— С япошкой всё ясно, а на Гюльчатай стоит посмотреть. Покажите мне его морду, ребята.  Пора, пора сдёрнуть покрывало таинственности с этой загадочной личности.

Запийсало одним рывком лишает усатого его козырного плаща.

— Ба-а! — радостно тянет наместник, которого за глаза уже прозвали Александром Свирепым. — Да это же наш князюшка! А чего это гордый сын кавказских вершин делает на этом сыром и негостеприимном галечном побережье? Не плачут ли без вас золотые пески Ахтамара или как там ещё их кличут?

— Как честный патриот, я собирался выяснить маршруты вражеских разведчиков и принять меры по захвату и задержанию…

— А авторский экземпляр лучшей части досье нашего бравого полицмейстера вы взяли с собой исключительно для того, чтобы пиратская шхуна глубоко осела в воде и не могла удрать от патрульного миноносца? – ехидно интересуется наместник.

— Ваша проницательность не имеет границ, – обрадовался Гейцати-заде, старательно подмигивая наместнику. Знаменитые усы распушились и подались в стороны.

Александр Свирепый, любуясь мерзавцем, откидывается на кожаных подушках экипажа.

— Запийсало!

— Слухаю, Ваше сиятельство!

— У… — наместник вспоминает о недопустимости нецензурных выражений в художественном произведении и поправляется: — Дай господину князю в ухо, да посильнее.

— Это произвол! — не решаясь подняться с бетона, вопит горец. — Я буду жаловаться всюду, мой голос услышат везде, где у людей свободного мира ещё остались уши!

— Я думаю, в ближайшее время вашими основными слушателями будут рыбы.

— Какие рыбы? — шепчет князь перед тем, как потерять сознание.

— Кстати, кому принадлежала мудрая мысль назначить местом встречи волнолом Артурской гавани? Тем более, у маяка?

Японский пират скривился, будто проглотил ролл из тухлой селёдки, но проворчал сквозь зубы:

— Моего штурмана призвари на флот, пришлось выбирать место, которое я мог самостоятерьно найти ночью.

Наместник поворачивается к генералу Кондратенко:

— Распорядитесь, японцев отправить в Нерчинск, пусть поработают на благо нашей империи. Может быть ЭТО у них лучше получится.

— А с предателем что делать будем?

— Пусть кровью искупает. В штрафники его, в эскадрилью конных водолазов!

Кондратенко на мгновенье задумывается, потом кивает:

— Дядя Жора либо сделает из него человека, либо скормит своей живности. Думаю, дворянское собрание поддержит ваше решение.

— Ой, есть у меня подозрение, что этот князь в своё время бычками на Привозе приторговывал, уж больно ухватки у него, паразита, характерные.

***

— Ну что, господа воинские начальники, флотоводцы и мудрые советники, обсуждение сложившейся обстановки прошу считать открытым. — Наместник легонько хлопает ладонью по столешнице, стол подобострастно приседает на толстенных резных ногах.

— Простите, что вы считаете открытым? — выражает непонимание Стессель, недоуменно таращась на стоящие посреди стола бутылки с сельтерской водой. Вожделенные ёмкости, покрытые изумительной испариной, плотно запечатаны пробками, а вскрыть хоть одну в присутствии наместника генерал боится.

— Отсталые вы у меня, идеологически неподкованные, забываю об этом постоянно. Оскар Викторович, доложите, пожалуйста, обстановку на море и дайте вашу оценку сложившейся ситуации.

Пока Старк, покашливая, перечисляет наличные силы японского флота, Николай тихонько рисует на листе дорогой, оттенка слоновой кости, бумаги, силуэты боевых кораблей различных эпох. Слушать адмирала не хочется — будучи, в принципе, неплохим человеком и вполне себе заслуженным морским командиром,  он каждый вражеский корабль упоминает так, что слушающим кажется, будто их у микадо как минимум три. Неудивительно, что его план действий включает в себя тщательно проработанную процедуру консервации кораблей в базах. Увы, такая политика уже привела в своё время к удвоению японского флота за счёт поднятых со дна Артурской бухты российских броненосцев.

Интересно, как Сашка выкручиваться собирается? Преображение Варяга в Сою он отменил виртуозно.  Обвешаный орденами и облепленный милостями каперанг Колчак так и сидит в Чемульпо с двумя крейсерами, и что характерно, пускать японские десанты в Корею не собирается. А японцы обходят тамошние воды десятой дорогой.  Вот только объяснить, как он утопил японскую крейсерскую эскадру, не спешит. Или не может?

— Нет, ребята, пулемёт я вам не дам, – прерывает докладчика наместник.

— Какой пулемёт, почему?

— Потому что гранаты у вас не той системы. Не дам я вам в портах пьянствовать, рабочему классу водки не хватает.

Александр встаёт и начинает прохаживаться по залу.

— О теории управления никто из вас понятия, естественно, не имеет. Кроме, возможно, Николая Михайловича – тот про неё, по крайней мере, слыхал. Но я не тиран, и держать подчинённых в неведении не буду. Всё расскажу, как внучок родному дедушке. Времени у меня меньше, конечно, на десять томов не закладываюсь, поэтому буду краток. Есть два способа управления, мой и неправильный. Так вот, мой, это чтобы одна проблема мужественно устраняла другую, и наоборот.