Уже со двора выходил, обратил внимание — пацанва подозрительно как-то у песочницы возится. Я к ним, а они спичкой чирк — и бежать. Только пацанка малая, лет четырёх, внутрь пялится — зависла. А из песочницы дымок характерный. Кто видел, как ОШ горит, тот поймёт. Я броском туда — мало ли где шпана тротиловую шашку достала. Уже в прыжке понял – петарда китайская. Но остановиться не мог. Полыхнуло мне прямо в рожу. Ярко так…
Пришёл в себя — лицо расцарапано, перед глазами ветки. Лежу уткнувшись мордой лица в густой такой куст. Нет, нормально? Только что в песочницу на детской площадке прыгал, и на тебе. Там до ближайшего куста метров двадцать. Взрывной волной закинуло? От петарды? Я вас умоляю…
Даю задний ход, вылезаю из веток. А кругом лес — не лес, а так, что-то непонятное. И птицы орут, немузыкально так. Не галки или вороны, что-то незнакомое.
Городка нашего и следов не видать, а главное — тепло. Не июль, конечно, но градусов под пятнадцать по Цельсию.
— Ну, Сёма, говорю себе, — дописался. И попал.
И так мне хреново стало, слабость в коленках образовалась, на первую попавшуюся корягу сел и зажмурился. Вот тебе, прапорщик Тихов, и домик, и пенсия, и сокращение штатов до кучи.
Сколько так сидел — не скажу, время не засёк. А потом зло меня разобрало. На себя. Я оплеуху сам себе отвесил, говорю:
— С чего расквасился? Ты ведь не салага, а боевой прапор! А раз так, соберись, тряпка, и думай, где оказался и как из этой задницы выкарабкиваться.
Если прикинуть, не так уж плохи мои дела. Из всего, что у меня с собой было, только удочки пропали. Ну да, я же чехол отбросил, когда к песочнице кинулся.
Так что ещё побарахтаемся. Лопатку из чехла достал, подкинул в руке пару раз…
На руку смотрю – мать моя, женщина, а рука моя и не моя одновременно. Мизинец на правой мне лет пятнадцать назад осколком укоротило, а он — нате, на месте опять. И движения все так легко проходят…
Нет, я конечно, далеко не ботан, и пивного животика к своим сорока пяти не нажил, при моей-то службе, но подобной лёгкости в членах что-то не припоминаю. Для проверки махнул пару раз лопаткой, выпад сделал, кувырок — нормально, и РД не мешает.
Мы ещё побрыкаемся!
Ещё прикол — снова кругом горы. Как они мне дороги уже, не описать. Будто в том анекдоте — бойца в часть ночью привезли, до палатки наощупь… Утром глаза продрал, на улицу выполз, а вокруг — вершины в снегах. Он от восторга полную грудь целебного воздуха набрал, и как заорёт:
— Красота то кака-а-я!
— Твою мать, твою мать, твою мать… — по привычке подхватило эхо.
Я зеркальце из ранца достал (есть у меня такая привычка, полезные вещи не выкладывать), немного рожу в порядок привёл, а то внешний вид — будто с кошкой боролся. Потом ранец на плечи, и — несите меня, ноги. Тем более, вы нынче молодые, выносливые.
Места чужие, дикие, иду с опаской, шапочку в карман сунул, голову банданой повязал — и не жарко, и уши открыты. Надо сказать, карканье это я и в ушанке бы услышал. Местное вороньё так орало, проедь рядом танк — и его заглушат. Если только из пушки садануть. На такое место стоит поглядеть — решаю я и аккуратно протискиваюсь сквозь карликовые дубки. А там — полянка. А на полянке живописно стоят наш бардак, который БРДМ-2, прямоугольный гусеничный гробик М-113 и тяжёлый автомобильный тягач с прицепом. Военный, многоосный. Будь у меня такой дом, как у него прицеп, так больше и не надо. «Тополь» внутри может и не поместится, а чего поскромнее — запросто.
Я так в кустах и присел. Потом гляжу — а стервятники за машинами уже кого-то приходуют. Будь тут живые, кто бы им так наглеть дал?
Вылезаю из кустов, и туда.
Сильно их расклевать не успели, но фотографировать то, что от лиц осталось, я не стал. Кстати, и интернационал технический прояснился – на всей технике литовские флажки намалёваны. И фамилии на нагрудных нашивках характерные – Vilcat, Aminwest, Litovec-11. Это те, что ничком лежали. На остальных форму уже потрепали, надписей не разобрать.
Вояки уже начали попахивать, но я не особо брезгливый, перед тем, как тела в овражек стащить и камнями привалить, осмотрел. Следов насильственной смерти не обнаружил. Видно не повезло с переносом – как построились рядом с техникой, так и легли. Сразу и окончательно.
Ну, долг я свой выполнил, тут и темнеть стало, причём резко. В горах всегда так, тем более на юге. И мне на боковую пора, но на природе рядом с могильником страшновато – мало ли кто из зарослей на запашок подтянется. Ну так а БТР мне на что? Собранные стволы и подсумки с рациями я уже впотьмах туда забросил. Даже разбираться не стал, чего и сколько. Только один «Глок» в кобуре на пояс прицепил – мне на природе так спится спокойнее.
Сначала хотел в бардаке спать лечь, но в американце места намного больше. Там и устроился.
Поворочался немного – всё-таки нет ясности, где оказался. Но если вокруг Литва, обещаю укусить себя за колено. С внутренней стороны.
Ещё беспокоила надпись на кормовой двери БТРа. Собственно, ничего особенного — белой краской из баллончика, с потёками. Но подпись... Неровными буквами по американской броне:
«Увиденным удовлетворён».
И ниже, размашисто:
«Юра Семецкий».
Хорошо, волос у меня короткий, когда дыбом встал, бандана не слетела. Я ведь в первой книжке тоже его того… Ну, вы поняли…
Виталий Бубенцов aka Бычков-Белый, сокращённо ББ
Я стоял на пологом, поросшем невзрачным кустарником склоне. Справа, почти у горизонта, стеной чернел лес, будто размашисто нарисованный тушью по серой бумаге. Внизу, за крутым обрывом, обнажённый отливом широкий пустынный пляж, на котором сиротливым островком цивилизации стоит стеклянная постройка с перекошенной эмблемой Макдональдса на крыше.
Представьте себе ощущения человека, подошедшего к зеркалу, чтобы поправить галстук, — слепящий зигзаг молнии за окном, ответный высверк в зеркале, и вот уже ни окна, ни зеркала, лишь дующий с моря влажный ветер.
Я даже не успел отвести руку от узла… Что это было? Сдвоенная вспышка, какая-то муть вокруг, и резкая смена декораций. Я жив?
Где-то недалеко журчит ручей, с какой-то жестяной интонацией шелестят под ветром листья кустарника, через неравные отрезки времени раздаётся пронзительный крик неизвестной птицы. Равномерный плеск накатывающих на берег волн. Если это — загробный мир, то режиссёром явно работает Арсений Тарковский, больше такую сцену не выстроить никому. Будет интересно поговорить с выдающимся человеком.
Смерти я не боюсь. Каждый родившийся когда-нибудь умрёт, смерть — естественное завершение процесса жизни. Я свою прожил интересно. И не впустую. Осталась Книга, написанная мной. Или написавшая меня, мне теперь трудно судить, кто из нас был главнее. Надеялся ещё добавить томик-другой, но, видно, не судьба.
Ну что же, прибытие состоялось, следует ближе познакомиться с местом своего дальнейшего пребывания. Я шагаю с уступа и кубарем лечу по каменистой земле, царапая руки и с мясом выдирая пуговицы из очень недешёвого пиджака. Вдобавок элегантное творение британских портных с громким треском лопается под мышкой.
Поднимаюсь, выуживаю из кармана носовой платок и прикладываю к ноздрям, запрокидывая голову и дыша ртом — носом идёт кровь.
Вселенная самым простым и доходчивым способом вернула моё заплутавшее сознание на Землю. Какая ирония — в такой момент наступить на развязавшийся шнурок.
Между прочим, я изрядно похудел за те мгновения, что провёл в непонятном месте вне пространства и времени. Если бы не подтяжки, брюки просто свалились бы со ставших худыми и жилистыми, как в молодости, ног. Проделки фогров? Или арзейлей?
Не волнуйтесь, я не настолько сумасшедший, чтобы верить в существование придуманных мной же сверхцивилизаций. Но допускаю наличие в бесконечной вселенной кого-то подобного.