— Умри, собака!

Враг, окажись он на месте отражения, непременно погиб бы на месте – от страха и разрыва сердца.

Гюнтер Адольфович вздохнул, и принялся расстёгивать блестящие пуговицы. Приходилось идти туда, к этим варварам. Что поделать, зарабатывать на кусок хлеба с икрой и маслом в дикой России проще, чем в обожаемом Рейхе.

 Откушав, чем готт послал, Гюнтер поцеловал в щёку белокурую Лоттхен, потрепал по головкам киндеров и отправился по делам. Отнюдь не в скучное представительство компании  по продаже и ремонту швейных машинок – там справляется Си или Ли, а может быть, сейчас очередь Вана. Ну и пусть справляются, у герра Хрюнинга найдутся дела поважнее. И гораздо доходнее. Герр направился на судоремонтный завод.

У своего последнего детища Гюнтер обнаружил заводского инженера, оживлённо беседующего с каким-то пожилым, странно одетым толстым господином.

— Гутен морген! — радостно поздоровался с ними Хрюнинг. Незнакомец производил впечатление человека состоятельного и, как все славяне, недалёкого. Вполне возможно, удастся раскрутить на пожертвование — немного, но и десять-пятнадцать тысяч будет неплохо. Лотта вчера намекала на новое жемчужное ожерелье…

 — Серафим Шестикрыловитч, предстаффьте меня вашему собеседнику, пошалюйста, — Гюнтер вырос в немецкой колонии недалеко от Царицына и прекрасно говорил по-русски, но обычно в разговорах с аборигенами добавлял немецкий акцент – использовал въевшееся в их рабскую сущность преклонение перед всем иноземным.

— Николай Михайлович, это господин Хрюнинг, изобретатель сего шедевра. Господин Хрюнинг, это Николай Михайлович, — инженер оглянулся на разговорчивого господина, вспомнив, что не знает его фамилии.

— Я советник нового наместника, буду курировать вопросы промышленности и логистики Дальнего Востока – пришёл ему на помощь Николай.

— Очень приятно, — от неожиданности акцент у изобретателя выцвел и пропал, — чем, вы сказали, будете заниматься?

— Контролировать транспорт, снабжение и промышленность, — поправился попаданец.

— Хорошо, что вы подошли, господин изобретатель, у меня как раз несколько вопросов назрело. Объясните, будьте добры, почему ваш корабль строится из такого странного набора материалов – дерево не очень хорошо сочетается с железом, тем более, кровельным.

— Разглядел, мерзавец, — подумал изобретатель. — Придётся выкручиваться.

Умение кудряво плести словесные кружева уже не раз выручало Гюнтера в подобных ситуациях. Он дружелюбно улыбнулся, взмахом руки отвлёк внимание собеседника от разваливающейся конструкции и начал:

— Если бы я строил свой аппарат в Бремене или Гамбурге, он был бы целиком выполнен  из бериллиевой бронзы, но здесь, на далёкой окраине не слишком развитой в промышленном отношении державы приходится делать из того, что можно достать. Впрочем, если бы финансирование было увеличено…

— Вопрос с финансированием ваших проектов я решу сегодня же, — пообещал Николай.

Не осознавший глубины постигшей его катастрофы Хрюнинг обрадовался:

— О, я так вам благодарен, сама судьба свела нас вместе! Мы покажем всему миру…

Николай не стал слушать, что именно немец собрался показывать всему миру.

— Скажите, господин Хрюнинг, вы человек цивильный, это сразу заметно. У вас в роду было много воинов?

— Нет,  наш род издавна славится хорошими портными.

— И никакого военного образования не имеете. Тогда почему вас так увлекает придумывание всяких … — Николай замялся, подбирая правильное слово, — артефактов именно военного назначения?

Хрюнинг вытянулся, втянул щёки и закаменел лицом:

— Пусть у меня нет формального образования — в душе я офицер!

— В душЕ, в дУше… — Николай решил, что пора откланиваться. — Хорошо, что удалось с вами поговорить, да. До свидания, господин изобретатель.

Попаданец пожал на прощание руку инженеру Семислуеву и покинул заводскую территорию.

Внушительно покашляв, Стессель оглаживает бороду, прикладывает ладонь к груди в том месте, где подозревает наличие сердца и, волнуясь, обращается к новому наместнику, явившемуся, как снег на голову, без рескриптов и высочайших повелений:

— Ваше высокопревосходительство, офицеры и генералы Порт-Артурского гарнизона, равно как адмиралы и офицеры Дальневосточной эскадры рады видеть вас в нашем далёком гарнизоне. Должен признаться, прибытие ваше оказалось для нас хоть и приятным, но весьма неожиданным сюрпризом.

— Так господин генерал, — новый наместник ухитряется произнести эти два слова так, будто выплёвывает, — полагает, что о назначении моём следовало в газетах пропечатать? В «Ведомости» отчёт поместить, или в «Инвалиде» статейку тиснуть?

Наместник поднимается из кресел, упирается ладонями в столешницу и грозно оглядывает собравшихся из-под насупленных бровей.

— Может быть, — рука наместника сжимается в кулак и рубит дрогнувший, непривычный к такому обращению воздух, — кое-кто здесь считает, что публиковать эту информацию стоило сразу в «Таймс» или «Дэйли Миррор»? Или немедленно отчёт по полной форме в канцелярию микадо предоставить?

В зале повисает зловещая тишина. Только слышно, как отчаянно бьётся об оконное стекло муха, осознавшая, что стала носителем секретной информации. Адъютант наместника с кривой ухмылкой подходит к окну и медленно, напоказ давит несчастное насекомое. Зловещий хруст внешнего хитинового скелета жертвы потом долго вспоминали встречавшие наместника чины. Каждый, буквально каждый, представляет вдруг себя на месте невинного существа, смятого безжалостной ладонью государственной необходимости.

— Возможно кто-то из вас эдакие отчётики регулярно пописывает и отсылает нашим желтолицым соседям?

Наместник подаётся вперёд, пронзительным взором впивается в глаза господ генералов и адмиралов. Тем хочется зажмуриться. Кровь отливает от начальственных щёк, щеконосцы пятятся.

— Ну, нет, так нет, — внезапно успокаивается оказавшийся столь страшным начальник, — это я могу только приветствовать.

Собравшиеся переводят дух, но голос наместника вновь обретает жёсткость:

— Но если хоть одна собака в окрестностях пронюхает, о чём мы тут говорили…

Господа командиры всем телом показывают, что ни в коем случае, ни за что, и вообще, все они будут немы, как могила. Опять же, зачем собакам такая информация? Они больше по помойкам…

— Ну то-то же, — окончательно успокаивается наместник. — А теперь, господа, поговорим о надвигающейся угрозе.

***

Возвращаясь с очередного собрания общества любителей хорового пения, на коем оные любители с энтузиазмом и душевным подъёмом разучивали новую песню, Вера Алексеевна зорко осматривала из своего ландо территорию вверенного ей волей случая гарнизона. В голове продолжал вертеться бодрый напев: «Если завтра война, если завтра поход…»

Настроение у госпожи комендантши было вполне боевое, так как не привыкла она пасовать перед трудностями, но преодолевала их всю прошлую жизнь. А уж теперь, с такими возможностями, стыдно предаваться унынию.

Встречные дамы госпоже Стессель  улыбались мило, что вовсе не обманывало генеральшу — жизненный опыт позволял, не оглядываясь, знать, с какими рожами они таращатся ей в спину. Солдаты подтягивались, провожая коляску, матросы заранее демонстративно поворачивались спиной — в упор мол, не видел, виноват. Мастеровые деловито топали по своим делам, немногочисленные в эту пору бездельники шлялись по набережной. Вдруг взгляд Веры Алексеевны зацепился за совершенно невозможную здесь, но, как ни странно, знакомую фигуру. Опираясь о парапет набережной на акваторию порта пялился невысокий толстяк, одетый в зимнюю куртку. Ошибки быть не могло – именно с этим мужчиной она встретилась в Москве, в пивной, после чего они втроём обсуждали вопросы истории и текущую политическую ситуацию.

— А ну, стой! — крепкий кулачок Веры Алексеевны чувствительно толкнул кучера в поясницу в районе правой почки. Осаженные с рыси кони захрапели, приседая на задние ноги и задирая головы.