Последним их боевым днем стало 2 декабря 1941 года. Летчики получили приказ отбыть в Кронштадт. Они не смогли воспользоваться ни одним из подготовленных ранее вариантов перебазирования. До наступления темноты прикрывали погрузку гарнизона на корабли. Им разрешили оставить полуостров, лишь когда корабли отойдут от причала.

Предстоял дальний ночной путь. Командование знало, какому риску их подвергает, но отпустить истребители днем - означало поставить тысячи защитников Ханко под угрозу гибели от налетов вражеской авиации. Четыре из восьми летчиков совсем не умели летать ночью. Пилотирование самолета в темное время суток, да еще при наличии облачности, дымки, в авиации считается высшей ступенью профессионального мастерства, к этому летчик готовится, длительно и упорно тренируясь. Выпускать его в ночной полет без такой подготовки категорически запрещалось. Но капитану Ильину пришлось нарушить запрет: иного выхода просто не было.

Накануне Ильин провел последний инструктаж летчиков и техников. Лица их были сосредоточенны, настроение - двойственное. Люди радовались, что возвращаются в Кронштадт, и в то же время понимали, какое опасное испытание их ждет.

- У нас восемь исправных самолетов, - начал капитан Ильин спокойно и деловито, - а летчиков - десять. Старшему лейтенанту Васильеву и лейтенанту Лазуткину, чьи истребители не подлежат ремонту, придется отплывать с моряками.

Оба вскочили. Васильев попросил:

- Разрешите улететь на Ут-2?

Эту двухместную машину использовали для выполнения учебно-тренировочных заданий. В боевой расчет авиагруппы она не входила. Ильин вопросительно взглянул на инженера.

- Самолет готов, - ответил тот. - Если залить бензобак под пробку, горючего до Кронштадта, пожалуй, хватит.

- Тогда - к делу, и вылетайте немедленно, - быстро решил капитан, отпуская Васильева и Лазуткина.

- Вы, Голубев, наиболее опытны в ночных полетах и район хорошо знаете. Возглавите группу. Я пойду ведомым, - заключил Ильин.

Погрузку закончили уже в сумерках. Корабли покинули порт. Едва истребители последнего патруля сели, на них тоже установили подвесные бензобаки и до предела заправили горючим. Соблюдая предосторожность, восемь И-16 поднялись в воздух и развернулись на Кронштадт. Техники отправились на уходящий с Ханко последний корабль,

Половину маршрута оставили позади. Резко ухудшилась погода: свинцовые облака простирались почти до самой воды. Голубев с трудом различал ночной горизонт и сосредоточил внимание на приборах. Морозный воздух врывался в открытую кабину "ишачка", обжигал лицо. Вспомнил о Васильеве и Лазуткине: удалось ли им пробиться на тихоходном Ут-2?

Темная гладь воды под крылом сменилась белым покрывалом: самолеты теперь шли над зоной сплошного заснеженного льда. Хоть как-то помогавшая ориентироваться в пространстве, пилотировать истребитель, линия горизонта стала и вовсе не различимой. Вокруг - сплошная зыбкая серая сфера, ни огонька, ни одной сколько-нибудь заметной точки, за которые можно зацепиться глазу. А сзади - семь товарищей, и их жизнь всецело зависит от умения, выдержки, находчивости ведущего.

Направление полета Василий держал только по компасу. Отклоняться от маршрута нельзя: оба берега Финского залива заняты фашистами. Сердце невольно холодило чувство беззащитности перед этой непроглядной тьмой, заснеженной ледяной пустыней. Глаза слезились от напряжения, руки немели от усталости. Голубев понимал: не легче приходится и ведомым.

Улучив момент, лейтенант осмотрелся. По аэронавигационным огням насчитал только шесть самолетов. Где же седьмой? Приглядевшись внимательнее, Василий заметил, что этот истребитель постепенно отстает от строя. Вскоре Голубев и совсем потерял его из виду. Прикинув, кто бы это мог быть, понял - капитан Ильин. Запросить, что у командира случилось, не мог: радиопередатчика на И-16 тогда не было.

Слева внизу проплыло огромное темное пятно - остров Лавенсаари. "Значит, курс верный, - обрадовался Василий. - Остается двадцать минут полета". А обволакивающая мутная пелена вокруг самолетов между тем все сгущалась, облака фактически прижали их ко льду. Снижаться больше было некуда - стрелка высотомера держалась почти на нулевой отметке. Голубев вновь оглянулся. Огоньки крайнего ведомого тоже начали удаляться в сторону и скрылись. По месту в строю Голубев определил: что-то неладное случилось у Цоколаева.

Мучительно долго тянулось время. Наконец показались сначала отблески лучей прожекторов, а затем в туманной дымке и десятки самодельных фонарей, окаймляющих посадочную полосу аэродрома в Кронштадте. Голубев развернул группу вдоль линии посадочных огней. И тут заметил, как при маневре свалился на крыло и ударился о землю истребитель Михаила Старухина. В чем причина? Скорее всего, летчик не выдержал напряжения перелета, крайне устав, не справился с пилотированием самолета.

Василий приземлился первым. Когда, закончив пробег, отрулил в сторону и выключил мотор, навалилась страшная усталость. С трудом выбрался из кабины. Не покидала мысль: как сядут ведомые? Вот уже на земле Татаренко, затем - Байсултанов, Кузнецов, Бадаев. К радости, через минуту-другую сел и капитан Ильин. Из восьми с Ханко на Большую землю пришли шесть летчиков. Разбился на аэродроме Старухин, потерялся Цоколаев, впрочем, не осталось даже сил, чтобы горевать.

Утром следующего дня пришло ободрившее всех известие: Геннадий Цоколаев жив и невредим. Он сел на лед недалеко от берега - с убранным шасси и пустыми бензобаками. Вскоре его доставили в часть.

Ждали корабля, что эвакуировал пехотинцев и техников-авиаторов. Но он так и не прибыл. Уже потом узнали: подорвался на фашистских минах. Спастись удалось далеко не всем. Из группы Ильина в Кронштадт вернулись только двадцать шесть человек, которых взяло на борт спасательное судно.

Так закончилась героическая эпопея группы балтийских летчиков. 164 дня защищали они вместе с воинами армии и флота Красный Гангут. Все это время крепость была неприступной для врага.

Если тебе, дорогой читатель, доведется побывать в Ленинграде, загляни на улицу Пестеля. Там в 1945 году сооружен по проекту В. И. Каменского памятник защитникам Ханко. Его мемориальная доска занимает всю торцовую стену четырехэтажного дома. Строгая лепка - щит в обрамлении склоненных знамен. На щите - барельеф боевого корабля, символы Герба страны - серп и молот. Ниже высечена надпись: "Слава великому советскому народу! Доска воздвигнута в честь героической обороны полуострова Ханко (22 июня - 2 декабря 1941 г.) в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 гг. Слава мужественным защитникам полуострова Ханко!"

Мемориал расположен напротив церкви, построенной в честь победы Петра I над шведским флотом у полуострова Гангут. Это символично: Ханко приумножил славу Гангута.

Свирепствует за окном буран. Воет в печной трубе ветер. Но в натопленной буржуйкой землянке тепло, уютно. И от этого, а также от того, что теперь кругом родная земля, а не скалистые берега полуострова, Василий ощутил особую радость. Лишь где-то в самом дальнем уголке души постоянно таились тревога, беспокойство за жену: три месяца на Ханко, а от Саши - ни одного письма. "Жива ли, где сейчас, что с ней?" - не давали покоя вопросы.

Лейтенант вышел из землянки и направился на командный пункт. Хлопали на стоянке самолетные чехлы. Порывистый ветер бросал в лицо горсти снега, волнами гнал по взлетному полю вихристую поземку. Вдали, за мутноватым горизонтом, виднелись очертания большого города. В декабре положение Ленинграда еще больше ухудшилось: голод и холод косили население. Только за один этот месяц на Пискаревском кладбище было похоронено 53 тысячи человек.

- О чем задумались, лейтенант? - спросил встретившийся капитан Ильин.

- Да так, о разном, - Голубев не любил посвящать товарищей в дела семейные.