– Давай запишем так, – согласился Борис. – Придумаем лучше – переделаем.

Они сразу писали сценарий. Пока начерно.

– Можно повернуть еще интереснее, – медленно, импровизируя, заговорил Борис. – Раз уж нашелся такой удобный способ. Кто у нас проиграл? Юлий? А он в последний момент отказывается выполнить условие. И тогда Юрий сам его обливает – и сует спичку! И все сделано чисто, его не обвинить, он говорит, что Юлий сам себя. Тем более, уже и записка оставлена.

– Можно так, если твой Юрий... такой.

– Какой – такой?

– Способный на такое... А если совсем иначе? Если сам профессор, этот Рубль, Рабл – ну или не Рабл – если он сам понимает, что лучше жить одному, но нормально, и все устраивает. Инсценирует самоубийство Юлия. Нарушает свою дурацкую этику, чтобы избавить от мучений.

– Он не понимает! – забываясь, закричал Борис. – Никто не понимает, кто сам не пережил! Каторжник с ядром не понимает!.. – И добавил спокойно: – Да просто интереснее для кино, чтобы они сами разбирались. А то «думает профессор, понимает». Снаружи не видно, чего он там внутри себя понимает.

Хорошо поработали до обеда.

За обедом Мышка сказала:

– Раз вы опять что-то пишете, мальчики, напишите чего-нибудь из истории. Вроде Дрюона – вот кто пишет изумительно! Будто вы при дворе какого-нибудь князя. В Новгороде. Уж про Новгород американцы никогда не снимут. Да и русские должны быть такие – плотные. Не извиваться, как эти.

Оправдывается! Будто братья не помнят, как мышка мордочку задирала и ручками «этих" по плечам ласкала.

– Да уж тогда бы мы не при князе, при самом царе жили бы! – зло засмеялся Борис. – Доставили бы ко двору, чтобы царя-батюшку потешить. Жили бы с карликами, арапами и такими же... – Он поискал слово. – Такой же живностью человеческой.

Все-таки не зря они упражнялись, сочиняли сценарии.

– Ну что вы, мальчики, зачем же вы так? Вы бы советниками были. Вы же лучше самого Друся на вопросы отвечаете!

– Да-да, боярами, думными дьяками! – обрадовался Глеб. – А князья да бояре, знаешь сколько пили?! Давай, Мышка, ту бутылку отпразднуем!

– Нет, мальчики, ну что вы! Зачем вам? Потом когда-нибудь отпразднуем, когда день рождения или повод. Такая бутылка сейчас, знаете, сколько стоит?! А у нас даровая. Поставить на стол – сразу вид законченный.

Но бутылка упорно будила воображение.

Столько событий произошло за последнее время, сделались они настоящими мужчинами, но все-таки не совсем. Оставалось еще по-мужски выпить. Испытать мужское удовольствие. И смешно, что их Мышка держится с ними, как мама с маленькими!

А бутылку она куда-то унесла, как только ушли Дэн и Дэвид.

Два дня Борис и Глеб ждали, чтобы Мышка ушла надолго. Она всегда сама объявляет, когда собирается в центр – в магазины или к заказчику.

И наконец дождались!

– Ну, будьте умницами, как всегда. Мне и по магазинам на Невском, и в парикмахерскую.

Это часа на четыре!

Братья выждали минут десять: вдруг Мышка чего-нибудь забыла и вернется. Выждали – и отправились в ее комнату с обычным обыском. С не совсем обычным, потому что искать собирались не письма, а бутылку.

Веселенькие желтые обои как всегда прибавили бодрости.

– Где-нибудь в шкафу между платьев! – наметил план поисков Борис.

– На полках под панталончиками.

Дамы прошлого века ходили в кружевных панталончиках. Само слово возбуждало фантазию.

Просто открыть шкаф для них – целый маневр! Ведь створки открываются наружу и упираются им в животы. Все равно как прислонить к шкафу ширму и пытаться его открывать. Приходится становиться чуть в стороне, чтобы кто-то один – Глеб – открыл створку сильной рукой и ею же шарил внутри. А Борису оставалось выслушивать комментарии.

– Нет... В тряпках запутался...

– Осторожней, ты! Она заметит потом.

– Сам попробуй – осторожней!... Есть.

Но на свет явилась совсем другая бутылка. Тоже красивая, но наполненная бесцветной жидкостью, а не чайного цвета, как «Белая лошадь». И надпись на ней была: «Рояль».

Близнецы слышали про этот «Рояль» – и разговоры взрослых, и по телевизору. Знали, что если разбавить этот спирт, получится дешевле водки. Вот Мышка и запаслась.

На всякий случай Глеб передал находку Борису. Но все-таки им была нужна их бутылка!

– Давай еще в комоде посмотрим, – решил Борис.

Он выступал стратегом.

Выдвигать ящики комода еще труднее, потому что надо одной рукой тащить, а другой упираться, но если они возьмутся вдвоем, опять помешают животы. Глеб умудрился, стоя боком, упираться ногой в нижний ящик, а рукой тащить верхний.

Нужная бутылка была извлечена из-под простыней. Глеб зажал ее в правой руке, и они двинулись на кухню, торжествующе неся в обеих наружных руках по бутылке. Просто для симметрии.

Закусывать они собирались с толком. Тем же маневром приступили к холодильнику, и Глеб первым делом достал банку китайской тушенки, которую мама получала по талонам еще два года назад. И с тех пор берегла для чего-то... Совсем маленькими они были два года назад и во всем слушались маму. А сегодня они выпьют за здоровье Мышки!

– Тут еще вчерашний суп.

– Давай!

– Мне одной рукой не удержать кастрюлю.

А вдвоем им не развернуться к холодильнику. Такой вкусный суп. Вот глупое положение!

– Тут еще бульонные кубики. Тоже старые.

– Тащи! Поставим чайник и разведем бульон в кастрюле.

Выпить чашку бульона – тоже звучало солидно.

Поставить чайник – это было им доступно. Спички они не раз зажигали: Борис зажимает коробок в своей левой, Глеб берет спичку в правую – и чиркает!

Консервы, зато, они не открывали ни разу. Но знали, каким ножом это делается. Борис решительно взял рукой китайскую банку, да еще помогал удерживать щупальцем, а Глеб воткнул консервный нож в мягкую жесть и начал взрезать банку так уверенно, точно он всю жизнь только этим и занимался.

Здорово все получалось – по-мужски, по-настоящему!

Вскрытая банка на столе, два стакана, плоская бутылка, чтобы ковбои могли носить ее в заднем кармане, да еще вторая рядом. Винтовая дорожка на колпачке явственно указывала способ откупоривания. Борис удерживал бутылку левой рукой, Глеб крутанул колпачок правой – и между вожделенной жидкостью и их жаждущими глотками не осталось никаких преград.

Глеб некстати щекотнул брата щупальцем. Борис дернулся.

– Ты что?! Разолью!

– Во надеремся, да? – хихикнул Глеб.

– Прибери свою конечность! Разливаю же!

Сознавая важность момента, Борис налил по полстакана. Поднял свой, посмотрел сквозь жидкость на свет, понюхал – так полагалось действовать, по его представлениям.

– Ну давай. За все успехи!

– Будем здоровы, Борька! – крикнул Глеб.

Они повернули головы брат к брату, что делали очень редко: ведь не было обычно никакой надобности глядеться как бы в собственное лицо – что они в нем не видели? Но сейчас все-таки посмотрели словно бы в зеркала и, не отрывая глаз брат от брата, храбро хватили по глотку.

Рты обожгло. Глотки. Пищеводы. Желудки.

Сделалось не до смотрений в глаза.

– Хватай скорей, закусывай!

Они захватили вилками по куску тушенки прямо из банки.

Никогда еще тушенка не казалась им такой вкусной. Говяжий жир потушил жжение, по телу пошло тепло. По телам.

Борис снова схватился за стакан.

– Давай еще. За наши фильмы.

– Будем здоровы, Борька! – отозвался Глеб.

Нежность к брату охватила Бориса. Ведь невозможно быть ближе двум людям, чем они. Роднее. Никакие муж с женой не могут быть такими родными, как они, ни у кого больше нет общей крови на двоих. А все остальное – тем более, общее. Потому и не стыдятся они брат брата ни в чем, как одинарные люди не стыдятся только самих себя.

– Слабые совсем эти виски, – сказал Глеб. – Американцы пить не могут.

– Это мы стойкие, – объяснил Борис, чувствуя еще большую нежность к брату, оттого что они стойкие – вместе. – Мы стойкие, потому что в нас кровь общая. В том вине тоже градусы были, а мы вообще не заметили. Мышка запьянела, а нам – хоть бы что.