Итак, 27 октября 1932 г. я прибыл в Лондон в качестве вновь назначенного посла СССР в Англии. Мне нужно было срочно ознакомиться с условиями моей работы. Я начал это знакомство создания нашего посольства.

В Лондоне царское правительство никогда не имело в противоположность Берлину, Риму и Парижу своего собственного дома. Когда в 1924 г. были установлены дипломатические отношения между СССР и Англией, мы получили помещение бывшего царского посольства — Чешем-хаус. То был большой, английского типа шестиэтажный особняк, расположенный в аристократической части столицы. В нем было много больших и красивых приемных залов, роскошная квартира для посла, но зато все остальное представляло собой сложный лабиринт маленьких комнат, комнатушек и клетушек, постепенно возносившихся к самой крыше. Такое помещение было в стиле старой русской дипломатии: последний царский посол граф Бенкендорф, умерший в январе 1917 г., жил здесь один со своей женой; 42 человека прислуги мужского и женского пола обслуживали знатную чету.

Конечно Чешем-хаус не был собственностью царского правительства: дом был снят на 50 лет, и срок аренды кончался в 1928 г. Для нас дом был не вполне пригоден. Однако в обстановке 1924-1927 гг. у нас было слишком много других, более острых забот, чтобы еще всерьез ставить вопрос о смене посольского здания. Наоборот, мы держались за Чешем-хаус, несмотря на все его неудобства, ибо не были уверены, что в Лондоне найдется лендлорд, готовый сдать помещение под «большевистское посольство». Даже с хозяином Чешем-хауса у нас то и дело случались осложнения. Владелец дома, оказавшийся твердолобым реакционером, не мог просто отказать нам, ибо был связан контрактом, но всячески допекал нас: присылал своих представителей для проверки состояния дома (что разрешалось контрактом), запрещал производить какие-либо внутренние перестройки, присылал строгие письма по поводу замеченных им «беспорядков» во дворе посольства и т. д.

Наши отношения с ним имели замечательную концовку. Нотой от 25 мая 1927 г. министр иностранных дел Остин Чемберлен уведомил советское правительство о разрыве отношений между Англией и СССР. В суматохе тех дней мы совершенно забыли о доме и о сроках царского контракта. Но хозяин неожиданно сам напомнил о себе. Накануне дня, когда посольство должно было покинуть территорию Англии, этот почтенный джентльмен самолично явился к нам и, указав на то, что контракт истекает в следующем году, с самой любезной миной предложил продлить его действие. В ответ на изумленный взгляд первого секретаря Д. В. Богомолова, который его принимал, хозяин дома, пожав плечами, заявил:

— Чего в жизни но бывает! Сегодня мы с вами в ссоре, завтра мы будем с вами в дружбе. А дом-то стоит, да и мне деньги пригодятся.

Нас, однако, не тронула мудрость лендлорда, и предлагаемая им сделка не состоялась.

Когда в 1929 г. после восстановления дипломатических отношений с СССР, осуществленным вторым лейбористским правительством, в Лондон прибыло новое советское посольство, оно оказалось без посольского здания. Первоначально посольство устроилось во временном помещении: Гросвенор-сквер, 40. Сразу же начались усиленные поиски постоянной резиденции. Это и теперь оказалось нелегким делом. Антисоветские настроения в консервативных кругах (а все лендлорды — консерваторы) были по-прежнему очень сильны. С. Б. Каган, первый секретарь посольства, на плечи которого легла главная забота по подысканию дома для советского представительства, десятки раз переживал жестокое разочарование. Вот, кажется, нашел подходящее помещение, кажется, договорился с агентом обо всех деталях (в Англии трансакции с домами и квартирами производятся через агентские конторы), кажется, на будущей неделе уже можно переезжать — и вдруг в последний момент владелец дома, узнав, что наниматели «большевики», категорически отказывается заключить сделку. Или еще бывало так: агент согласен, владелец дома согласен, но не согласен собственник земли, на которой стоит дом (часто это — два разных лица), — и все идет прахом.

Наконец нашелся южноафриканский «шерстяной» миллионер сэр Люис Ричардсон, который согласился сдать свой особняк в Кенсингтоне советскому правительству. Какие мотивы руководили Ричардсоном, не знаю. Ходили слухи, что потери, понесенные им в связи с мировым кризисом 1929 г., помогли ему преодолеть политические предубеждения. Может быть, это и было так. Земля, на которой стоял особняк, принадлежала королю, и король, только что восстановивший дипломатические отношения с СССР, естественно, не мог возражать против помещения здесь советского посольства. Ричардсон сдавал особняк на 60 лет и требовал уплаты вперед арендной платы за все это время. Условие было жесткое и необычное, но посольство согласилось его принять. В результате за 36 тыс. фунтов советское правительство приобрело в свое распоряжение сроком до 1990 г. красивый особняк на одной из самых фешенебельных улиц Лондона. В конечном счете вышло даже недорого — особенно если принять во внимание, что в лондонском просторечии наша улица именовалась «кварталом милионеров^{1}».

Сразу же по приезде я стал знакомиться с моей новой резиденцией. Тут предо мной открылись многие детали — частью приятные, частью неприятные, частью забавные, но все в характерно английском стиле.

Лет сто тому назад, земля, на которой стоял дом посольства, принадлежала Кенсингтонскому дворцу. Когда-то, в XVII и XVIII вв., этот дворец, бывший в то время загородной резиденцией королей, играл крупную роль. В нем жили королева Анна, король Георг I, король Георг II. Позднее короли переселились в Лондон, и Кенсингтонский дворец превратился в местожительство младших членов королевской семьи. В нем родилась и выросла королева Виктория. Здесь родилась также королева Мэри, жена царствовавшего в момент моего прибытия Георга V. В 1841 г. специальным актом парламента от владений Кенсингтонского дворца был отрезан «огород» в размере 28 акров (около 11 гектаров), и на этом «огороде» возникла наша улица, постепенно обстроившаяся двумя рядами богатых особняков. В числе их находился и дом нашего посольства.

Советское посольство в Лондоне

Дом был прекрасно расположен, В годы моей работы он стоял среди небольшого зеленого участка площадью около четверти гектара, фасад выходил на улицу Кенсингтон Палас Гарденс, позади дома был чудесный сад с оранжереей, фонтаном, солнечными часами, теннисной площадкой. Больших деревьев там не было, но цвели розы, и изгородь заросла частым высоким кустарником. За изгородью находилось огороженное поле, где по воскресеньям происходили игры в футбол, а дальше раскинулись знаменитые Сады Кенсингтона, едва ли не самый прекрасный и культурный из лондонских парков.

Улица, на которой стояло здание посольства, была густо обсажена огромными, вековыми деревьями. Это была не простая, а особенная, «частная» улица, считавшаяся собственностью тех лиц, которые имели здесь свои дома. Она была закрыта для обычного сквозного движения, и ездить по ной могли лишь те, кто направлялся в один из стоящих на ней особняков; но даже и для них была установлена предельная скорость — 12 миль в час. На обоих концах улицы имелись железные ворота, около которых всегда дежурили сторожа в ливреях с золотыми галунами и в высоких цилиндрах. В полночь ворота запирались до утра, и в это время попасть на нашу улицу было можно только пройдя мимо сторожа. Конечно, за красочные обломки далекой старины собственникам улицы приходилось платить: надо было содержать сторожей, надо было чинить ворота, надо было кормить ленивую разжиревшую собаку, которая будто бы охраняла нас от ночных напастей. Однако никто не роптал: англичане любят сохранять пережитки прошлого. А на нашей улице жили настоящие англичане, да еще какие! Прямо против посольства находился дом, занимаемый одним из английских Ротшильдов. Неподалеку высился каменный особняк Лесли Уркварта — того самого Лесли Уркварта, который имел богатейшие цветнометаллическне концессии в царской России и после революции стал одним из злейших врагов советского режима. Несколько дальше стоял красивый дом герцога Мальборо. С. Б. Каган рассказывал, что, когда собственники улицы узнали о предстоящем вторжении «большевиков», они заявили протест дворцовому ведомству, но успеха не имели. Однако в арендный контракт, который подписало посольство, был внесен пункт о том, что снятый нами дом не может быть использован для целей, вызывающих необходимость, появления слишком большого количества людей на Кенсингтон Палас Гарденс. В результате генеральное консульство мы должны были открыть в другом месте — правда, не очень далеко, на Розари Гарденс, 3, в южном Кенсингтоне. Это послужило предметом длительных споров между лондонским посольством и Наркоминделом и Москве. Аппарат центрального ведомства никак не мог понять всех тонкостей положения, связанных с нашей улицей, и в интересах экономии требовал перенесения консульства в помещение посольства. А когда мы доказывали невозможность такого шага, москвичи думали, что мы просто хотим жить в нашем здании посвободнее и изобретаем для этого какие-то странные предлоги.