— В конечном счете, — суммировал Ллойд-Джордж, — я полагаю, что если правящие классы нашей страны еще не вполне готовы для политики здравого смысла в «русском вопросе», то во всяком случае время, когда они поймут неизбежность такой политики, не за горами.

Затем Ллойд-Джордж стал расспрашивать меня о состоянии переговоров по заключению нового торгового соглашения. Я расказал^{12} ему о беседах с Саймоном, Чемберленом и Ренсименом на эту тему. Когда Ллойд-Джордж услышал, что английское правительство собирается исключить из нового соглашения принцип наибольшего благоприятствования, он воскликнул:

— Но ведь на таких условиях совершенно невозможно торговать!

Я подтвердил, что это действительно так.

— Узнаю Беннета! — продолжал Ллойд-Джордж. — Английская делегация, отправляясь и Оттаву, не собиралась денонсировать англо-советское торговое соглашение. Но там она встретилась с канадским премьером Беннетом. Беннет чрезвычайно сильный, ловкий и бесцеремонный человек. Он сейчас самый опасный человек в империи. Беннет куда более волевая фигура, чем Болдуин или даже Чемберлен. И вот он запугал английскую делегацию. Но к я все-таки рассчитываю, что вы слышали от Чемберлена и Ренсимена не последнее слово. Требуйте наибольшего благоприятствования! Не уступайте! Надеюсь, что в конце концов вам удастся договориться о каком-либо приемлемом компромиссе. Держите меня курсе переговоров. В случае надобности можно будет этот вопрос поднять в парламенте… Еще одно замечание: в ходе переговоров старайтесь иметь как можно меньше дел с Саймоном. Саймон не человек, а законник-крючкотвор. К тому же он крайне ненадежен: сегодня говорит одно, а завтра совсем другое. Лучше уж ориентируйтесь на Ренсимена. Он, правда, совсем не гений, но более практичен: не станет жертвовать торговлей из-за юридических мудрствований.

Я поблагодарил Ллойд-Джорджа за его советы и обещал держать с ним постоянный контакт.

В связи с вопросом о торговых переговорах Ллойд-Джордж опять пустился в воспоминания:

— Я знал Красина — это был очень умный, образованный и честный человек. Он был муж здравого смысла, и я всегда верил его слову. Очень жаль, что Красин умер так преждевременно.

С Чичериным я познакомился в Генуе, где он показал себя хорошим дипломатом. Положение Чичерина было нелегкое; ему одному приходилось выступать против всех нас. Но он справлялся со своей трудной задачей прекрасно: всегда умел ударить в слабое место противника и крепко защитить свое слабое место. Кстати, как поживает Чичерин? Что он делает сейчас?

Я рассказал Ллойд-Джорджу о болезни Чичерина. Ллойд-Джордж выразил сожаление и затем оказал:

— У вас теперь комиссаром по иностранным делам Литвинов — это хороший выбор. Литвинов очень умный человек и к тому же не фантаст. Стоит ногами на твердой земле.

Я это подтвердил и со своей стороны оказал несколько слов, рисующих Литвинова в благоприятном свете.

Когда я поднялся и стал прощаться c хозяином, Ллойд-Джордж воскликнул:

— Мы должны с вами опять встретиться. Помните, вы всегда можете рассчитывать на меня.

Действительно, в ходе последовавших затем торговых переговоров либеральный лидер оказал нам весьма существенную помощь.

Так началось мое знакомство с Ллойд-Джорджем. Оно продолжалось в течение всех 11 лет моей работы на посту советского посла в Англии.

Больше всего меня поражали в личности Ллойд-Джорджа две черты:

Во-первых, его изумительная, какая-то почти сверхчеловеческая живость. Все его восприятия, реакции, чувства, мысли, даже жесты и движения были воистину молниеносны, точно в его мозгу помещался конденсатор высочайшего интеллектуального напряжения, который при малейшем раздражении извне рассыпал вокруг тысячи блистательных искр.

Во-вторых, в Ллойд-Джордже меня всегда изумлял уровень его мышления. Собеседника он понимал сразу, отвечал мгновенно и притом ярко, остро, законченно. Чем ординарнее человек, тем меньше он способен подняться до понимания вещей основных, первостепенных, которые в конечном счете решают все. Ординарный человек слишком часто из-за деревьев не видит леса. Не таков был Ллойд-Джордж. Конечно, классовая ограниченность ставила определенные рамки его проницательности (до конца жизни он так и не смог, например, понять, что человечество вступило в эпоху социализма), однако в отпущенных ему положением и историей пределах Ллойд-Джордж в своих суждениях о людях, событиях, явлениях всегда умел отметать все временное, случайное, неважное и видеть главное и основное. Оттого на всех таких суждениях Ллойд-Джорджа лежала печать необыкновенной простоты — той простоты, которая дается лишь большим умом и большим знанием.

Однако были у Ллойд-Джорджа и крупные недостатки, которые подчас вытекали как раз из его достоинств. Конечно, гибкость — большое достоинство для политика. Но у Ллойд-Джорджа гибкость нередко переходила в недостаток устойчивости. Так было и прошлом, особенно в первые годы после войны 1914-1918 гг. Так было и в период моей работы в Англии. В позиции и настроениях Ллойд-Джорджа за эти 11 лет бывали значительные колебания, и в связи с этим в наших отношениях наблюдались то приливы, то отливы.

Приведу один характерный пример. Летом 1936 г. Риббентроп, тогда еще советник Гитлера по внешнеполитическим делам (послом и Англии он стал лишь в конце того же года), пригласил Ллойд-Джорджа посетить Германию и ознакомиться с теми мерами, которые Гитлер принял для борьбы с безработицей. Это был ловкий ход, ибо Ллойд-Джордж считал себя «отцом борьбы с безработицей в Англии» (ведь он провел в 1911 г. закон о страховании от безработицы) и потому мог легче всего принять приглашение Риббентропа именно под этим предлогом. Так оно и вышло.

В сентябре 1936 г. Ллойд-Джордж в сопровождении небольшой группы спутников, среди которых находились его старший сын Гвилим и его дочь Меган, провел в Германии около десяти дней. Разумеется, нацисты постарались заработать на визите Ллойд-Джорджа возможно больше политического капитала. Поэтому, когда либеральный лидер оказался на их территории, они быстро развернули первоначальную программу визита (ознакомление с мерами по борьбе с безработицей) в помпезную политическую сенсацию. Ллойд-Джорджа возили по различным городам страны, показывали ему десятки заводов, фабрик, сельскохозяйственных лагерей, демонстрировали пред ним формирования «новой», гитлеровской армии и — самое главное — устроили для него две пышные встречи с «фюрером».

Во время этих встреч речь шла уже не о борьбе с безработицей, а о коренных проблемах международной политики. Гитлер в беседах с Ллойд-Джорджем изображал себя чуть ли не пацифистом, клялся и божился, будто он не имеет никаких завоевательных планов и будто единственной его целью является восстановление равноправия Германии с другими великими державами да обеспечение ее безопасности от нападения со стороны «большевистской России»[29].

Трудно поверить, но это «голубиное воркование» Гитлера произвело на Ллойд-Джорджа большое впечатление. Вернувшись домой, он выступил с интервью и статьями в английской прессе, которые нельзя было истолковать иначе, как апологию гитлеризма. Так, например, 17 сентября 1936 г. в бивербруковском «Дейли экспресс» Ллойд-Джордж писал: «Те, кто воображает, что Германия вернулась к своему старому империализму, не имеют никакого представления о характере происшедшей перемены. Мысль о Германии как об угрозе для Европы, с мощной армией, готовой перешагнуть через границы других государств, чужда ее новой программе… Немцы будут стоять против всякого вторжения в их собственную страну, но сами они не имеют желания вторгаться в какую-либо другую страну».

Вот до какой степени Ллойд-Джордж был ослеплен лицемерием Гитлера!

Поворот в настроениях либерального лидера меня сильно обеспокоил. Политически было бы очень невыгодно, если бы столь крупная фигура перешла в лагерь «умиротворителей» Гитлера. Поэтому, выждав некоторое время, я как ни в чем не бывало поехал навестить Ллойд-Джорджа в его поместье. Конечно, разговор наш сразу же перешел на политические темы, и в ходе ее я со всей необходимой тактичностью, но все-таки с полной определенностью выразил свое удивление по поводу последних выступлений хозяина. Ллойд-Джордж вскипел и начал доказывать, что «антигитлеровская пропаганда» сильно преувеличивает агрессивность «фюрера». Он де совсем не дурак и прекрасно понимает, что захватить Европу ему не под силу, а потому и не стремится к этому. Все, чего добивается Гитлер, это признания равноправия Германии с другими великими державами, против чего едва ли можно возражать.