Клямину везло. На рынке какого-то придорожного села он наткнулся на корень калгана, который ему заказывал старик Николаев. Траву и всякого рода корешки продавала женщина в пушистом платке и в куртке из искусственной кожи. Женщина сидела за облезлым прилавком и лузгала семечки.

– Молодой человек, возьмите для своей мамаши травку. Любую болезнь вытряхнет. – Выпуклые глаза женщины лениво смотрели на Клямина.

На этом рынке толкались в основном шоферы и пассажиры автобусов. Одни приценивались к овчинам, другие примеряли пуховые платки и шарфы…

Клямин хотел купить помидоров. Когда-то эти места славились сладкими помидорами. Но теперь их что-то не было видно. И фруктов маловато, а ведь самый сезон.

– Мне помидоры нужны.

– Тю, – сказала женщина и отвернулась.

На кусках картона красным фломастером были написаны названия трав и кореньев. Клямин вспомнил, что старик сосед давно просил его достать корень калгана. Когда заболела жена, он чуть дырку в голове Клямина не просверлил: достань да достань! Вот они, эти плотные бурые корешки, перевязанные ниткой.

Клямин взял пучок корешков, слегка встряхнул.

– От любой болезни поднимает. Что язва желудка, что свищ, – хвалилась лупоглазая торговка.

– И от самой-самой? – хмыкнул Клямин.

– А то… И от нее, – понятливо подтвердила торговка. – Только знай гуляй поменьше. Сейчас бабы такие пошли… Без калгана и шагу делать не смей.

– Я о раке говорю, душа моя.

– Ну а рак так вообще раз плюнуть. Настаивай на водке корешок, принимай до еды… Как рукой!

От шершавого тельца корня тянуло землей и полуденным солнцем.

– А помидоров нет? – переспросил Клямин.

– Да нет, нет твоих помидоров. Забыли, как они и выглядят. Градом побило… Будешь брать корень, нет? Что вертеть-то, это тебе не…

И торговка обронила непотребное словечко. Стоявшие рядом бабы зашлись хохотом. Видно, лупоглазая слыла в торговых рядах заводилой.

– Ладно. Возьму пучка три, – решил Клямин. – Соседу. Болеет он.

Торговка достала из-под прилавка ворох корешков, на выбор. Но выбирать особенно было нечего – все они казались одинаковыми. Торговка делала вид, будто хочет услужить Клямину: нюхала, мяла, пробовала корешки на ноготь…

– А что, и у вас помидоров нет в этом году? Ты куда путь держишь?

– В Южноморск.

– Ну? На легковушке?

– Нет, грузовичок.

На лицо торговки набежала тень. Она стряхнула с платка лушпайки от семечек и зябко сунула руки в карманы куртки.

– Порожний? Иль с грузом?

Клямин усмехнулся. Что он мог ответить? Порожний, если не считать двух портфелей-«дипломатов» с деньгами. И он бросил взгляд на голубой микроавтобус. Днем машина постоянно находилась в поле зрения Клямина. Ночью он раскладывал кресла и спал в ней. Так все дни командировки.

– Порожний, – сказал Клямин.

Торговка заволновалась. Ее черные глаза окончательно оживились. А лицо, еще молодое, с каким-то неаккуратным пятнистым загаром, стянулось, собирая на лбу морщинки. Потом она сложила вместе отобранные ею корешки, добавила от себя щедрую горсть и завернула все в газету. Клямин полез за кошельком.

– Слушай, шофер, дело есть. – Торговка повела головой, приглашая Клямина в сторонку.

Она обошла короткий прилавок и, приблизившись к Клямину, прижала его грудью к холодному стволу дерева.

– Слушай, человек… Есть дело, – повторила она шепотом. – Камень свезешь?

– Какой камень? – Клямин тоже невольно перешел на шепот.

– Могильный.

– Ты что, сдурела?

– Не за так.

– Известно, что не за так. Он же весит!

– Полторы тонны, ни грамма больше… Как раз в Южноморск, мужу на могилу… Что тебе стоит? Не обижу, увидишь. Меня зовут Антонина Прокофьевна.

Антон задумался. В глубине его души всегда дремал бесенок-искуситель. Что бы он, Клямин, ни делал, обязательно где-то вдруг просыпался бесенок и шептал в большое, заросшее рыжеватым пушком ухо: «А нельзя ли на этом заработать?» Так и сейчас. Нелепое, казалось бы, предложение лупоглазой торговки после первых секунд замешательства привело к привычным размышлениям. А почему бы и нет? Езда порожняком всегда наводила Клямина на печальные мысли об утерянных возможностях. Еще три дня назад его автомобиль шел с грузом и почти спрямленными от его тяжести рессорами. А теперь в «трюме» машины лежит ничтожная партия бакинских мужских туфель, которые втридорога продаются в его родном Южноморске. Но это несерьезная работа, мелочевка. Он прихватил туфли, чтобы душа не ныла.

Но вот могильный камень! Подобный груз ему возить не приходилось. И кур возил, и ящики с фруктами, и полиэтиленовые пакеты. Он ходко продавал эти пакеты на черноморских пляжах, сторонясь государственных ревизоров…

– Ладно, – решил Клямин. – Гривенник за килограмм. Торговка, прикидывая, зашевелила губами.

– Побойся Бога, парень! Полтораста рублей! Ты же не на горбу его попрешь, на машине… Пятак за кило. Это ж семьдесят пять рублей за ничего. Забили! – Она протянула широкую мозолистую ладонь.

– Подумай, душа моя, как я такую скалу в автомобиль просуну? Соображаешь? – не торопился Клямин.

– Есть люди, шофер, есть люди, – загомонила торговка, не опуская руки. – Деверь мой на тракторе работает, с подъемным краном… Хорошо, накину еще пятнадцать. Всего за девяносто.

– За сотню. Бензин мой. – На том и порешили.

Автомобиль бежал легко, только на подъемах недовольно подвывал, вспоминая о грузе, так неожиданно свалившемся на обратном переходе. Запыленные бока автомобиля еще хранили едва уловимые запахи шашлыков, которыми угощали радушные хозяева Антона Клямина за внимание к их нуждам. Костер, как правило, разводили недалеко от автомобиля.

Эти гостеприимные хозяева давно поддерживали с Серафимом дружеские отношения и товар принимали без особых придирок. Партия дубленок, двадцать хрустальных чайных наборов, импортная радиотехника… Особое внимание Клямина привлекали наглухо заколоченные контейнеры. Понять, что там находилось, не было никакой возможности. Однако именно этим контейнерам особо радовался какой-то тип, который сам разыскал Клямина в условленном месте. Тип увез все контейнеры в «Волге» – пи-капе, предварительно вручив Клямину конверт с бумагами. Видимо, конверт многого стоил. Между делом тип купил три прекрасные дубленки, заплатив за них пять тысяч. Разница в пользу Клямина составляла тысячу четыреста монет. Он ничего не знал о содержимом контейнеров, хотя не первый раз их развозил. Складывалось впечатление, что весь хлам, которым он торговал, по ценности далеко уступал контейнерам. «Надо как-нибудь грохнуть один», – подумывал Клямин, страдая от любопытства…

Как-то, приметив на полу кузова следы белого порошка, Клямин отнес их на счет подрядных работ автоколонны номер четыре, за которой был закреплен автомобиль. А потом засомневался. «Не уран ли они возят, черти? – шутил про себя Клямин. – Может, маленькую бомбу мастерят для своих праздников. Еще влипнешь с ними в историю. Надо завязать, пока не поздно…» Порошок с пола кузова он собрал в спичечную коробку и спрятал.

О том, что надо «завязывать», Клямин думал не впервые. И всякий раз чувствовал себя так, будто в полной темноте с разбегу вмазывается в стену. Потом это чувство пропадало. Клямину казалось, что о нем забыли. Он успокаивался. До очередного звонка Серафима. Однажды о Клямине не вспоминали целых полгода…

– Так что, Антонина Прокофьевна, кинули камешек и в дорогу? – общительно проговорил Клямин, искоса взглянув на свою спутницу.

Торговка распустила платок, показывая Клямину скошенный подбородок и довольно серьезный многоярусный зоб… Клямин вспомнил, как она командовала полчаса назад, как орала на своего деверя-тракториста, туповатого парня со значком в форме голубя мира на лацкане кургузого пиджака. Конечно, орать было за что. Клямин заново переживал мгновения, когда камень, казалось, выскальзывал из люльки и готов был расплющить крышу автомобиля. Когда тросы подвели его к распахнутой задней двери машины и начали втягивать в салон… Жуть!.. Но все обошлось. Впрочем, ругань, которую торговка обрушила на голову бедолаги-деверя, все еще колом стояла в закаленных ушах Клямина. А ему нравились женщины с загадкой…