– Смотрите внимательно! – прошептал мистер Грегори.

Священник поднял перед молящимися сверкающий сталью кинжал. Подержав его несколько секунд, он спустился к Джону Сэведжу, склонился над ним и произнес по латыни:

– Возьми это освященное оружие! Да послужит оно Господу!

Робин понял, что капитан Фортескью в рясе священника был совсем иным человеком, нежели в расшитом золотом плаще.

Джон Сэведж почтительно взял кинжал, поцеловал его и спрятал в ножны сбоку. Когда священник, протянув руку, начал произносить благословение, мистер Грегори из Лайма закрыл дверь.

– Давайте поспешим! – сказал он.

Молча и быстро они двинулись по коридорам в обратный путь. Когда они вновь оказались в спальне Робина, некоторое время никто не произносил ни слова. Робин упал в кресло и закрыл лицо руками.

– Так вот что таится за этой неделей развлечений и за протестантами и католиками, варящимися в общем котле, – наконец, заговорил он. – Подлое предательство!

– Совершенно верно, – невозмутимо подтвердил мистер Грегори.

– Значит, «она», о которой Барнуэлл говорил прошлой ночью…

– Королева, – кивнул Грегори. – Барнуэлл ходил во дворцовые сады у реки в Ричмонде. Из-за доброжелательности ее величества там может гулять весь мир. Негодяй ходил туда, чтобы определить, за каким кустом будет прятаться убийца.

– И королева подошла к нему?

– Подошла и сказала: «Видите – я не вооружена». Она лишена чувства страха и ходит без охраны.

– А этот кинжал? – воскликнул Робин.

– Кинжал освятил мистер Боллард, священник-иезуит, прибывший недавно от этого достойного англичанина, кардинала Аллена из Реймса, – с презрением сказал мистер Грегори. – Но не бойтесь, мистер Обри! Кинжал не найдет дорогу к сердцу королевы. – Он опустил руку на плечо Робина. – Ее верные слуги позаботятся об этом.

Робином овладело гнетущее ощущение собственной неполноценности. Другие люди трудились ради королевы, охраняли ее, жертвовали для нес своими жизнями и состояниями, нося на лице маску равнодушия. А он даже не мог скрывать свои эмоции – ему еще предстояло научиться этому искусству.

– Как же я смогу завтра смотреть им в глаза? – воскликнул он.

– Думаю, что завтра их здесь не будет, – ответил Грегори. – Вы встретите сэра Роберта, мистера Хамфри, вашего доброго друга, мистера Хорька – разумеется, все они невинны, как младенцы. Но ваше лицо не должно открыть им то, что вам известно, мистер Обри. А остальные, в том числе священник, отправятся в Лондон.

Мистер Грегори из Лайма оказался прав. Когда Робин спустился к завтраку, он обнаружил, что количество гостей сэра Роберта уменьшилось за счет отсутствия Бейбингтона, Барнуэлла, Джона Сэведжа, капитана Фортескью и еще нескольких человек. Дела призвали их в Лондон.

В субботу, в полдень, Синтия Норрис и Робин Обри стояли на гравиевой дорожке позади Хилбери-Мелкум. Все утро они были заняты репетицией и сейчас ожидали, что звук трубы пригласит их к обеду. Сад спускался крутыми террасами к ручейку внизу долины, чье мелодичное журчание достигало ушей юноши и девушки. В центре изумрудно-зеленой поверхности каждой террасы находился продолговатый пруд с лилиями и фонтаном, окруженный каменным парапетом, а по краям располагались лестницы с высокими урнами по бокам. С каменных стен сзади свешивались белые ломоносы и алые розы. На светло-голубом небе сверкало солнце.

– Это наш последний день вместе, – промолвила Синтия, не пытаясь скрыть тоску, звучавшую в ее голосе.

– Надеюсь, мы расстанемся ненадолго, – ответил Робин.

Хотя между ними не было произнесено ни единого слова любви, они говорили с серьезностью, присущей влюбленным.

– Вы уезжаете завтра? – спросил Робин.

Синтия сообщила ему о приготовлениях к отъезду. На рассвете повозка заберет багаж ее и ее кузины.

– Оливия и я отправимся верхом после завтрака. Я пообедаю в доме Оливии, а дальше поеду одна.

– У меня есть лучший план, – заметил Робин, глядя вниз, в сторону ручья. Синтия внезапно рассмеялась.

– По-моему, сэр, вы уже в колыбели строили планы, как усовершенствовать качалку. А когда у вас начали резаться зубы – это было совсем недавно, верно? – вы, безусловно, придумали, как их побыстрее вытянуть с помощью припарок. Ну, хорошо, послушаем, что вы замыслили на мой счет!

Увы! Прежде чем она успела это услышать, прозвучала труба, призывая их к обеденному столу.

– У нас больше нет времени! – воскликнул Робин. – Почему мы всегда должны есть?

– Потому что пироги из воздуха могут удовлетворить только…

Прежде чем Синтия успела окончить фразу, Робин быстро повернулся к ней.

– Кого?

Покраснев, Синтия попыталась скрыть смущение смехом.

– Угадайте сами, – быстро сказала она, смутившись еще больше.

Беспомощно оглядевшись, девушка увидела сквозь окна, что большой холл полон людей, и ей захотелось поскорее уйти.

– Что это за лучший план? – поспешно спросила она. – Когда я услышу о нем?

– Сегодня вечером, если пожелаете.

– Пожелаю.

Робин поглядел вниз.

– Тогда на третьей террасе, – сказал он.

– Она отсюда не видна, – пожаловалась девушка.

– И из окон тоже. Поэтому я ее и выбрал, – объяснил Робин, и кровь снова прилила к щекам Синтии.

– Когда пьеса кончится… – начал он.

– Будут поздравления и опять еда и питье.

– И такие шум и суета, что ничье отсутствие не окажется замеченным.

– А в саду будут лунный свет и тишина, – торжественно произнесла Синтия.

– Итак, на третьей террасе, – резюмировал Робин. – Там как раз за тисовой изгородью есть скамейка…

– Да, и в дальнем конце пруда с лилиями статуя Меркурия,[59] готового к полету, – лукаво улыбнулась девушка. – Это предупреждение.

– Притворство – он никогда не полетит, – ответил Робин. – Я буду ждать на скамейке.

Синтия внезапно рассмеялась.

– В кожаной куртке и широких штанах?

Робин засмеялся в ответ.

– Мистер Стаффорд написал мне мою роль, и я учил ее очень тщательно. Теперь я знаю этот персонаж лучше, чем он, который его придумал. Этот слуга не Карло Мануччи! Такие, как он, ухаживают за девушками, переодевшись в платье своих хозяев.

Синтия покатилась со смеху.

– Значит, на третьей террасе, Карло. Я приду, чтобы услышать о вашем плане.

– И еще три слова, дорогая, – тихо произнес Робин. – Но три слова, длинные, как жизнь, а если захочет Бог, то еще длинней.

И снова «свойственная влюбленным серьезность стерла улыбки с их лиц.

Пообедав на скорую руку, актеры удалились переодеваться. Никакая девушка не прихорашивалась столько перед зеркалом, как Робин в тот вечер. В саду он мог завоевать величайшую награду. Юноша не считал себя достойным се, но, по крайней мере, он намеревался выглядеть таковым. Робин надел розовый бархатный камзол, штаны того же оттенка и светлые чулки; маленький воротник был расшит золотом, а розы на туфлях – серебром; руки были заняты парой перчаток. Когда Робин спустился в длинную галерею, все актеры уже собрались. Судя по царившей неразберихе, могло показаться, что пьеса не будет подготовлена и через месяц. Но даже в этой суете мистер Стаффорд нашел время возмущенно воздеть руки к небу при виде Робина, превратившись на момент в наставника в доме миссис Паркер.

– Вы же слуга, сэр! Ваше упрямство губит всю пьесу! Вы же Джек Дудл, слуга, и должны появиться первым! Клянусь Богом, маска погублена!

Робин серьезно покачал головой.

– Я следую тексту, мистер Стаффорд. Вы же сами его сочинили. Я вбегаю в большой зал, где сэр Роберт и его гости заканчивают ужин…

– Не вы, а Джек Дудл, сэр.

– Джек Дудл сразу же произносит ваши восхитительные строки, мистер Стаффорд. В них ощутим сам дух поэзии.