— Я все еще не знаю, смогу ли себе это позволить, — призналась она и впервые за много лет разрешила себе помечтать о будущем. И возможной совместной жизни с Эндрю.

Спенсер широко улыбнулся и жестом показал ей на стул по другую сторону письменного стола.

— Садитесь, доктор Нортон. Поговорим о деле.

Вместо того чтобы пройти прямо к Гейл, как он делал всю неделю после тренировок «Акул», Эндрю поднялся к себе в квартиру. Больше они не будут нежиться на диване и смотреть вечерние новости. Не будут, умирая от желания, стаскивать друг с друга одежду по пути в ванную. Не будут падать на пушистое одеяло, заниматься любовью и погружаться в экстаз и беспамятство.

Отныне не будет ничего, кроме сознания предательства. И, может быть, ненависти.

Завтра утром он уедет из Оуквуда.

Он прошел к себе, принял душ, переоделся, а затем отпер комнату с подслушивающей аппаратурой. На краю рабочего стола лежал коричневый конверт со сведениями, добытыми во время вчерашней поездки в Лемер. Эндрю уставился на стол, зная, что стоит ему взять конверт, как все изменится. Она возненавидит его, но другого выхода у него нет. Гейл имеет право знать, что ее брат, скорее всего, ни в чем не виноват. Правда, у него нет твердых доказательств невиновности Криса Нортона, которые позволили бы закрыть дело, но зато он сумел узнать несколько весьма любопытных подробностей, которые подтверждают, что улики против Нортона были уж слишком неопровержимыми.

Эндрю шагнул к столу. Ноги налились свинцовой тяжестью. Боясь передумать, он взял конверт, запер дверь запасной спальни и спустился по деревянной лестнице, ведущей к квартире Гейл. На душе у него лежала огромная тяжесть. Он ненавидел себя за те страдания, которые должен был причинить Гейл. Это уничтожит доверие, которым она прониклась к нему. Доверие, нелегко дающееся человеку, за каждым движением которого постоянно следит целая армия агентов.

Когда он отодвинул экран и дважды коротко постучал в дверь, на свете не было человека несчастнее его.

— Открыто, — откликнулась Гейл с другой стороны.

Эндрю перешагнул порог и остановился как вкопанный.

В комнате стояли свежие цветы, горели свечи, из музыкального центра доносились негромкие звуки джаза. Жжение внутри усилилось. Он пришел, чтобы разбить Гейл сердце, а не поддаваться обольщению. Эндрю следовало закрыть глаза и молить Господа, чтобы он дал ему силы сказать Гейл правду. В соблазнительной позе она стояла на пороге спальни. За ее спиной мерцал мягкий свет, озарявший ее стройное тело. Опять свечи, догадался он. На ней была самая нарядная ночная рубашка, которую ему доводилось видеть. Эндрю захотелось опуститься на колени перед этим небесным видением.

— Опаздываешь, — с укоризной в голосе сказала она. В ее зеленых глазах плясали золотые искорки. Она собрала волосы в романтический узел, но отдельные локоны выбивались из прически и падали на шею, обрамляя ее прелестное лицо.

— Тренировка затянулась, — сказал Эндрю, удивившись, что ему подчиняются голосовые связки.

— Угу, — пробормотала Гейл и вдруг пошевелилась. Ее движения были плавными, лицо казалось безмятежным. — Я хочу поцеловать тебя, Энди. Хочу поцеловать всюду. — Она повернулась и ускользнула в спальню.

Конверт чуть не выпал у него из рук. Эндрю сжал пальцы, и плотная коричневая бумага захрустела. Истина грозила разрушить созданную Гейл фантазию. Ему следовало задуть свечи и включить люстру. Следовало вырубить музыку, заставить Гейл сесть и выслушать каждое его слово. Он поклялся себе, что с этого момента будет говорить только правду.

Но он не мог на это решиться. Пока не мог. Обещание сладкого забвения и возможности забыть о настоящей причине его прихода завораживало Эндрю, как песня сирен, околдовавших моряков Одиссея. Он не мог справиться с реакцией собственного тела, стремившегося к последней близости с Гейл. К близости, воспоминания о которой останутся с ним на всю жизнь.

Фантазии. Обещание домашнего очага. Наслаждение. Память о прижимавшемся к нему теле.

Реальность. Уверенность в том, что случившееся никогда не повторится.

Сдавленно выругавшись, он бросил напоминание о реальности на ближайший стул и устремился в спальню, чтобы познать наслаждение и запомнить его навсегда.

Гейл стояла, прижавшись спиной к столбику кровати и слегка склонив голову набок. Он проследил за ее рукой, поглаживающей низкий вырез ночной рубашки. Гейл являла собой олицетворенное сладострастие. Смотреть на нее было выше сил Эндрю.

— Встань сюда, Энди, — сказала она, показывая на двустворчатую зеркальную дверь платяного шкафа. — И повернись лицом к зеркалу.

Помедлив пару секунд, Эндрю подчинился. В зеркале мерцало пламя свеч, озарявших комнату обольстительным мягким светом. Эндрю не интересовало собственное отражение; он следил за Гейл. Она прошла у него за спиной и исчезла из поля зрения. Теперь он видел только руки Гейл, которые погладили его бока, а затем легли ему на живот.

Она вытащила из джинсов полы рубашки, а затем погладила его, жестом предложив снять футболку.

— Теперь туфли, — велела Гейл, взявшись за пуговицу его джинсов.

Звук расстегивающейся молнии заставил Эндрю со свистом втянуть в себя воздух. Затем пальцы Гейл скользнули внутрь и спустили с него джинсы вместе с трусами. Она поцеловала его в спину, а потом соблазнительно провела горячим языком по позвоночнику.

— Положи руки на зеркало, — сказала Гейл, отпихнув в сторону джинсы и трусы и ловко сняв с него носки. Она обошла Эндрю и встала к нему лицом. — И не двигайся, что бы ни случилось.

Она обняла Эндрю, крепко прижалась к нему и подставила губы для поцелуя. Ему и в голову не приходило, что ее нежных приказаний можно не послушаться. Их губы осторожно соприкоснулись, но этого хватило, чтобы Эндрю забыл обо всем на свете. Он жадно прильнул к губам Гейл, пытаясь разжечь в ней желание.

Любовь. Слово, которым он не пользовался никогда. Чувство, на которое он считал себя неспособным. Это чувство прокралось в его сердце и сдавило его железным обручем. Отныне он никогда не сможет быть прежним.

Она погладила и поцеловала каждый дюйм его тела, а потом ушла, напоследок хрипло прошептав:

— Не двигайся!

Эндрю прижимался ладонями к зеркалу и искал ее отражение. Гейл забралась на кровать и села лицом к нему. Потом поставила ступни на край матраса и раздвинула ноги. От ее порочной улыбки у него перехватило дыхание. Эндрю стиснул кулаки.

Продолжая смотреть в зеркало, Гейл вынула грудь из тонкой ночной рубашки, нагнула голову и коснулась языком розового бутона. В ее потемневших зеленых глазах мерцали золотые искорки. Он никогда не видел более чудесного зрелища.

Эндрю следил за ее движениями как зачарованный. Голова Гейл откинулась, бедра двигались в мучительном ритме. Эндрю не мог этого выдержать. Он должен овладеть ею. Взять ее. Немедленно.

— Энди… — прошептала она и негромко застонала.

То ли Гейл умирала от наслаждения, то ли просила его сделать обещанное. Впрочем, это значения не имело. Он тут же оказался рядом и начал целовать Гейл между ног. Когда стало ясно, что никто из них больше не выдержит этой эротической пытки, Эндрю встал и глубоко вонзился в Гейл. Их тела яростно соединились, стремясь достичь полного удовлетворения.

Ритм движений становился все быстрее. Наконец оба ощутили неслыханное блаженство и воспарили к небесам. А потом долго приходили в себя.

Гейл забралась в постель, и Эндрю привлек ее к себе. От тонкой ночной рубашки осталось одно воспоминание: он разорвал ее в клочья. Обольстительная сирена уступила место девушке из соседнего дома. Теперь на ней были пара теплых носков ярко-красного цвета и белая футболка. Волосы Гейл были растрепаны, губы распухли от его поцелуев. Казалось, она сыта и довольна. От нее пахло сексом, цветами и мороженым.

— Я должна тебе кое-что рассказать. — Гейл положила к изголовью несколько подушек, оперлась на них спиной и взяла свою чашку.