Внезапно до нее дошло, что все это только попытка найти себе занятие. Если говорить правду, то она тосковала по Эндрю. Тяжелее всего было по ночам. Днем Гейл сбивалась с ног, надеясь по возвращении уснуть мертвым сном, но это не мешало ей всю ночь ворочаться, метаться и мечтать о нем. Ее тело жаждало его прикосновений. А душа изнывала.

Но тоска тоской, а Гейл по-прежнему не знала, сумеет ли простить Эндрю его предательство. Она не кривила душой, когда говорила ему, что не может любить агента ФБР, но этот довод постепенно потускнел. Когда Крис в ту памятную ночь начал расспрашивать Гейл о ее отношениях с Эндрю, она сказала брату, что не подозревала о его настоящей профессии. Если бы она знала, то никогда бы не увлеклась им. Но теперь Гейл тревожило, что она все знает, а боль не уменьшается. Наоборот, стоит подумать об Эндрю, как эта боль становится сильнее. Тело продолжает тосковать по его прикосновениям.

На прощание брат сказал ей, что Эндрю Дафф хороший человек и неважно, чем он зарабатывает себе на жизнь. Даже если временами он применяет методы, которых не найдешь ни в одной инструкции для агентов Бюро.

Но все это не имеет значения. Они больше не увидятся. Она смирилась с этой мыслью, когда на следующий день Эндрю освободил верхнюю квартиру и уехал еще до возвращения Гейл из клиники.

Она сложила газеты и собиралась уже вернуться к себе, как вдруг перед домом затормозил огромный бело-голубой мебельный фургон. Когда пару дней назад Гейл платила за квартиру, миссис Тревор не упомянула о том, что кто-то собирается въехать. Если не считать тоски по Эндрю, Гейл наслаждалась одиночеством и надеялась жить без соседей как можно дольше.

Не зная, чем заняться, Гейл решила удовлетворить свое праздное любопытство. Она откинулась на спинку плетеного диванчика, взяла полупустую кружку с чаем и сделала глоток. Из фургона вышли два дюжих грузчика. Тот, что был повыше, посмотрел на часы и что-то сказал второму. Напарник пожал плечами, а затем открыл задний борт фургона. Мужчины начали выгружать мебель. Они несли ее по дорожке и ставили у подножия лестницы, которая вела к пустовавшей верхней квартире. Затем тот, что пониже ростом, поднялся наверх, шагая через две ступеньки, и забарабанил в дверь. Через минуту он вернулся, сказал что-то своему коллеге, после чего дуэт продолжил свою работу.

Она следила, как грузчики вынесли большой кожаный диван, поставили его на газон, а затем вернулись к фургону. И тут за их спинами показался черный автомобиль, который Гейл мгновенно узнала.

При виде волнистых темных волос, широких плеч и узких бедер у нее заколотилось сердце. Эндрю смотрел на нее, но его глаза были скрыты темными очками. Он расплатился с грузчиками, и фургон уехал.

Она хотела встать, убежать в квартиру и запереть дверь на замок. Но продолжала сидеть на плетеном диване как приклеенная и беспомощно следить за тем, как Эндрю идет по дорожке, а затем поднимается на ее крыльцо, переступая через две ступеньки.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Гейл, удивляясь тому, что ее слушаются голосовые связки.

Он улыбнулся.

Сердце Гейл заколотилось как бешеное.

— Черт побери, хорошо же ты приветствуешь нового соседа! — сказал он, прислонившись спиной к перилам. А потом потрогал карниз с таким видом, словно вернулся домой после долгого отсутствия. — Куда девалось гостеприимство, столь характерное для этих мест?

Боясь, что Эндрю заметит ее дрожащие руки, Гейл сложила их на груди. Значит, что-то случилось. Иначе он не вернулся бы.

— Наверное, мы не слишком любим янки, — нетвердо сказала она. — Особенно тех, которые лгут близким.

Эндрю медленно кивнул. Казалось, он всерьез обдумывает ее слова.

— Я прекрасно понимаю, почему ты питаешь отвращение к таким типам.

Гейл не собиралась играть с ним в кошки-мышки. Ей было нужно знать, зачем Эндрю приехал сюда с вещами.

— Как ты здесь оказался? — сердито спросила она.

Он небрежно оглянулся, осмотрел стоявшую на газоне мебель, а потом повернулся к Гейл. На его губах появилась широкая сексуальная улыбка. Тех самых губах, к которым Гейл отчаянно хотелось прильнуть, когда она выходила из его машины три недели назад.

— Я здесь живу, — ответил он и снял темные очки.

Гейл посмотрела в сторону, избегая его взгляда, и делано рассмеялась.

— Ты забыл, что живешь в Нью-Йорке?

— Поправка. Жил в Нью-Йорке. А теперь живу здесь. Наверху. Хорошее местечко. Ты видела его?

Она нахмурилась, но все же посмотрела в его убийственные сиреневые глаза. Хотя Эндрю говорил небрежным, насмешливым тоном, его глаза были настороженными и полными надежды. Настороженность она понимала. Но надежда пугала ее до смерти.

— Вообще-то нет, — сказала она. — Малый, который жил там, никого не пускал в свою квартиру. Наверное, ему было Что скрывать. Вроде подслушивающей аппаратуры и досье, собранных ФБР.

Он снова задумчиво кивнул.

— Думаю, этот малый был настоящим подонком.

— Не стану спорить.

— Ой! — сказал он, прикрывая рукой грудь. — Слава богу, что в доме есть врач. После такой шпильки человек может легко отдать концы.

Гейл надоели его шутки. Она желала получить ответы. И… О боже! Несмотря ни на что, она продолжала желать его!

— Перестань паясничать, шпион! Отвечай, как ты здесь оказался!

— Говорят тебе, я здесь живу. — Он пожал плечами. — Что ни говори, а каждый день ездить из Нью-Йорка на работу в Оуквуд тяжеловато.

Она не хотела верить вспыхнувшей в сердце надежде. Не хотела ощущать искры, продолжавшие пролетать между ними, несмотря на боль и обиду.

— О чем ты говоришь? — осторожно спросила Гейл.

Эндрю сложил руки на груди и перестал улыбаться.

— Я не дал Филдингу возможности уволить меня. Ушел сам.

— Но я думала…

— Что я живу только ради работы? — Он фыркнул. — Да, когда-то я тоже так думал. Но теперь считаю, что на свете есть более важные вещи, чем погоня за преступниками. А тем более за людьми, которые ни в чем не виноваты.

В том, что он говорил, не было никакого смысла. Или был, но сбитая с толку Гейл не могла его уловить.

— Но ты не учитель. У тебя нет диплома. Как ты можешь работать в школе?

— Это оказалось труднее, чем я думал, иначе я вернулся бы быстрее. Но у меня есть влиятельные друзья, которым я в свое время оказал кое-какие услуги. — Эндрю снова широко улыбнулся. — К тому же в некоторых городских школах можно получить временное свидетельство на право преподавания, а в течение двух последующих лет подтвердить его, сдав соответствующий экзамен.

Внезапно он оттолкнулся от перил и устремился к Гейл. Она хотела убежать, но не могла пошевелиться, словно под ее креслом лежала бомба, и смотрела на Эндрю как завороженная. Он присел на корточки, положил руку на ее колено, и Гейл задрожала. Хватило одного легкого прикосновения, чтобы ее тело превратилось в студень.

— Я вернулся, потому что хотел, чтобы это место стало нашим домом. Поняв, что мне удалось завоевать сердце городской докторши, я думал об этом день и ночь и решил замолить все мои грехи перед ней.

Она яростно заморгала, борясь с выступившими на глазах слезами. Хотя каждой женщине было бы приятно услышать такие слова, Гейл приводила в ужас мысль о том, что случится, если она снова станет жертвой чар этого человека.

— Ты сказала, что полюбила меня, — стоял на своем Эндрю. — Но ничего не изменилось. Это написано у тебя на лбу. Теперь я на самом деле тот баскетбольный тренер, которого ты полюбила. Тот самый школьный учитель, который боялся говорить о сексе с кучкой старшеклассников. ФБР осталось в прошлом. Неужели мы не сможем оставить там же боль и обиду? Скажи, что сможем. И что сумеем отныне жить вместе.

— Я боюсь, — прошептала Гейл. Она действительно очень боялась. Боялась любить. Боялась снова потерять его.

— И совершенно напрасно. Я люблю тебя, Гейл. Думаю, я полюбил тебя в ту минуту, когда ты открыла дверь, одетая в старый голубой халат, сонная и ужасно сексуальная.