Грейс знала, что сохранить в тайне происшедшее не удастся, и с некоторым опасением представляла себе, что предпримут местные власти. Уж в одном она была почти уверена — они постараются забрать француза из-под ее опеки. Чувствуя себя виноватой в том, в каком состоянии оказался этот бедняга, Грейс решила сделать все, чтобы этого не допустить.

Не поленись она ночью, обязательно нашла бы раненого, и он не потерял бы столько крови. Грейс чувствовала себя почти убийцей. То, что он до сих пор жив, иначе как чудом назвать было нельзя. Хорошо еще, что благодаря Джемайме в пристройке было натоплено. Останься он на болоте, где его ранили, до утра бы точно не дожил.

С тревогой вглядываясь в мертвенно-бледное, бескровное лицо, Грейс нашла под одеялом запястье раненого и прижала к нему пальцы в надежде нащупать пульс. Чувство огромного облегчения охватило ее, к глазам подступили слезы — пульс, очень слабый, был!

Грейс отпустила руку мужчины и наклонилась над ним. Он был похож на мраморное изваяние прекрасного античного бога. Ей вспомнились его зеленые глаза. Откроются ли они еще когда-нибудь? Грейс заплакала.

— Живи, прошу тебя! Ты должен жить! — прошептала она, глядя на незнакомца.

Он бежит из последних сил, слыша позади шаги преследователей. Они приближаются. Обернувшись, он видит раскачивающийся в руке одного из них фонарь. Если они его догонят, ему не жить и минуты.

Он задыхается. Может, проще сдаться, и пусть поглотит его трясина. Пусть торжествует Робеспьер.

Просторная комната, в которую он входит, пуста, если не считать располагающегося у окна бюро. Свет, падающий от стоящего на нем канделябра, делает как будто еще гуще тьму за высоким окном. Знакомый человек в парике сидит, наклонив голову, и быстро водит пером по бумаге. Жан-Марк молча стоит рядом, ожидая. Ждать и ждать… Такова тактика начальника — заставлять всех ждать.

Жан-Марк поворачивает голову и замечает вошедшего. Ненависть, вспыхнувшая в его глазах, обжигает, кажется, даже на расстоянии. Подняв руку, Жан-Марк резко проводит пальцем по шее. Все понятно.

Он бросается вон и вскоре уже плывет по Сене, лежа на дне лодке. Парню, сидящему на веслах, пришлось довериться, хотя можно ли в нынешние времена верить хоть кому-то? Вполне возможно, что кто-то перекупил его, уплатив вдвое, втрое больше того, что уплатил он. Например, Жан-Марк. Или Этьен, или Огастен. Когда-то они были его друзьями, но в этой стране, где воцарилось беззаконие, не осталось места для дружбы.

На лодку упала тень от большого судна, и в следующую минуту он уже на его палубе, чувствуя на себе наблюдающий за ним взгляд. На миг приходит мысль, не лучше ли прыгнуть за борт. Но доплывет ли он? Или погрузится в темную глубь воды, не достигнув английского берега? Возможно, это было бы самое лучшее. Зачем цепляться за жизнь, и так уже погубленную, лишенную какой-либо надежды?

Он осторожно движется среди камышей. Все сильнее болит плечо. Он что, ранен? Он слышит, как они ходят неподалеку, до него доносятся их голоса. Они близко. Но почему они говорят по-английски?

— Сдается мне, мисс Грейс, с ним и возиться-то — только напрасно время терять. Он же вот-вот испустит дух.

— Но он еще не умер, мистер Данмоу! — сердито возражает женский голос. — Вы же сами видите. Если он после всего, что перенес, до сих пор жив, значит, выдержит и еще. Я настаиваю, чтобы вы извлекли пулю.

Голос кажется смутно знакомым. Судя по всему, говорят о нем. Он понимает если и не все слова, то большую часть, недаром получил достойное образование, которое с таким старанием скрывал от всех. Неужели у него получилось? Он в самом деле в Англии?

— Дело в том, мисс Грейс, — снова заговорил мужчина, — что извлечь пулю очень нелегко, и я не знаю, стоит ли даже начинать.

— Ну постарайтесь ради меня, мистер Данмоу, очень вас прошу! Ваши труды не останутся без вознаграждения, поверьте мне!

— Сдается мне, мисс Грейс, что вам лучше все-таки дождаться доктора Фрита, — ворчливо отозвался мужчина. — Я, конечно, могу извлечь ее, но пока я буду ее извлекать, он может кончиться, а мне не с руки отвечать потом за него.

— Я послала за доктором Фритом, — сообщила женщина. — Но он может запоздать. Может, вы все-таки вытащите ее сейчас?

— А кто может поручиться, что он не умрет, пока я буду ее доставать?

— А если вы ее не достанете, он умрет точно!

Ему захотелось вмешаться в разговор, сказать

этой женщине, что, если уж на то пошло, он не против и умереть. В конце концов, смертельная опасность преследовала его по пятам все последнее время. Но сил, чтобы заговорить, не было. То, что он ранен, его не удивило, и он попытался открыть глаза, взглянуть на женщину, которая с таким упорством старается спасти его. От усилия его мысли окончательно смешались.

— Ан-ри! Ан-ри! — звал его Жан-Марк, и голос его гулким эхом разносился в туманной мгле, накрывшей незнакомую землю.

Он обернулся. Во тьме позади раскачивался фонарь. Он пытался вдохнуть воздух и не мог, но останавливаться было нельзя. Если они его догонят, ему конец. Спотыкаясь, он побрел дальше, боясь только одного — оступиться и рухнуть в трясину, о которой его предупреждал хозяин «Трех корон».

Жгучая боль вырвала его из беспамятства. Анри хотел закричать, но из его уст вырвался лишь тихий стон, тяжелые веки сами собой поднялись.

Перед ним словно в дымке показалось лицо, ему незнакомое, но когда женщина заговорила, он ее узнал.

— Наверное, вам страшно больно. Мне жаль, но придется потерпеть. Сейчас все кончится. — Теплые пальцы сжали его руку. — Держитесь, прошу вас, — продолжала женщина. — Продолжайте, мистер Данмоу.

Боль возобновилась с удвоенной силой, Анри беспомощно вцепился в руку женщины. Раздалось тихое «Ох!», он понял, что сделал ей больно. Ему хотелось извиниться, но тут страшный взрыв боли подхватил его и снова унес в беспамятство.

Грейс с тревогой смотрела на бледное лицо, боясь, что раненый не выдержит операции, на которой она с таким упорством настаивала, и умрет. Когда тот на мгновение открыл глаза, она очень обрадовалась, но он снова потерял сознание, и Грейс в испуге поднесла палец к его губам, чтобы проверить, дышит ли он.

Аптекарь торжествующе крякнул, Грейс быстро повернула голову и увидела, как он вытаскивает из кровоточащей раны свой ужасный пинцет, в котором зажата пуля.

— Была очень глубоко, — произнес Данмоу не без самодовольства. — Удивляюсь, как он выжил, пуля была на волосок от сердца.

Он бросил пулю на блюдце и отложил пинцет. Грейс скользнула глазами по разверстой ране и снова устремила взгляд на лицо раненого. Ей показалось, будто у него дрогнула бровь, и ее охватило чувство радости.

— Что вы сейчас будете делать? — спросила она, глядя, как аптекарь копается в своем саквояже.

— Надо промыть рану, — ответил тот, вытаскивая небольшой флакон. — От пули остались следы свинца.

Данмоу промокнул кровь и вылил содержимое флакона в рану, а Грейс быстро приложила к ней сложенный в несколько раз кусок своей порванной простыни и, попросив аптекаря приподнять раненого, перебинтовала его.

— Доктор Фрит, наверное, захочет посмотреть рану, — сказал аптекарь. — Не думаю, что он сумел бы сделать это лучше меня, другое дело, если у больного начнется лихорадка.

Грейс поблагодарила Данмоу. Тот с удовольствием выслушал слова признательности, как и обещание в самом скором времени уплатить ему вознаграждение, и удалился с сознанием того, что оказал Грейс большую услугу, не преминув заметить напоследок, что больной вряд ли доживет до утра.

А в следующее мгновение появилась ее старая няня.

Миссис Мейбл Лэмпорт, дородная женщина с объемистым бюстом и несколькими подбородками, отличалась склонностью забывать, что той, которую она когда-то нянчила, уже двадцать восемь лет, что уже пять лет, как она сама заботится о себе, а до этого продолжительное время несла на своих плечах все домашние заботы. С пятнадцати лет, после того как ее мать умерла, а старший брат переехал на жительство в Рейнхэм, Грейс вела хозяйство в доме своего отца, преподобного мистера Даверкорта. Помня о своей хромоте, а также о большом родимом пятне, покрывавшем шею и грудь, она убедила себя, что о замужестве ей лучше не задумываться, и с головой ушла в домашние хлопоты, заменив мать.