Джемайме она наказала напоить раненого бульоном после того, как с ним закончит Рубен, и отпустить парня домой. Даже зная, что служанка занята и будет внизу, пока Грейс не сменит ее у постели раненого, она на всякий случай открыла бюро и села около него. Если вдруг Джемайма войдет и увидит ее с бумагами, то подумает, что Грейс улучила момент, чтобы немного поработать.

Пальцы Грейс слегка дрожали, когда она залезла в карман нижней юбки и вытащила сверток. Это было несколько затруднительно, потому что бумаги высохли и приняли форму кармана. При свете канделябра Грейс разделила бумаги, отложив в сторону две, которые были запечатаны. На внешней их стороне не было написано ничего — ни адресата, на какого-либо указания. Были еще три сложенных листа и четвертый, в который был завернут весь сверток. На этом листе не было ничего, кроме маленького наброска, который, как Грейс подумалось, был картой. У линий, изображавших, очевидно, улицы, стояли буквы, наверное, их названия. Грейс отложила листок в сторону и вернулась к двум первым документам.

Французский она знала неплохо, но от сырости буквы на бумаге расплылись, было трудно что-то разобрать. Ей удалось уловить общий смысл, но большинство фраз никак не давалось. Насколько она смогла понять, речь шла о каком-то судебном деле, причем обвиняемый называл свидетелей, которые могут выступить в его защиту.

Грейс разочарованно отложила листок и взяла другой. Это оказался список имен, причем некоторые были заштрихованы. После нескольких шли скобки, в которых было что-то написано, похоже характеристика. Один заслуживал доверия. За другим следили. Третье имя было помечено двумя звездочками. За большинством же следовало еще одно слово — фамилия? Название какого-то места? Непонятно.

Почерк на обоих листках был вроде бы один и тот же, и Грейс подумала, что, может быть, это написано человеком, лежащим наверху. Она сложила вторую бумагу и взяла следующую. Написанное здесь было понятнее — это явно было некое удостоверение личности, к счастью, не слишком сильно поврежденное сыростью. Печати, выглядевшей вполне официально, соответствовал и казенный язык, который с трудом поддавался переводу. Как бы там ни было, Грейс удалось разобрать имя и фамилию своего француза.

Его звали Анри Руссель; отталкиваясь от даты его рождения, она быстро вычислила, что ему тридцать один год. В качестве его занятий было написано: «помощник», но чей и в чем, не было указано.

Грейс почему-то было очень приятно читать его имя — Анри. Ей представилось его лицо с высокими скулами, бледное и осунувшееся, его темные нечесаные волосы, разбросанные по подушке. Ей вспомнились его зеленые глаза и подумалось, что ему очень идет его имя. Анри.

Встряхнувшись, Грейс поводила пальцем по написанному имени, словно пытаясь стереть странное воздействие, которое оно на нее оказывало, сложила документ и придвинула к себе два первых. Она прочла их несколько раз, но они не становились понятнее. Ее рука потянулась к запечатанным письмам. Она повертела их в руках, раздумывая, не сломать ли печати. Нет, нехорошо. Анри Руссель попросил ее спрятать их, и она не обманет его доверия. Грейс встала и поднесла письма ближе к свечам. Печать на обоих письмах была одна и та же, но что в них было написано, оставалось непонятным.

Сев обратно, Грейс стала складывать развернутые ею документы, собираясь завернуть их снова в лист с картой, в который они были завернуты. И вот, когда она аккуратно складывала первый из них, стараясь перегибать бумагу там, где она была перегнута прежде, что-то привлекло ее внимание. На мгновение замерев, Грейс отодвинула бумаги и поднесла листок к свету.

На нем просвечивали водяные знаки. Грейс пристально вглядывалась в них, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. Ошибки быть не могло — это был герб.

Что-то тяжелое давило на ноги, так, что он не мог ими пошевелить. На какое-то мгновение, пока сознание возвращалось к нему, Анри подумал, что онемение, возможно, вызвано пулевым ранением. Он помнил, что в него попали, но в том состоянии, в котором находился, не мог понять — куда.

Он что, еще на болоте? Нет, не может быть, здесь слишком тепло и удобно. Вот ноги, правда, затекли. Анри попробовал пошевелить ими и понял, что ему что-то мешает, но не рана. Он с трудом поднял веки.

В глаза хлынул неяркий свет, и Анри обнаружил, что лежит на широкой деревянной кровати. Память начала проясняться. Вроде был молодой парень, который умывал и одевал его? Или не был? Анри потрогал себя, пальцы нащупали жесткую ткань. Кто-то надел на него ночную сорочку. У Анри появилось такое чувство, будто он должен поблагодарить кого-то, только он не знал пока — кого.

Он приподнял голову, и движение очень чувствительно показало ему, где у него рана. Он быстро опустил голову, но прежде успел заметить что-то, лежащее поперек его ног.

Он потихоньку, уже осторожнее, приподнял голову еще раз, глядя перед собой. Спящее лицо, которое он увидел, вдруг всплыло в его памяти, и он не удержался от удивленного восклицания. Женщина проснулась и стремительно вскочила, сняв тяжесть с ног Анри, и посмотрела сначала на вмятину на одеяле, где она лежала, потом на его лицо. Наверное, она заметила, что он проснулся, потому что наклонилась к нему, опершись рукой о постель.

— Простите! Наверное, я заснула. Я вас разбудила?

Анри улыбнулся.

— Ничего, мадемуазель.

У нее было расстроенное лицо.

— Ну как же ничего? Для вас сон самое главное, и вы так хорошо спали. — Она протянула руку, и Анри почувствовал легкое прикосновение ее пальцев ко лбу. — Как вы себя чувствуете?

— Мне очень хорошо, спасибо.

Ее лицо снова озарилось улыбкой, она убрала руку.

— Слава богу, лихорадки нет. Хотите пить?

Она отошла от кровати, и он снова услышал странное постукивание, когда она шла к столику. У его рта возникла ложка. Он проглотил ее содержимое и, повинуясь настоянию женщины, сделал еще несколько глотков.

— Ну вот, — сказала она, опуская ложку и перегибаясь через Анри, чтобы подоткнуть под него одеяло с другой стороны. — Теперь попробуйте снова уснуть.

Это предложение Анри нисколько не понравилось. Ему казалось, что он спал целую вечность. Вместо того чтобы закрыть глаза, он выпростал руку из-под одеяла и поймал женщину за запястье. Она замерла, вопросительно глядя на него.

— Извините, — забормотал он, — но я не хочу спать. Может, вы поговорите со мной немножко?

На ее лице отразилась озабоченность.

— Если вас это не слишком утомит, сэр. Вы потеряли много крови и…

Анри тщетно попытался сжать ее руку, проклиная про себя собственную слабость.

— Не бойтесь, если я умру, мадемуазель. Если Господь решит меня помиловать, хорошо. Если нет, я готов.

А я нет! — резко возразила женщина. Она рывком выдернула руку из его пальцев и выпрямилась, застыв темным силуэтом на фоне окна. — Я не для того вырвала вас из лап смерти, Анри Руссель, чтобы вы сдавались ей так легко! — проговорила она с еле сдерживаемым гневом. Он удивился.

— Вы знаете, как меня зовут?

— Я прочитала в ваших бумагах. Анри принужденно улыбнулся.

— Значит, вы воспользовались случаем, да? Может, вы скажете, как зовут вас, мадемуазель. Вы так мне помогли…

— Я Грейс Даверкорт.

Голос ее звучал ворчливо. Анри понял, что она всерьез рассердилась на него. Ему стало совестно, его рука сама собой потянулась к ней.

— Прошу вас, не дайте мне умереть, если можете, мадемуазель Грейс. Понимаете, то, что я сказал, не означает, что я хочу умереть. Просто моя жизнь была под угрозой много лет подряд, так что стоило быть готовым. Простите меня, если можете.

Грейс не могла устоять перед мольбой, светившейся в честных зеленых глазах. В голове ее мелькнула мысль, что ее имя никогда не звучало так красиво, как в его устах. Она невольно заулыбалась и, сев на край кровати, взяла его протянутую руку. Их пальцы переплелись и замерли на одеяле.

— Ладно, не имеет значения, сэр.