- Наверное, позабыл.

- Величайшая подделка века, - сказал Барретт, - а вы о ней забыли. Наивысшее достижение Фронта Национального Освобождения. Вы хорошо осведомлены о деятельности Фронта, как я понимаю?

- Разумеется, - вид у Ханна был несколько смущенный.

- С какой группой вы были связаны?

- Народным Крестовым Походом за свободу.

- Боюсь, я не слышал о такой. Наверное одна из новейших групп?

- Ей всего пять лет, она была создана в Калифорнии в двадцать пятом году.

- И какова же ее программа?

- Обычная революционная линия, - ответил Ханн. - Свободные выборы, представительное правительство, доступ к архивам служб безопасности, прекращение превентивного задержания, восстановление неприкосновенности личности и другие гражданские свободы.

- А экономическая ориентация? Чисто марксистская или одна из разновидностей марксизма?

- Как мне кажется, ни то, ни другое. Мы верили в такого рода систему... Ну назовем ее капитализмом с некоторыми государственными ограничениями.

- Чуть правее государственного социализма и чуть левее простого свободного предпринимательства? - спросил Барретт.

- Пожалуй, так.

- Но ведь мы уже испробовали эту систему. На ее развалинах возник синдикалистский капитализм. А это привело у нас к правительству, которое, притворяясь сторонниками предоставления широких гражданских прав, на самом деле зажало все личные свободы во имя свободы предпринимательства. Так что, если ваша группа просто хотела повернуть часы истории назад, к 1955 году, то в ее идеологии совсем мало революционности.

Ханну, казалось, были чертовски скучны эти сухие абстракции.

- Вы должны понять, что я не принадлежал к идеологической верхушке группы, - сказал он.

- Просто экономист?

- Вот именно.

- А какие конкретно поручения вы выполняли?

- Я разрабатывал планы окончательного возврата к нашей системе.

- Базируясь на видоизмененном либерализме Рикардо?

- Пожалуй, в некотором роде.

- И избегая, я надеюсь, тенденции к фашизму, свойственной мышлению Кейнса?

- Можно сказать, да, - ответил Ханн. Затем он поднялся и как-то странно улыбнулся. - Послушайте, Джим, я бы с удовольствием поспорил на эти темы еще когда-нибудь, но сейчас мне на самом деле пора уходить. Нед Альтман уговорил меня прийти к нему и помочь вызвать молнию в надежде вернуть, то есть вдохнуть, жизнь в эту его груду земли. Так что, если не возражаете...

Ханн поспешно удалился.

Барретт остался в еще большем недоумении, чем раньше. Разве Ханн спорил с ним? Что он делал, так это вел невнятный и уклончивый разговор, позволяя уводить себя то в одну, то в другую сторону. И нес массу всякой чепухи. Похоже, он не знал отличия Кейнса от Рикардо и даже был равнодушен к различию между ними, что не было необычным для любого экономиста. Он, пожалуй, не имел ни малейшего представления об идеалах, которые отстаивала его партия. Он не возражал, когда Барретт умышленно понес бессодержательный вздор. У него было столь мало революционной подготовки, что он даже не знал об удивительной подделке Хатчетта одиннадцать лет назад...

Он казался фальшивым насквозь. Почему же этот тридцатилетний ребенок в политике удостоился высокой чести изгнания в лагерь "Хауксбилль"? Сюда высылали только верховодов-бунтовщиков и наиболее опасных противников правительства. Приговор к ссылке в "Хауксбилль" практически означал смертный приговор, а на такой шаг, правительство, теперь столь желавшее казаться великодушным и респектабельным, шло нечасто.

Барретт вообще не мог себе представить, по какой причине здесь очутился Ханн. Он, казалось, был неподдельно потрясен изгнанием и, очевидно, оставил любимую молодую жену там, наверху, но все остальное в нем было насквозь фальшивым. Мог ли он, как предполагал Латимер, быть шпионом?

Барретт тут же отверг эту мысль. Он не хотел заразиться паранойей от Латимера. Невероятно, чтобы правительство послало кого-нибудь в путешествие в один конец, в поздний кембрий, только для того, чтобы шпионить за горсткой стареющих революционеров. Но что же тогда делает здесь Ханн? "За ним нужно еще понаблюдать", - решил Барретт.

Какую-то часть работы по наблюдению Барретт оставил себе. Он понимал, что в помощниках у него недостатка не будет. Даже если оно ни к чему не приведет, все равно наблюдение за Ханном послужит в некотором роде терапией для ходячих с больной психикой, для тех узников, которые внешне здоровы, но полны всяческих страхов. Они смогут обуздать свои страхи и навязчивые идеи и играть роль сыщиков, что вызовет в них повышенное чувство собственной значимости, а также поможет Барретту все-таки понять, что делает Ханн в лагере.

На следующий день за полдником Барретт отозвал Латимера в сторону.

- Вчера вечером у меня была небольшая беседа с твоим приятелем Ханном, - сказал он. - То, что он мне говорил, звучит для меня весьма странно.

Латимер просиял.

- Странно? В чем же?

- Я проверял его познания в экономической и политической теории. Либо он ничего в них не смыслит, либо считает меня таким круглым идиотом, что не беспокоится о том, чтобы слова его имели хоть какой-то смысл, когда он со мной разговаривает. И то, и другое очень странно.

- Я же говорил тебе, что он подозрительный тип.

- Ну, что ж, теперь я тебе верю, - ответил Барретт.

- Что же ты намерен предпринять?

- Пока ничего, нужно просто не спускать с него глаз и попытаться выяснить почему он здесь.

- И если он окажется правительственным шпионом?

Барретт покачал головой:

- Мы сделаем все, чтобы обезопасить себя, Дон. Но мы не должны спешить. Вполне может оказаться, что мы неправильно поняли Ханна, и тогда мы будем чувствовать себя неловко, а нам с ним здесь жить и дальше. В такой тесной группе, как у нас, нам надо делать все, чтобы предупредить возможность любых трений, иначе мы быстро рассоримся и перестанем существовать как коллектив. Поэтому во всем, что касается Ханна, нужно избегать нажима, но и выпускать его из виду не следует. Я хочу, чтобы ты регулярно докладывал мне о нем. Будь осторожен. Притворись спящим и смотри, что он делает. Если возможно, взгляни украдкой на его записи.