– Назад! – крикнул Бикезин Ваулину, который опередил капитана, и резко толкнул его в сторону, но опоздал: грохнул выстрел – и водитель такси со стоном повалился на землю.

Вторая пуля прозудела над головами преследователей. Капитан упал рядом с Ваулиным.

– Живой?

– А, черт! Болит… В бедро попал…

– Лежи, не поднимайся! – бросил капитан и, улучив момент, перекатился за большой мусорный ящик; снова громыхнул выстрел, и пуля, срикошетив от стены, впилась в землю рядом с Бикезиным.

Слегка высунувшись из-за своего укрытия, Бикезин выстрелил в сторону преступника с таким расчетом, чтобы пуля прошла над головой – преступника нужно было брать только живым. Ответного выстрела не последовало. Тогда капитан ощупал прибор ночного видения и, убедившись, что он исправен, прильнул к окуляру. Преступник, который укрывался за трансформаторной будкой – Бикезин успел заметить его фигуру, – попал в западню: позади него высился каменный забор, перескочить через который он не мог при всем желании. Капитан включил портативную рацию, пытаясь выйти на связь с опергруппой, но она была безмолвна – видимо, при падении он ее повредил. "Нужно брать!" – решил Бикезин и посмотрел на помощников. Ваулин лежал на том же месте, где его настигла пуля преступника, а водитель "Лады" переполз за угол дома чуть сзади капитана. Прикинул расстояние до будки – и едва успел отпрянуть за ящик: еще одна пуля отколола щепку от доски и застряла в мусоре. "Интересно, какой системы у него оружие? – подумал капитан, считая выстрелы. – По звуку – калибр крупный, явно не дамская хлопушка, но вот сколько патронов в обойме? Семь? Девять?" – думал капитан, внимательно прислушиваясь и всматриваясь в окуляр прибора ночного видения. Преступник переполз за старый "Москвич", который стоял в глубине двора. "Неужели "вальтер"?.. Девятизарядный… Тогда еще три в запасе. Или наган? Звук похож… Проверим еще раз…" Бикезин снял пиджак, напялил его на палку, которая лежала у стены, и приподнял над головой

– выстрел не заставил себе ждать; пиджак отбросило в сторону. "Так, похоже, что "вальтер" – патронов не бережет… – с удовлетворением констатировал Бикезин.

– Еще одну пулю – мне, а последнюю – себе? Не исключено… И очень даже похоже – ему терять нечего… Ну что же, пора! Нужно рискнуть, спровоцировать его опустошить обойму. Даже если есть запасная, перезарядить не успеет. Брать только живым!" Подобравшись, капитан, словно развернутая пружина, метнулся вперед. Выстрел, второй! Пуля обожгла левое предплечье, и капитан невольно вскрикнул от боли. Преступник ринулся к нему навстречу. В его руке сверкал нож. Удар клинком – самый опасный на уровне груди, очень неудобный для перехвата – Бикезин отбил ногой в высоком прыжке. Следующий удар преступник нанести не успел: мгновенный захват с подсечкой оторвал его от земли, и он со всего размаха грохнулся на камни. Все! Сзади послышался топот. Теряя сознание, Бикезин всем телом навалился на преступника…

Очнулся он от запаха нашатыря – кто-то усердно совал ему под нос огромный клок ваты, пропитанный едкой жидкостью. Ему помогли подняться, вокруг толпились люди, видимо, жильцы близлежащих домов. Чуть поодаль со связанными руками сидел и тот человек, который так нужен был капитану только живым. Бикезин подошел к нему. Холодные глаза смотрели на капитана с нескрываемой, жестокой ненавистью…

– Вот и встретились. Наконец-то… Пришелец с того света… – Бикезин спокойно посмотрел в эти недобрые глаза и медленно пошел навстречу милицейскому "газику" с оперативной группой, который заруливал во двор.

В кабинете было душно: солнце уже успело забраться довольно высоко, и даже плотные шторы не могли сдержать напора его горячих лучей. Маломощный настольный вентилятор тоже не помогал – лопасти с жужжанием перемалывали невидимые глазу молекулы, отбрасывая в сторону Бикезина воздушную струю, которая по температуре почти не отличалась от окружающего воздуха. Капитан подошел к окну, отдернул штору; невесть откуда прилетевший ветерок ворвался в комнату и вымел наружу назойливую духоту. Несколько бумажек взлетело со стола и, покружив среди ералаша воздушных струй, мягко приземлилось посреди кабинета.

– Как здоровье, Алексей Иванович? – в кабинет вошел Кравчук с перебинтованной рукой на перевязи.

– А я только о тебе подумал. На здоровье уже не жалуюсь, заштопали меня врачи по всем правилам. Как у тебя, Костя?

– У меня еще не скоро гипс снимут… Зудит…

Да, Мирон Сергач поработал своими "рычагами" от души: двух оперативников пришлось отправить в больницу, да и Кравчуку порядком досталось от озверевшего бандита… Задребезжал телефон.

– Слушаю, Бикезин…

– Вам звонят из Львова, – голос дежурного по оперативному залу. – Соединяю…

– Бикезин? Здорово, Алексей Иванович! Бойчук… Как у тебя там жизнь протекает? Нормально? Рад за тебя, рад… Тебе привет от нашего общего знакомого.

– Это от кого еще?

– Ну, капитан, нельзя забывать папу Стаха, от него, соколика, от него.

– Где он сейчас?

– У нас, где же ему быть. Исповедуется старый греховодник. Кстати, обиду на тебя имеет. Это же нужно, впервые в жизни попасть впросак.

– И на старуху бывает проруха…

– Точно! Обязательно передам ему твои слова, пусть порадуется дедушка, что и ты его не забыл еще. А то у него сейчас настроение подпорчено – копилочку-то мы его зацепили. Есть на что посмотреть, доложу тебе. Не зря Адвокат столько лет старался, не зря…

– Меня один вопрос интересует – Ковальчук.

– Потому тебе и позвонил. С нижайшей просьбой. Видишь ли, Алексей Иванович, папа Стах стал в общем-то милым собеседником, разговорился наконец. Но как только доходит дело до Ковальчука, сразу же в кусты. Молчит, и все. "Не ведам. Пан Ковальчук, то есть, проше пана, случайный знакомый…" Твердит уже который день. Так ты уж, будь добр, если есть такая возможность, копни этот вопросик поглубже. Он нас очень заинтересовал. Что-то за этим всем скрывается.

– Попробуем. У нас тут тоже есть кое-кто, да только уже больно неразговорчив.

– Значит, и у тебя все на мази?

– Да, в основном…

– Поздравляю, Алексей Иванович! Значит, не забудешь? Будь здоров! Звони.

После обеда капитан Бикезин зашел в поликлинику на перевязку и поспешил обратно в управление – дело близилось к завершению, и нужно было готовиться к очередному допросу преступника. И готовиться самым тщательным образом, материалов накопилось предостаточно, и пора было переходить в решающую атаку на этого матерого волка… В дверь кабинета постучали.

– Войдите!

– Извините, я вам не помешал? – адвокат Михайлишин нетвердыми шагами направился к столу капитана.

– Нет, нет, прошу вас, Богдан Станиславович. Садитесь…

В который раз Бикезин поражался тем метаморфозам, которые происходили на его глазах с адвокатом. А сегодня тем более. Перед ним, ссутулившись, сидел заросший недельной давности щетиной старик. Костюм в сальных пятнах, несвежая рубашка с оборванными пуговицами, небрежно повязанный галстук с замусоленными концами. И руки… Какие-то жалкие, беспомощные, с обгрызенными ногтями, они то и дело суетились в поисках чего-то невидимого, эфемерного, что все время ускользало, заставляя их владельца недоумевать, страдать и бояться. Потухшие глаза, подслеповато шурясь, беспокойно ощупывали стол, стены, пол в кабинете и даже что-то внутри себя, заплывая слезной поволокой…

– Я слушаю вас, Богдан Станиславович.

– Алексей Иванович, бога ради, простите мне мой вид… Мне стыдно… Я виноват…

– Что случилось?

– Скажите, капитан, вы представляете себе, что такое идти в атаку? Во весь рост, под пули, в разрывах мин и гранат. Страшно? Да! Очень… Но рядом с тобой твои товарищи, друзья. А позади – Родина. Смерть – не избавление от мук и не просто шаг в небытие, а продолжение жизни. Пусть не твоей! – твоих детей, внуков, родных и близких, твоих друзей. Я прошел всю войну от порога родного дома до Берлина. Со смертью в обнимку, но я ее не боялся. Нет! Не было в моем сердце такого чувства, понимаете, не было! Два тяжелых ранения, контузия и Бог знает сколько мелких царапин – все выдержал. Верил… в жизнь… в будущую… прекрасную жизнь… А вот теперь… Теперь я боюсь! Я трус! Понимаете – трус!!!