Она вдруг ощутила, как он весь напрягся и задрожал.

Подняв голову, он заглянул ей в глаза.

"Лед и пламень, - подумала она, - голубые лед и пламень".

- Большие войны, - пробормотал он хриплым напряженным голосом и прикрыл глаза ладонью.

- Христос! - вырвалось из его сжатого горла. - Боже, Боже...

- Тайрелл! - пронзительно вскрикнула она.

- Назад, - прохрипел он, и Нерина молча отступила. Но он обращался не к ней. - Назад, дьявол! - Он обхватил свою голову и, стискивая ее в ладонях, склонялся перед ней все ниже и ниже, пока не согнулся пополам.

- Тайрелл, - закричала она, - Мессия! Ведь ты - Белый Христос...

Согбенное тело резко распрямилось, и она увидела искаженное до неузнаваемости лицо. Лицо, внушавшее ей глубокий ужас и отвращение.

Тайрелл постоял так, глядя на нее, затем отвесил пугающе преувеличенный, шутовской поклон.

Она попятилась и наткнулась на край стола. Протянув руку назад, Нерина нащупала лезвие ножа, покрытое толстым слоем засохшей крови. И это тоже было частью кошмара. Она пыталась дотянуться до рукоятки ножа, понимая, что эта сталь может принести ей смерть, и мысленно представила, как кончик блестящего стального лезвия вонзается ей в грудь.

И тут она услышала его голос, захлебывающийся от смеха.

- Он острый? - спрашивал ее Тайрелл. - Он все еще острый, любовь моя? Или я затупил его о священника? Ты попробуешь его на мне? Ты попытаешься? Другие женщины пытались! - его душил хриплый смех.

- Мессия, - простонала она.

- Мессия! - ухмыльнулся он. - Белый Христос! Князь Мира! Несущий слово любзи, шествующий невредимым сквозь самые кровавые из войн, что когда-либо обращали мир в прах... о, да, это легенда, любовь моя, уже более двадцати веков. И в то же время это ложь. Они забыли. Они все забыли, что происходило тогда!

Она стояла совершенно обессиленная и лишь качала головой в беспомощном отрицании.

- Да, - говорил он, - тебя ведь еще не было на свете. Никого из вас не было, кроме меня, Тайрелла. Это была бойня! Но я выжил. Только отнюдь не благодаря проповеди мира. Знаешь ли ты, что случилось с теми, кто проповедовал мир? Они все мертвы - а вот я не умер, Я выжил, но не проповеди спасли меня.

Он затрясся от хохота,

- Тайрелл - мясник! - крикнул он. - Я был самым кровавым из всех. Чувство страха - вот что было понятно всем. Хотя зверей в людском обличье запутать было нелегко. Но меня они боялись.

Он поднял руки со скрюченными пальцами, его мышцы напряглись в экстазе жутких воспоминаний.

- Красный Христос, - продолжал он, - так меня могли называть. Но не называли. Даже после того, как я продемонстрировал то, что требовалось для этого. Тогда у них было для меня другое имя. Они знали, как меня называть. А теперь... - он зловеще усмехнулся, глядя на нее. - Теперь, когда вселенная пребывает в мире и покое, мне поклоняются, как Мессии. Что остается делать Тайреллу-мяснику сегодня?

Его отвратительный, самодовольный смех стал глуше.

Он сделал три шага и обхватил ее руками. Ее тело содрогнулось от объятия этого воплощенного зла.

Внезапно она каким-то странным образом почувствовала, что зло оставило его. Напряженные руки задрожали, отстранились, затем вновь сжали ее с неистовой нежностью, глаза его склонились, и теплые слезы закапали из его глаз.

Некоторое время он не мог проронить ни слова. Застывшая, как камень, Нерина обнимала его.

Позднее она обнаружила себя сидящей на ложе, он стоял перед ней на коленях, уткнувшись лицом ей в подол.

Он давился словами, многие из которых она не могла разобрать.

- Помню.. я помню.. старые воспоминания - я не могу вынести этого! Я не могу смотреть назад... или вперед... у них... у них было для меня имя. Теперь я помню.

Она положила ладонь ему на голову. Его волосы слиплись от холодного пота.

- Они звали меня антихристом!

Он поднял лицо кверху и взглянул на нее.

- Помоги мне! - закричал он с мукой в голосе. - Помоги мне, помоги мне!

Затем голова его вновь склонилась. Сжав кулаками виски, он что-то беззвучно шептал.

Она вспомнила о том, что зажато у нее в правой руке, и, подняв нож, опустила его вниз со всей силой, на какую была способна, чтобы оказать ему ту последнюю помощь, в которой он нуждался.

Нерина стояла у окна, повернувшись спиной к келье и к лежащему в ней умершему бессмертному.

Она ждала, когда вернется священнослужитель Монс. Он должен был знать, что делать дальше. Вероятно, тайну следовало каким-то образом сохранить.

Они не причинят ей вреда. Она была уверена в этом. Атмосфера почитания, окружавшая Тайрелла, распространялась и на нее. Она будет по-прежнему жить, теперь единственная бессмертная, рожденная в эпоху мира, будет жить вечно и одиноко в осененной миром Вселенной. Быть может, однажды когда-нибудь родится еще один бессмертный, но сейчас она не могла об этом думать. В мыслях у нее были только Тайрелл и ее одиночество.

Она поглядела в окно на сверкающий голубизной и зеленью ясный Божий день, дочиста отмытый теперь от последнего багрового пятна, оставленного кровавым человеческим прошлым. Она знала, что Тайрелл обрадовался бы, если бы смог увидеть эту ясность и чистоту, которая может теперь существовать вечно.

Она будет видеть это всегда. Она была частью этого, в отличие от Тайрелла. И даже в самом одиночестве, которое она уже ощущала, непостижимым образом крылось и чувство возмещения. Она была посвящена грядущим столетиям человека.

Она переступила через свою любовь и горе. Вдалеке слышалось торжественное пение священнослужителей, и это было частью той благодати, что наконец снизошла на Вселенную после долгого и кровавого пути к новой Голгофе. Но это была последняя Голгофа, и теперь она, Нерина, будет идти по жизни спокойно и уверенно, осененная благословением Господа.

Бессмертная.

Она подняла голову и твердо взглянула в небеса. Она могла спокойно смотреть в будущее. Прошлое было забыто. И для нее это прошлое не было ни кровавым наследием, ни той разъедающей душу мерзостью, что могла невидимо делать свое черное дело в мрачной пучине подсознания, пока из чудовищного семени не вырастет монстр, готовый разрушить Божий мир и Любовь.

Внезапно она вспомнила о совершенном ею убийстве. Ее рука снова задрожала в неистовом порыве; и снова она ощутила кровь, брызнувшую на пальцы.

Вскоре ей все же удалось отгородить свои мысли от этих воспоминаний. Но, устремив свой взгляд в небесный свод, она удерживала закрытыми врата своего сознания с таким напряжением, словно их непрочные запоры уже трещали под натиском темных сил.