Бедный, наивный Нечай ждал денег от государства, так как верил, что технологии Челябинска-70 пригодились бы, например, для «мирного атома», в котором Россия испытывает огромную потребность и от которого большинство стран мира совсем не собирается отказываться. Но Нечай к тому же боялся, что страшные секреты его города-призрака могут попасть в руки авантюристов. Излишнее беспокойство человека, уже находившегося в перевозбужденном состоянии, приведшем его затем к самоубийству? Или опасения, имевшие реальные основания? Вопрос немаловажный. Ведь кто-нибудь может сказать: а что нам за дело до душевного кризиса профессора Нечая? А другой добавит: что нам за дело до России вообще и до низкого морального и интеллектуального уровня ее руководителей? Разве нам не хватает своих собственных? Верно. Но если тревоги Нечая имели под собой серьезные основания, то дело касается нас близко, слишком близко. И тогда проблемы России вдруг покажутся очень важными даже человеку с улицы, с западной улицы, привыкшему думать только о своих делах. Тогда это будут как раз его дела.
Когда у генерала Лебедя во время его первого визита в Америку спросили, каков уровень безопасности ядерных материалов в России, он лаконично ответил: «Неудовлетворительный». Затем, в более узком кругу, он добавил, что сильно обеспокоен непредвиденными опасностями, встающими на горизонте, невиданными ужасами, которые могут вдруг возникнуть перед взором наших детей. Да и мы сами можем успеть это увидеть.
В это же время в нескольких сотнях километрах к северу, в Гарварде, профессор Грэхем Коллинс заканчивал книгу под названием «Избежать ядерной анархии», в которой рассказывал о некоторых важнейших и совершенно неизвестных широкой западной публике проблемах. Рассмотрим некоторые из них. Первая, самая общая, может быть сформулирована примерно так:
вероятность ядерного терроризма – не «если», а «когда»? Остальные наступают одна за другой: «потерянные» ядерное оружие и материалы являются опасностью номер один для жизненных интересов Америки. Средства и человеческие ресурсы, выделенные Россией и США для увеличения ядерной безопасности, никак не соотносятся с реальными масштабами проблемы. В России уже зафиксированы «атомные» кражи. По крайней мере шесть случаев произошло за рубежом. Для производства атомной бомбы достаточно банки из-под кока-колы, набитой плутонием или обогащенным ураном. В России около 200 точек, в которых располагаются ядерные боеголовки, разнообразные предприятия (вроде Челябинска-70), склады и лаборатории, имеющие дело с атомом. И наконец, имеет место убийственное сочетание различных факторов, взаимодействующих между собой: сумасшедшая экономика, нищенские условия существования работников атомной промышленности, удручающее состояние общественной и личной морали, устаревшие и легко преодолеваемые системы безопасности. В этих условиях и криминально-мафиозные организации, и террористы могут, имея достаточное количество денег, приобрести с относительной легкостью ядерные материалы. Не знаю, был ли профессор Коллинс знаком с профессором Нечаем. Но они пришли к одним и тем же выводам.
Владимир Нечай покончил с собой, когда понял, что у протектората, в который превратилась Россия, больше не было будущего. Более того, она сама становилась угрозой для будущего всех остальных, в том числе и тех хитрецов, которые считают, что навсегда обезвредили и унизили страну, пугавшую их на протяжении пятидесяти лет. У гроба Владимира Нечая мысленно собрались все лучшие представители российской интеллигенции. Которые имеют мало общего с так называемыми «творческими» интеллигентами – в основном с московской пропиской. Те продались не моргнув глазом тому, кто больше дал, довольствуясь подбиранием крох, падающих со стола новых русских богачей. Кое-кто даже разбогател, остальные ограничились подачками. И все подтвердили горький диагноз Варлама Шаламова, согласно которому «когда писатели и интеллигенты попадают в кандалы, то готовы ползать перед любым полуграмотным идиотом». Остается только напомнить, что российские интеллигенты только-только освободились от цепей. На первый взгляд, они были свободны в своем выборе. Они должны были помнить прошлое. И все же они немедленно решили заковать себя обратно, собственными руками.
У всех на совести – даже у тех, кто не подписал, но промолчал – письмо к Ельцину, опубликованное в «Известиях» 5 октября 1993 года, спустя два дня после бойни в Останкино и в Белом доме. Это письмо, как писал Зиновьев4, «не имело прецедентов по подлости, жестокости и цинизму», к тому же «не было продиктовано насильно, оно являлось выражением доброй воли его авторов, то есть их подлинной природы. Подписавшие письмо называют восставших убийцами (хотя именно они и были убиты!), фашистами (хотя настоящими фашистами были как раз их убийцы!) и так далее. Они благодарят Бога за то, что армия и органы правопорядка покарали повстанцев (и здесь я хочу добавить, что не столько армия, сколько группы наемников в форме и в гражданском, нанятые в последний момент. – Дж. К.). Они призывали президента запретить все коммунистические и националистические партии, закрыть все оппозиционные газеты и признать нелегитимными Съезд народных депутатов и Верховный Совет…»
Трудно найти мужество и спустя три года – и какие! – заняться самокритикой. Тяжело объяснять самим себе, что самое страшное – хотя и раньше о его наступлении предупреждали многочисленные симптомы – началось именно тогда, с их одобрения. Нелегко признать, что Конституция, хитростью навязанная стране через три месяца после кровопролития, была написана под аплодисменты и с участием московской «творческой» интеллигенции. Невыносимо смотреть в лицо друг другу после того, как выяснилось, что народ, чьи чаяния, как им казалось, они выражали, придерживался противоположного мнения. Когда «Независимая газета»5 спросила у группы подписантов, повторили бы они те же самые слова три года спустя, почти все хором ответили, что да, конечно, они подписали бы снова, хотя, может быть, тон воззвания, использованные выражения, да, да, кое-что они бы подредактировали. Некоторые дошли до того, что оправдывались тем, что даже не читали текст, который согласились подписать. «Вы понимаете, в такой момент… Ведь коммунистическая опасность была… Ведь опасность фашизма…» Единственный, кому стало стыдно – Юрий Давыдов, на вопрос газеты ответивший: «Каждый имеет право совершить глупость. Но в данном случае было бы лучше не воспользоваться им».
Разумеется, эта кучка нравственных пигмеев не пришла на похороны Владимира Нечая, как не пришел ни один представитель правительства и президентской администрации. На похоронах пили, как принято в России в момент прощания: полстакана водки, пирог со смородиной, вареная картошка со сметаной, блины без икры. Речи произносили очень сдержанные. Вокруг гроба стояли лучшие представители российской науки, исследователи, которым остальной мир мог только позавидовать. Многие не смогли приехать. Слетать из Арзамаса-16, другого секретного города, в Челябинск стоит 2 миллиона рублей, 400 долларов. Сколько российских ученых могут себе позволить такую роскошь?
Прощальные речи были печальны, но обвинений не звучало. Как подчеркнул Григорий Явлинский, единственный московский политик, нашедший время добраться до Урала, чтобы выразить свою скорбь, это – люди, отлично знающие, с каким ужасным потенциалом они имеют дело всю жизнь, и умеющие сдерживать свои эмоции. Но один из присутствующих вполголоса проговорился после церемонии: «Другой на его месте выбрал бы другой способ…» В смысле, чтобы привлечь внимание к ситуации. Все поняли, какой «другой способ» имелся в виду. Боже мой! Неужели в Москве не отдают себе отчета, насколько опасно доводить до такого отчаяния людей, в чьих руках основная ответственность за ядерный арсенал страны? В России, однако, это возможно.
С этой точки зрения перед теми, кто на самом деле пытается понять, что же происходит в России, предстает неутешительное, поистине леденящее зрелище.