Меня очень поразило и огорчило известие о болезни Эллиотсона *, оно было для меня полной неожиданностью.
Идет дождь, но жара не спадает; дует сильный ветер, и через открытое окно на мое письмо упало несколько странных существ вроде маленьких черепашек. Вот одно из них! Я, в сущности, тоже жалкое существо, которое, однако, кое-как ползет своей дорогой. А у начала всех дорог и у всех поворотов стоит один и тот же указатель.
Преданный Вам.
97
УИЛЬЯМУ XОУИТТУ *
Редакция журнала "Круглый год",
вторник, 6 сентября 1859 г.
Уважаемый мистер Хоуитт,
Приехав вчера вечером в город, я нашел Ваше любезное письмо и, прежде чем уехать снова, счел необходимым поблагодарить Вас за него.
Я не разделяю теории своего сотрудника. Он человек хорошо известный, с очень любопытным жизненным опытом, и все истории, которые он рассказывает, я слышал от него уже много раз. Он ничего не сделал для того, чтобы приспособить их к своей теперешней цели. Он рассказывал их так, будто свято в них верит. Он сам жил в Кенте, в доме, который прославился привидениями; этот дом заколочен и поныне, во всяком случае так было еще на днях.
Я сам весьма впечатлителен и совершенно лишен предвзятости по отношению к этому предмету. Я отнюдь не утверждаю, будто таких вещей не бывает. Но в большинстве случаев я решительно возражаю против того, чтобы за меня думали или, если мне позволено будет так выразиться, чтобы меня принуждали во что-нибудь уверовать. Я до сих пор еще не встречал такого рассказа о привидениях, достоверность которого мне бы доказали и который не имел бы одной любопытной особенности - а именно, что изменение какого-нибудь незначительного обстоятельства возвращает его в рамки естественной вероятности. Я всегда глубоко интересовался этим предметом и никогда сознательно не отказываюсь от возможности им заняться. Однако показания очевидцев, которых я сам не могу спросить, кажутся мне слишком неопределенными, и потому я считаю себя вправе потребовать, чтобы мне дали возможность самому увидеть и услышать современных свидетелей, а затем убедиться, что они не страдают нервным или душевным расстройством, а это, как известно, весьма распространенная болезнь, имеющая много разных проявлений.
Но думайте, будто я собираюсь дерзко и самонадеянно судить о том, что может и чего не может быть после смерти. Ничего подобного. Мне кажется, что теория моего сотрудника приложима лишь к одному разряду случаев, в которых образ человека умирающего или подвергающегося большой опасности является близкому другу. Иначе я вообще не мог бы считать ее приложимой.
С другой стороны, когда я думаю о том безграничном горе и несправедливости, которых так много в этом мире и которые одно-единственное слово умершего могло бы устранить, я бы не поверил - я не мог бы поверить в Ваше Привидение из Военного министерства - без неопровержимых доказательств.
Преданный Вам.
98
УИЛКИ КОЛЛИНЗУ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,
четверг, 6 октября 1859 г.
Милый Уилки,
Я не утверждаю, что нельзя было бы разработать тот мотив, о котором Вы говорите, в Вашей манере, но я совершенно уверен, что, сделай я по-вашему, все выглядело бы слишком утрированным, слишком старательно и усердно подготовленным, вследствие чего обо всем можно было бы догадаться заранее, и всякий интерес к рассказу тотчас бы пропал. И это совершенно не зависит от той особенности характера доктора *, которая появилась под влиянием тюрьмы, что, по-моему, должно само по себе полностью исключить возможность - до того, как наступит подходящий момент - раскрыть перед читателем его отношение к тем вопросам, которые были неясны ему самому, ибо он с болезненной чувствительностью всячески от них уклонялся.
Мне кажется, что задача искусства - тщательно подготовить почву для развития событий, но не с той тщательностью, которая пытается замаскироваться, и не для того, чтобы, проливая свет на прошлое, показать, к чему все идет, - а напротив, чтобы лишь намекать - до тех пор, пока не наступит развязка. Таковы пути Провидения, искусство же - лишь жалкое им подражание.
"Можно ли вообще сделать это лучше тем способом, который я предлагаю?" - спрашиваете Вы. Я такой возможности не вижу и никогда не видел, - отвечаю я. Я не могу себе представить, как Вы это сделаете, не наскучив читателю и не заставив его слишком долго ожидать развязки.
Я очень рад, что повесть Вам так нравится. Я был очень взволнован и растроган, когда писал ее, и, бог свидетель, я старался изо всех сил и верил в то, что пишу.
Всегда преданный Вам.
99
ФРЭНКУ СТОУНУ
Питерборо,
среда вечером, 19 октября 1859 г.
Милый Стоун,
Вчера у нас был огромный наплыв. Публика была гораздо лучше, чем в прошлый вечер; пожалуй, это была лучшая из всех аудиторий, перед которой я когда-либо читал. Слушатели с потрясающим вниманием впитывали каждое слово "Домби"; после сцены смерти ребенка все на мгновение умолкли, а затем поднялся такой крик, что просто любо было слышать. Чтение "Миссис Гэмп" сопровождал хохот, не стихавший до самого конца. Кажется, все забыли обо всем на свете. Едва ли кому-нибудь из нас еще приведется быть свидетелем такой поглощенности искусством вымысла.
N (в изысканной красной накидке), сопровождаемая своей сестрою (тоже в изысканной красной накидке) и глухою дамой (которая стояла, прислонив к стене свою черную шляпку - ни дать ни взять чайник без крышки), была очаровательна. Из-за давки он не мог до нее добраться. Он пытался глядеть на нее из бокового входа, но она (ха, ха, ха!) не замечала его присутствия. Я читал для нее и свел его с ума. У него осталось ума ровно столько, чтобы послать Вам привет.
Этот город - за исключением собора с прелестнейшим фасадом - напоминает заднее крыльцо какого-то другого города. Осмелюсь доложить, что это самый глухой и косный городишко во всех владениях британской короны. Магнаты заняли свои места, и книгопродавец утверждает, будто "стремление оказать честь мистеру Диккенсу так велико, что двери следует открыть за полчаса до назначенного срока". Можете представить себе молчаливое негодование Артура по этому поводу и то, с каким видом он во время обеда сказал мне: "Вчера вечером я дважды отправил без билетов все население Питерборо".