Подобно фамильному склепу этот дом, с его арками и белой полоской карниза на фронтоне, с его чудесными летящими лестницами, с запахами воска и сухих лепестков, был более прочным и долговечным, чем его обитатели. Беатрис остро чувствовала и переживала все это. Не так давно ее отец сказал, что он стал богатым, настолько богатым, что может купить ей любую вещь, которую она захочет. Но он мыслил в категориях одежды и драгоценностей, экипажа или пары серых лошадей, отдыха за границей, как, например, в том месте на французской Ривьере, где проводил время принц Уэльский и которое было очень популярно.

Но если бы она сказала, что хочет только одну вещь, – дом, подобный Овертон Хаузу, – последовал бы взрыв хохота. Такой дом не мог купить даже наживший богатство миллионер. Ему нужно было бы жениться на ком-нибудь из обитателей этого дома, чтобы войти туда.

Не исключено, что мать в своих амбициозных мечтах воображала, как Беатрис станет женой Овертона и родит детей Овертонов (и со временем обретет вечный покой в прочном склепе).

Однако у Беатрис был упрямый характер. В течение всего чаепития на дне рождения Каролины, где она чувствовала себя, как золотая рыбка в ледяных водах полюса, она забавлялась мыслью, что будет жить в этом прелестном доме. С удовольствием пребывая в мире фантазии, она решила, пока она здесь по крайней мере осмотреть дом более тщательно.

Когда они кончили пить чай, Каролина попросила своих гостей снова отправиться в сад, а Беатрис осторожно пробралась назад. Вскоре она незаметно проскользнула в дом и впорхнула на чарующе летящую лестницу, за поворотом которой находился коридор, ведущий наверх.

Если она встретит кого-нибудь, то скажет, что ищет ванную комнату.

Лестница была покрыта бледно-зеленой ковровой дорожкой, которая простиралась вдоль лестничной площадки наверх. По ней было приятно идти, как по хорошо подстриженной лужайке. На стенах вдоль лестницы висели портреты умерших и уехавших Овертонов, одетых в великолепные военные мундиры или морскую форму; стены были оклеены обоями с очаровательным рисунком, изображавшим листья и ветки в тех же тонах, что и ковровая дорожка. Солнце светило сквозь окна на другом конце коридора, создавая впечатление света, проникающего сквозь листву в лесу.

Все двери были закрыты. Что скрывалось за этими дверями? Желтая гостиная находилась на нижнем этаже, но одна из этих дверей должна была вести в зеркальную комнату. Сердце Беатрис тревожно билось из-за ее безрассудства, ее осенила дикая догадка, и она открыла дверь справа.

Тотчас же из темноты раздался грозный голос:

– Какого дьявола! Что вам нужно?!

Отпрыгнув с перепугу, Беатрис собралась исчезнуть, но последовала команда вернуться.

– Вы новая служанка? Вас послала моя жена? Беатрис, стоя в дверном проеме, прищурила глаза, чтобы привыкнуть к темноте. Она стала различать предметы и увидела джентльмена с красным лицом, сидящего в ночной рубашке на огромной кровати.

Джентльмен вставил монокль в левый глаз, чтобы лучше рассмотреть своего визитера. Похоже, он обладал очень скверным характером: светло-голубые глаза остро вспыхивали, так же как стекло, вставленное между веками.

Беатрис испугалась, поняв, что она попала в спальню генерала и что он сидит на кровати в ночной рубашке. Она не могла бы сильнее смутиться, даже если бы увидела его голым. Ничего более ужасного она не могла совершить!

– Итак, скажите мне, девочка, кто вы?

– Извините меня, сэр, я искала только ванную комнату…

Затем, частично придя в себя от шока, что этот вселяющий ужас старик все еще думает, будто она служанка, Беатрис вздернула подбородок.

– Я одна из подруг вашей дочери, – сказала она, – и не понимаю, как вы могли ошибиться, приняв меня за служанку.

Наступила тишина, и это дало Беатрис время подготовиться к тому, что сейчас последует новая вспышка гнева. Однако она заартачилась и не опустила подбородок. И эти двое изумленно смотрели друг на друга – раздражительный инвалид и девочка небольшого роста, пухленькая, одетая в дорогое, но неинтересное, темно-фиолетовое бархатное платье. (Мисс Браун, которая всегда одевала Беатрис, никогда не подозревала, что ее вкус – женщины средних лет, – не подходил для пятнадцатилетней девочки, которая идет в компанию.)

Молчание наконец нарушил генерал громовым смехом, и Беатрис снова вышла из себя.

– Подойдите сюда поближе, где я смогу хотя бы посмотреть на вас. Как вас зовут?

– Беатрис Боннингтон, сэр.

– Боннингтон? Что-то я не слышал этого имени. Кто ваш отец?

– Мистер Боннингтон из «Боннингтон Эмпориум».

– Боннингтон Эмпориум?

– Магазин, – пояснила Беатрис, пока старый джентльмен находился в тупике.

Старик сильнее прижал свой монокль, чтобы лучше рассмотреть Беатрис.

– Тогда почему он не назвал магазин по-другому, вместо этого глупого фантастического названия?

Беатрис была согласна. Она тоже думала, что это претенциозное название.

– Я знаю, что вы имеете в виду, сэр. Когда магазин создавался, я предложила назвать его просто «Боннингтон». Но папа думал, что покупателям больше нравится «Эмпориум», что это звучит более солидно. Он сказал, что, с тех пор как над входом появилась вывеска «Боннингтон Эмпориум», оборот увеличился почти вдвое.

– Значит, если вы снимете вывеску и вернете снова просто «магазин», вы потеряете своих покупателей?

– О нет! Не думаю. Просто я люблю называть вещи своими именами.

– Я это вижу, – сказал генерал Беатрис решила чуть спровоцировать его.

– Каким образом, сэр?

– Таким, что гляжу на вас, юная леди. Незамысловатое платье, густые волосы, но не завитые, хорошие честные глаза. Они не говорят о чем-либо, но могут кое-что заметить и сделать выводы, а если не смогут, то постараются найти преимущество в своем положении. Я знаю, о чем говорю, потому что изучил достаточно женщин. Так, значит, вы гостья моей дочери? И держу пари, что она носит украшения, и наряжается, и завивается, и выглядит, как изысканный букет цветов.

Да, она такая! И Беатрис поймала себя на том, что одновременно завидует ей и презирает ее.

– Вам не нравятся восхитительные завивки, сэр?

– Я обожаю их. Но они чертовски дороги и чертовски раздражают тоже.

Так о ком он говорил, о своей дочери или о своей прелестной жене – китайской куколке – тоже?

– Здесь слишком много комнат для одной площадки. Обычно они бывают лучше убраны. Не сердитесь на меня, дорогая. Когда-нибудь вы вспомните, что я вам сказал, и согласитесь со мной.

Будет ли она помнить? Беатрис удивлялась. У нее были большие сомнения на этот счет, но в данный момент она хотела оправдать свою внешность, как только могла.

– Я выгляжу так потому, что меня одевает мисс Браун, служащая в магазине моего папы, в отделе «Мода для леди». Мама говорит, что мисс Браун обидится до глубины души, если ей не разрешат меня одевать. Наверное, она будет меня одевать и на свадьбу.

– Конечно, будет. Вы не можете обидеть человека до глубины души. Если вы выйдете замуж за мужчину чуточку разумного, он согласится с этим.

– А это неразумно – выглядеть не модно одетой? Какая странная беседа!

– Конечно, нет. Если вы позволите, я порекомендую вам не тратить много времени, а повидаться с адвокатом и расторгнуть с ней договор.

– Вы подтруниваете надо мной, сэр?

Генерал наклонился вперед, он был похож на старого усталого орла. Открытый ворот ночной рубашки обнажил морщинистую шею. Он вдруг перестал раздражаться.

– Поверьте мне, дорогая, это не входило в мои замыслы, я просто давал вам кое-какие советы. И я считаю себя совершенно мирным другом. Я знаю достаточно женщин и много повидал на своем веку: от них ничего не остается, даже стручка, когда их лепестки начинают осыпаться. Только пустые оболочки. И тогда вы проклянете усталость, и ваше сердце объявит вам об этом.

Он снова откинулся на подушки и в самом деле выглядел очень усталым. Монокль выпал из его глаза; в глазу удерживался только пронзительно-голубой блеск.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: