Когда разнеслась весть о дожде, люди хлынули обратно в Кулгарди. Старатели, рудокопы, агенты компаний и перекупщики — толпами прибывали с почтовым дилижансом, верхом, в фургонах и повозках. Россыпного золота становилось все меньше: всего несколько старателей в Мушиной Низинке еще добывали его понемногу; но в окрестностях уже столбили новые участки. Золотоискатели уходили по всем направлениям, держа путь на смутно голубеющие вдали кряжи и горные цепи.

Диннн продал участок, на котором работал вместе с Олфом Брайрли и Морри Гаугом, синдикату в Восточных штатах за две тысячи фунтов стерлингов и пакет акций. Он предложил товарищам купить лошадей и отправиться за двадцать пять миль к северу, ибо там он еще до засухи нашел несколько маленьких самородков.

Олф решил ехать с Динни; но Морри пожелал получить наличными свою долю от продажи участка. Ходили слухи о богатых залежах в стороне Маунт-Юла. Фриско сговорился с одним старателем, который знал дорогу туда, и Морри решил купить верблюдов и присоединиться к партии, отправляющейся к Маунт-Юлу. Таким образом, его содружество с Динни и Олфом Брайрли кончилось; он двинулся на восток, а его прежние товарищи повернули на север.

Только через два месяца начали они находить россыпь чуть не после каждой промывки и натыкаться на куски породы в отвале песчаника у подножия горного кряжа, где, как уверял Динни, он носом чуял золото. Однако он тщетно лазил в течение нескольких дней вдоль хребта, пока не набрел на место, где оказалось золото в крупинках. А затем среди выветрившихся валунов он увидел и залежь, прорезанную золотыми прожилками.

У Олфа дух захватило, когда Динни показал ему глыбу золотоносного кварца. Он едва мог поверить своему другу, утверждавшему, что пласт имеет десять футов в длину и даст, по-видимому, по десять унций с тонны. Это означало для Олфа осуществление всех его грез, сулило богатство и женитьбу на Лоре.

Они отправились к кряжу, застолбили участок и набрали целый мешок образцов. На другое же утро Олф поехал делать заявку и брать разрешение на разработку. Когда кругом бродит столько народу, медлить рискованно, решил Динни. Хотя, конечно, услышав новость, привезенную Олфом, все так и кинутся по их следам и подберут вчистую все россыпное золото.

Кулгарди сильно изменился за последние месяцы. Строительство города уже велось по плану, а вокруг расположились лагеря золотоискателей. На главной улице открылось четыре трактира; по обе стороны широкой пыльной дороги появились лавки и дома из гофрированного железа. Когда приезжали фургоны, улица кишела старателями и перекупщиками. Аукционисты орали с помостов, возведенных под открытым небом. Товары распродавались раньше, чем их успевали снять с верблюдов. Вести о каждой новой находке с быстротой молнии распространялись по лагерям, и тогда люди толпились вокруг палатки Билла Бенстида, которая служила одновременно и мясной и почтовым отделением, или спешили к холщовому навесу инспектора.

Город кипел, словно котел; то и дело приезжали старатели с образцами в чересседельных сумках, делали заявки, продавали свое золото или свои права на разработку и отправлялись кутить, угощая встречного и поперечного. Приходили сведения о богатых залежах на Девяностой Миле и на Ревущем Бураве. При каждом сообщении о богатой находке люди поспешно пускались в путь на лошадях, верблюдах или пешком, сложив свои инструменты и снаряжение на тачки или привязав их к велосипедам. Олфа прямо рвали на части: все желали знать о золоте, которое они с Динни нашли.

В Кулгарди жило тогда около тысячи мужчин и несколько женщин. Трактирщики послали за своими женами, выписали официанток. Жены старателей жили вместе с мужьями в палатках. Высокие копры вырисовывались на голубом небе. Японские и китайские проститутки сидели, как раскрашенные куклы, у открытых окон своих шатких хижин из мешковины и циновок, тянувшихся вдоль улицы, называемой Рю-де-Линдсей.

Капиталисты и их агенты, несколько английских аристократов — среди них лорд Перси Дуглас и лорд Чарлз Сауэрби — обосновались в трактирах и начали скупку участков. На открытых торгах так и кишело скупщиками и маклерами. Рудокопы, старатели и авантюристы, очутившиеся на мели, по ночам наводняли улицы и толпами встречали фургоны. Все жулики, лодыри и шулеры, которые обычно живут за счет лагеря золотоискателей, собрались здесь. Появился и священник. Афганцы в длинных белых одеждах, надменные и неприступные, медленно проходили через толпу.

Изредка мелькали темнокожие, едва прикрытые лохмотьями, порой появлялась молодая женщина, совсем нагая, в старой облезлой шляпе золотоискателей или в крахмальном воротничке. Среди рудокопов и старателей в пропыленных куртках, ветхих штанах, фланелевых рубашках и рваных жилетках промышленники сначала выделялись своим «колониальным» шиком: новешенькие молескиновые брюки, голубые рубашки и широкополые фетровые шляпы. Однако они весьма скоро теряли свой шик и сливались с общей массой, пыль и грязь так же покрывала их с ног до головы, как и всех. Только конные полицейские в синих мундирах, белых бриджах и начищенных до блеска сапогах все с тем же щегольством гарцевали по улицам или вразвалку входили в трактир, позванивая шпорами.

Агент одного синдиката в штате Виктория предлагал за участок Динни и Олфа пять тысяч фунтов стерлингов и на такую же сумму акций. Динни хотел получить больше, хотя при более тщательном обследовании пласт не оправдал надежд. Золото капризничало: оно по необъяснимым причинам то появлялось на глубине нескольких футов, то исчезало, а старатели возвращались каждый день из других мест с образцами и рассказами о богатых находках. Олф же был вне себя от счастья и нетерпения, он жаждал продать участок, уехать и жениться. Он телеграфировал своей Лоре, что нашел золото и отплывает с первым пароходом из Фримантла, чтобы все подготовить к свадьбе.

Динни очень расстроился: он думал, что Олф совсем хочет бросить прииск.

— Ни за что на свете, — сказал Олф. — Мы должны следить за рудником синдиката. Мы же теперь акционеры.

Он предполагал привезти свою молодую жену в Перт — пусть живет в городе, а он будет проводить несколько месяцев в году на приисках, работая с Динни.

Агент попросил Олфа снестись с его хозяевами в Мельбурне. И вот, подписав купчую, Олф взгромоздился на козлы рядом с возницей и уехал первым же дилижансом на Юг. Весь лагерь вышел проводить его, пожелать ему счастливого пути, и он, стоя, тоже кричал и махал рукой, пока клубы пыли, поднятые копытами лошадей и колесами экипажа, не скрыли его от товарищей.

Джонс Крупинка, Янки Ботерол и еще кое-кто из старых приятелей Динни считали, что Динни, пока с ним жил Олф, вел себя чересчур скромно и добродетельно. Теперь, когда Олф уехал, Динни совсем был выбит из колеи. Он боялся, что богатство и женитьба погубят Олфа, и горевал об утрате хорошего товарища. Приятели повели его в ближайший трактир, чтобы он утопил свое горе в шампанском. Ведь ничего иного, кроме угощения шампанским, и ожидать нельзя от старателя, у которого завелись в кармане две тысячи. И Динни подзывал к своему столу каждого проходившего мимо рудокопа и старателя и потчевал его — кутить, так кутить!

Этот пир обошелся ему недешево. Товарищи потом рассказывали ему, что он предложил какой-то девице с Рю-де-Линдсей выйти за него замуж. Та согласилась при условии, что он положит на ее имя тысячу фунтов. Динни дал ей чек на тысячу фунтов, и она, забрав чек, скрылась. Когда он, опомнившись после двухнедельного приступа белой горячки, услышал рассказы о своих подвигах, он ушам своим не поверил; но означенной суммы действительно не хватало на его текущем счету в банке — это все еще была убогая хибарка из натянутого на деревянный остов брезента, — не хватало денег и кроме этой тысячи. Собственно говоря, чтобы дотянуть до конца года, ему оставалось не бог весть что.

Тогда он взялся за ум и стал готовить свои инструменты для нового похода. Как раз в это время вернулся Пэдди Хэннан с сообщением о богатых залежах, найденных им по пути в Маунт-Юл. Интересно, там ли Морри и Фриско, думал Динни. Все, кто только мог, спешно укладывались и отправлялись по следам Хэннана, за тридцать миль к северо-востоку от Кулгарди.